Отправлено: 18.04.14 00:10. Заголовок: Герой нашего времени

Решил воскресить старинную юношескую повесть - неоконченную, потому что планы были наполеоновскими. Но, худо-бедно, писал я её 4 года - с 15 до 19 лет. Получалось по главе в год примерно. Для тех времён весьма долго! Позже писал много набросков и сцен, если пойдёт - выложу и их.

Герой нашего времени


Глава первая. Новогодняя ночь

Валька с наслаждением вдохнул чистый морозный воздух и взглянул на часы. Было ровно одиннадцать часов вечера. Идти в новую квартиру не хотелось, там было ещё холодно и неуютно, телевизор не работал, словом, одному делать там было совсем нечего, а друзей в новом районе у него ещё пока не было. Вот и приходилось за час до Нового года зябнуть на улице. Шёл тихий мягкий снег, укрывая белым пушистом одеялом чернеющие стволы деревьев, небольшой ветерок гонял по обледеневшему асфальту стайки снежинок. Было пустынно и тихо, только в телефонной будке стояла высокая девушка и, активно жестикулируя, что-то говорила в трубку. От нечего делать Валька подошёл поближе.

— Ну ты, конечно, молодец! Надо же такую чушь придумать! — донеслось из кабины. — Да не уйду я никуда, успокойся ты, мне бредовые мысли в голову не приходят…

Она продолжала говорить дальше, а Валька улыбнулся своим мыслям и продолжил бесцельное патрулирование взад-вперёд и неожиданно поймал себя на том, что стремится побыстрее вернуться к телефонной будке, а мимо неё проходит слишком медленно. Во время одного из таких рейдов стоящая там девушка раздражённо бросила трубку и вышла, хлопнув дверью.

— Что вы носитесь вокруг меня, молодой человек? Я могу обойтись и без почётного караула, — проговорила она, находясь ещё под впечатлением недавнего разговора.
— Вы заблуждаетесь, мадмуазель, — усмехнулся Валя, отмечая про себя необыкновенную красоту незнакомки и её довольно самоуверенный характер, — причины моего нахождения здесь несколько иные.
— Вот как? — уже спокойнее произнесла девушка и приблизилась к Вальке, так, чтобы свет от уличного фонаря падал ей прямо на лицо. Секунду спустя они встретились глазами, и она поспешно отвела взор и внезапно покраснела, подкрасив природный румянец щёк. Необыкновенная глубина и ясность глаз этого парня обожгли её сердце, словно электрическим током.
— И какие же это причины? — взяв себя в руки, насмешливо спросила она: после неприятного разговора, крайне возбуждённая, она не могла заставить себя пройти молча, не бросив какую-нибудь реплику.
— А вам-то что? — в тон её ответил Валька,
— Ничего, — фыркнула девушка, — ты, наверное, недавно сюда переехал и не хочешь идти в необжитый угол. Верно?
— Правильно, — слегка удивился Валя и пристально взглянул на девушку,— только небольшая поправка — у меня квартира, а не угол.
— Я утрирую, — ответила незнакомка и поправила капюшон у куртки.
— Интересно узнать, откуда такие сведения, — поинтересовался Валька.
— Всё очень просто — у нас в микрорайоне никогда не бывает чужих людей — им здесь просто нечего, делать, а вчера я видела за несколько домов как приезжал грузовик с чьими-то вещами. Вот и всё.
— Просто и гениально, — сказал Валя, — и неужели ты не боишься вот так, ночью, на пустынной тёмной улице, так свободно разговаривать с незнакомым человеком, даже не зная, кто он такой?
— Нисколько... А потом ты мне почему-то внушаешь доверие, — ответила девушка, слегка кашлянув.
— А это свойство самых опасных и жестоких преступников: внушать доверие, поэтому не обольщайся, — парировал Валька, чувствуя, что ему доставляет удовольствие разговаривать со своей неожиданной знакомой.
— Да? Но я думаю, что ни один преступник не станет об этом говорить...
Так, беседуя, они совершенно незаметно вошли во двор пятиэтажного дома и остановились около одного из подъездов. Немного помолчали, потом девушка сказала, взявшись за ручку двери:
— Ну, мне сюда, спасибо, что проводил, опасный преступник... Как тебя зовут хоть?
— Валя.
— А меня Лена, — представилась девушка, — ну, я пошла.
— Счастливого Нового года, — откликнулся Валька и, кивнув на прощание, заскрипел по снегу, пушистому и холодному.
Лена уже полуоткрыла дверь, а потом нерешительно обернулась вслед уходящему Вальке.
— Валь, погоди...Ты чего сейчас делать-то будешь?
— Буду бродить до утра, — ответил парень.
— Слушай, пошли ко мне, а? У меня всё равно никого дома нет.
—Пожалуй не откажусь, — Валька пожал плечами, внутренне удивляясь такому предложению.
— Ты не удивлён?
— Нисколько.
— Ну, тогда пошли.
Они поднялись на третий этаж. Свет горел этажом ниже, здесь все плафоны были разбиты. Тихо чертыхаясь, Лена с трудом просунула ключ в замочную скважину и открыла дверь.
— Отдельная? — спросил Валька.
— Да, — ответила девушка, — последние соседи выехали девять лет назад.
— А сколько тебе лет?
— Месяц назад исполнилось пятнадцать, а тебе?
— А мне через месяц будет шестнадцать.
Лена небрежно бросила сумочку на стул и с очаровательной улыбкой обернулась, сверкнув лукавыми зелёными глазами. Празднично убранная комната, куда они прошли, не страдала бедностью. Лена включила торшер. Неяркий свет создавал тихий, спокойный дизайн — мебельная стенка, широкий стол, красивый ковёр на стене, мягкий диван. Всё это в приятных, чуть расплывчатых полутонах обступило молодых людей.
— Здесь чудно, не так ли? — спросила Лена, поправляя снежно-белую скатерть на столе.
— Недурно, — согласился Валька, оглядываясь вокруг. — А куда твои родичи делись?
— Отец в командировке, а мамаша пошла в гости и встретила там каких-то старых друзей и, конечно, сразу решила, что идти домой под Новый год необязательно... Я тут сижу, волнуюсь, а она там развлекается... И ведь обещала в десять быть дома... А я тут сиди и кукуй целую ночь, слово сказать некому... Хорошо, что ты подвернулся. А пока отца нет, у неё друзей целый вагон объявился. «Леночка, миленькая, никуда не ходи, пожалуйста, ты ведь знаешь, как я буду волноваться!..» — передразнила Лена и замолчала.
— По-моему ты перевозбуждена, — заметил Валька, с интересом слушая девушку.
— Да, наверное, — согласилась та, нервно передёрнув плечами, — просто если б в первый раз такое, а то аж просто зло берёт.
— Если психовать по малейшему поводу, то лучше сразу бросаться под поезд.
— Тебе легко говорить, — Лена безнадёжно махнула рукой и снова увидела его проницательные, чуть прищуренные глаза.
Непонятно почему ей сразу стало спокойнее, но вместе с тем гордая и самолюбивая Лена почувствовала непреодолимое желание понравиться этому парню и добиться его расположения. «Удивительно, — подумала она, — он мне, как будто, уже приглянулся...» Лена каким-то чисто женским чутьём угадала в госте спокойную и уверенную силу, ей ещё ни разу не приходилось встречать такой тип людей. Она сходу решила очаровать его и пустила в ход всё своё искусство.
— А если ты окажешься преступником, то что сделаешь со мной? — кокетливо спросила она, присаживаясь на край дивана, с обещающей улыбкой на устах раскрыв свои прекрасные миндалевидные глаза и томно поводя круглыми плечами.
— А ты как думаешь? — усмехнулся Валя.
— Но я же первая спросила.
— Ну так и ответь первая, — искромётная перемена в поведении девушки забавляла Вальку.
— Ну ладно, — капризно сказала она, — пожалуй, надо накрыть на стол, ты посиди здесь пока.
— Тебе помочь?
— Это не мужское занятие, — сказала Лена и ещё раз ослепительно улыбнулась, показав ровные перламутровые зубы и вышла из комнаты, покачивая бёдрами. «Очень оригинальная особа, — подумал Валька, — но красотища сатанинская, этого не отнимешь...»
Минут через десять стол был уставлен закусками с тонко подобранной сервировкой. Валька чуть не облизнулся.
— Ты что-то говорил про то, что если без конца волноваться, то лучше сразу лечь под поезд, — тут у Лены промелькнула озорная мысль спросить невинным голосом: «В каком смысле?» Но потом передумала — выглядело пошловато.
— Надо просто-напросто уметь контролировать эмоции...
— Но это скучно.
— Для кого-то скучно, а для кого-то может стать целью жизни, потом это просто полезно.
— Да, но я люблю, чтобы жизнь вертелась колесом — огни, праздники...— очевидно что-то недоговорив, она бросила на Вальку быстрый, испытующий взгляд из-под опущенных ресниц, как бы желая увидеть впечатление, произведенное сказанным. Но лицо его оставалось беспристрастным и его обжигающе холодные, глубокие и ясные глаза всё так же спокойно и уверенно смотрели на Лену. Та немного смутилась и удивилась — этот необычный парень несомненно имел на неё влияние. Чтобы прикрыть смущение, Лена тряхнула головой, отчего её густые каштановые волосы скрыли на миг её немного порозовевшее лицо.
— Не смотри на меня так, я боюсь, — проговорила девушка, искусно вздрогнув
всем телом. «Я ей явно понравился и она хочет меня соблазнить или испытывает своё очарование», — промелькнуло в мозгу у Вальки.
— Если каждый день считать праздником в том смысле, в котором ты его понимаешь, то это состояние скоро перестаёт им быть, — сказал он вслух, — и потом... Праздник в твоём воображении не обходится ну... Например без шампанского, ведь так?
— Смотря какой праздник, — Лена склонила голову набок и одним глазом посмотрела на Валю.
Тот устало покачал головой и слабо улыбнулся, заранее предполагая такой ответ.
— Странный ты какой-то, — пожав плечами, сказала Лена.

Она рассеянно встала и, отбросив за спину волосы, включила телевизор. Валька невольно залюбовался её стройным станом. «Двигается как голливудская звезда», — подумал он, обхватывая её взглядом. Лена изящно качнула бёдрами и села на место.
— Обычно все чудаки со временем оказываются гениями, — ответил он на её реплику, думая совершенно о другом: «Поразительно, вроде ничего она не делала, но сексуальна как Сабрина или Саманта Фокс, насколько выверено каждое движение! Всё же я не зря воспользовался её приглашением, она потрясающе обворожительна. Невероятно, что её этому никто не учил!..»

— О чём ты так задумался, будущий гений?

Лена слегка коснулась его плеча своей рукой. По телу железного Вальки приятно разлилась тёплая слабость, он сразу почувствовал необыкновенную близость к ней.

— Всего полчаса до Нового года, а мы сидим и занимаемся всякой ерундой, — сказал он, спокойными глазами глядя на хозяйку дома, — ты бы хоть гирлянды зажгла.
— Да, конечно, — Лена смущённо улыбнулась — взгляд её нового знакомого проникал в глубину её души, — тебе никто не говорил: у тебя очень сильный взгляд? — спросила она, избегая смотреть на Вальку, чуть застенчиво улыбаясь и стреляя жаркими глазами, — когда ты смотришь мне в глаза, то образуется какой-то коридор и по нему ты передаёшь мне свою волю, и... я как-то теряюсь, это чувство трудно объяснить, словно я попадаю в какую-то приятную зависимость от тебя.
Валька смотрела на Лену о улыбкой, которая так редко появлялась на его лице.
— Я рад, что эта зависимость тебе приятна, — произнёс он, немного смягчая свой взор. Вдруг в его сознание примешалось ощущения скрытой тревоги, чего-то неприятного. Валька превосходно знал свои возможности. Он понимал, что ошибиться не может и это в данном случае мало его радовало — он так хотел Новый год провести спокойно.
— Послушай, — обратился он к Лене, — к тебе точно никто не должен прийти?
— Если только без приглашения, — ответила Лена, открывая бутылку шампанского. Пробка с глухим щелчком взлетела к потолку, пена шипящим гейзером последовала за ним.
— Ты выпьешь? — спросила Лена, помня его отрицательное отношение даже к слабому алкоголю, и выжидательно посмотрела на него.
— Нет, разумеется, — ответил Валька с видом, что этого можно было и не спрашивать. Лена опять смутилась под его проницательным взглядом, но смущение это не было неловким, Валя нравился ей всё больше. Наклонив голову в знак того, что он имеет право выбирать, Лена налила шампанского себе.
— Надеюсь, от фанты не откажешься?
— От фанты нет, — сказал Валя и встал.

Принимая гранёный бокал от своей очаровательней знакомой, он подумал, что проведёт лучшую новогоднюю ночь в своей жизни. Они чокнулись. —Ты очень необычный человек и я рада, что встретила тебя... — девушка не успела договорить, как вдруг в дверь раздался резкий, продолжительный, звонок. Лена неудовлетворённо хмыкнула, а Валя залпом выпил шипучую фанту и поставил бокал на праздничный стол.
— Н-да, это совсем некстати, — пробормотала Лена, отбрасывая волосы со лба и выходя в коридор.

Валя услышал развязное: «А вот и мы пришли!..» — и громкие движения нескольких человек.

— Ребята, ко мне сейчас нельзя, — сказала Лена и попыталась закрыть дверь, но один из пришедших поставил ногу, нахально глядя на девушку и собираясь входить. Он и четверо его дружков были из той компании, куда входила и Лена, сама того не желая. В данный момент они все были навеселе и Лена не имела ни малейшего желания впускать к себе домой пятерых подвыпивших парней, да к тому же ещё в самый канун Нового года. Но те были настроены очень агрессивно и уходить не собирались. Самый старший — восемнадцатилетний Игорь, успевший год посидеть в колонии и получить после этого условный сроке за хулиганство, ударом ноги распахнул входную дверь и сделал шаг внутрь.

— Мы хотим выпить у тебя, понятно? — сказал Игорь и махнул рукой остальным, — Заваливайте, мужики!
Лена испугалась, видя, что совладать с ними не может.
— Я же сказала, что ко мне нельзя, — с отчаянием в голосе произнесла она, — у меня гости!
— Рот закрой, сука, а то по кругу пустим, — злобно сказал Игорь и открыл дверь комнаты, где находился Валька, — а это чё за урод? — удивлённо спросил он, оглядывая Вальку, стоящего в нескольких шагах от него, — может, он умереть хочет? А, чувак, хочешь умереть?

Валька слышал диалог в прихожей и убедился в том, что конфликта избежать вряд ли удастся. Поэтому он сделал несколько разминочных упражнений, чтобы иметь в случае чего разогретые мышцы и суставы. Когда дверь открылась, ему захотелось вдруг нанести молниеносный удар в того, кто войдёт в комнату первый, но он сдержался и, скрестив руки на груди, воткнул свой тяжёлый, свинцовый взгляд в лицо Игоря. Валя сразу определил, что тот находится в состоянии небольшого опьянения, именно в той стадии, когда на ногах ещё держатся крепко и состояние вполне вменяемое, но агрессивность повышается неизмеримо. «Сейчас он начнёт беситься», — подумал Валя. Так и оказалась.

— Фигля ты смотришь на меня, козёл, умный что ль очень? — с блатным видом начал Игорь свою тираду, изводясь при мысли, что не может, боится взглянуть в глаза этому «козлу».

Лена в это время в ужасе отпрянула вглубь коридора, а остальные четверо развязно ухмыляясь, нагло смотрели на неё и на безмолвно стоявшего Вальку с каменным лицом, жестами и всем своим видом показывая, что здесь хозяева они. А Валька не испугался, как мог, например, год назад, когда ещё мало постиг искусство контролирования своих эмоций. А в этот момент он отбросил их от разума и с этой секунды действовал как автомат. Игорь грязно выругался, сплюнул на сверкающий паркет и достал из-под куртки железные нунчаки. «Дурак, — подумал Валя, — чаки-то зачем?» В это время один из ворвавшихся юнцов, усмехаясь, подошёл к Лене и грубо схватил её за волосы и за шею, намереваясь притянуть к себе. Девушка вскрикнула.
Далее последовательность событий мог восстановить только сам Валька.
Он высоко подпрыгнул и ударом ноги с разворота вынес Игоря из комнаты. Тот подлетел в воздух и шмякнулся в противоположную стенку, по пути сбив с ног ещё кого-то. Остальные на мгновение застыли, как бы спрашивая друг у друга, что могло заставить их вожака вылететь из комнаты с такой силой, а потом бросились на Вальку, но тот опередил их. Первого он встретил в дверном проёме каскадом ударов по всем уровням. Неестественно дёргаясь и что-то хрипя, тот свалился на пол. Валя перепрыгнул через него, сблокировал удар следующего, чуть потянул его руку на себя и со всей силе ударил назад ногой. Как-то странно крякнув, тот отлетел в сторону и брякнулся на валявшегося Игоря. Четвёртый, стоявший в тени у входной двери, быстро сунул руку за пазуху. «Нож!» — мелькнуло в голове у Вальки и он автоматически ушёл в низкую стойку. Это спасло его от удара ногой сбоку, а стоявший в тени действительно выхватил нож с широким лезвием и замахнулся. Прыжок, ложные махи руками, два резких, отточенных удара, сальто назад с упором на руки, – и Валька стоит на своём прежнем месте, а два его противника, издавая неясные стоны, ворочаются на полу, порываясь встать и тут же снова падая. Внешне Валя остался абсолютно безразличен к происходящему, с приходом в позицию все его эмоции тут же упрятались глубоко внутрь.

В квартиру ворвалось пятеро человек, сейчас они все отдыхали на паркете прихожей, трое первых даже не шевелились. Всё это случилось за считанные секунды, и Лена осознала происходящее только тогда, когда Валька принялся вытаскивать непрошенных гостей на лестничную площадку, сохраняя безмолвие и внешнее равнодушие.

— О боже, — неясно простонала она, — как это.. чёрт...
— Да чёрт здесь не при чём, просто знакомых надо выбирать сначала хоть чуть-чуть подумав! — резко бросил Валя, выволакивая на площадку неразборчиво бормотавшего Игоря, — Надо же иметь общие дела с такими ублюдками!.. Слушай, Лен, это же потенциальные дегенераты. И ещё тяжёлые такие!

Девушка дрожала, уцепившись за комнатную дверь.

— Ну... ты даёшь вообще! — выдавила она из себя наконец, — а это... слушай, тебя случайно зовут не Брюс Ли? Не Джекки Чан?
— Нет, — коротко ответил Валька, втихомолку проклиная советские подъезды, в которых освещение рассчитывается из одной лампочки на три этажа.
— Тогда ты Ли Лиан Дзе; ну... класс, конечно, как у тебя всё чётко получилось но я испугалась здорово!..
— Могу себе представить, — отозвался Валька входя в квартиру и запирая дверь на ключ, — я бы на твоём месте тоже испугался.
— Слушай, Валь, смотри, они чаки и нож оставили, — Лена подняла с пола нунчаки Игоря и финку его дружка.
— Вуаля, мадам, а ля гёрр комм а ля гёрр! — произнёс Валька и взял у Лены брошенное оружие.
— Что? — не поняла та.
— Я сказал: вот, мадам, на войне как на войне, — пояснил парень, — это по-французски... Ну надо же, неплохой арсенал! Ты знаешь, что это за вещь?
— Кинжал, — ответила Лена и пожала плечами.
— Это не просто кинжал, это штык-нож с автомата Калашникова. Очень любопытно, где они его взяли, — ответил Валя.

Они вошли в комнату. По телевизору заканчивалась какая-то развлекательная программа, через несколько минут должно было начаться новогоднее обращение президента ко всему советскому народу. Валя положил вещи на туалетный столик, а сам сел в кресло и потянулся за яблоком. В это время раздался звонок. Лена вздрогнула и с мольбой посмотрела на Вальку. Он предостерегающе покачал головой и направился в прихожую.
— Им нужны пояснения, — сказал он Лене и, подойдя ко входной двери, спросил. — Кто?
— Открывай, падла, — услышал он голос Игоря и его хриплое дыхание за дверью.
Внутренне напрягшись, готовый мгновенно сблокировать удар или откатиться назад, Валька повернул ключ на два оборота и распахнул дверь. Игорь стоял у соседней квартиры и бешеными глазами глядел на Вальку. На него было страшно смотреть — левая половина лица вея заплыла и приобрела сливовый цвет, нос был свёрнут набок, поцарапанные руки тряслись как у наркомана.
— Что вам угодно? — холодно осведомился Валька, скрестив руки на груди.
— Запомни, щенок, со мной такие шутки не проходят, — яростно прохрипел Игорь, — и ты ещё захлебнёшься своей вонючей кровью. И твоя шлюха тоже, передай ей. Не жить вам обоим, понял?!
— А теперь слушай ты, сволочь, и передай всей своей шайке, — еле сдерживая ненависть и сжав зубы, ответил Валя, — не приведи господь встать вам на моём пути. Я сказал!
Игорь проскрежетал зубами и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Соседняя квартира внезапно отворилась и оттуда высунулась костлявая голова заспанной старушенции в ночном чепчике.

— Што вы здесь хулюганите! — прошипела голова. — Я сичас участкового вызову. Поспать не дадут спокойно. Бездельники! Бандиты!
— Всё в кайфе, бабуля, — Валька захлопнул дверь. Потом вошёл в царящий полумрак новогодней комнаты и молча бухнулся в кресло. Лицо Лены выражало в этот момент какую-то детскую признательность и беззащитность, еле заметная улыбка играла на её губах. В телевизоре появился Президент и сказал: «Дорогие товарищи!..»

— Дамы и господа! — немедленно добавил Валька и в это время он столкнулся с глазами Лены. Его вмиг обдало жаром, такое трепетное обожание они излучали.
— Дамы и господа! — повторил Президент, но ни Валентиной Елена не слышали его. Для них сейчас существовали только глаза друг друга и эти глаза сказали им всё яснее всяких слов.

«...Леночка влюбилась, но надо признаться, что и я неслабо увлёкся... — подумал Валя. Думал как будто кто-то другой, а Валька только подслушивал его мысли, — надо хватать фортуну за глотку и держать мёртвой хваткой, таких я ещё не встречал, это невероятная красавица...А может я ошибаюсь или новогодняя ночь и вправду вскружила мне голову? Нет, сколько любви в её глазах! А потом я никогда не ошибаюсь, недаром меня прозвали Штирлицем...»

Лихорадочные грёзы охватили не только Вальку.

«Боже, это же настоящий герой, — думала Лена, — и плевать на здравый смысл, плевать на то, что я знаю его всего час... Странно. Мне кажется, что я знаю его много лет. Да... И я люблю его. В него невозможно не влюбиться; а как он смотрит на меня! Лёд и пламя в его глазах... Неужели я ему понравилась?..»

Валька закрыл глаза и прижал ладони к горящим щекам. Затем внутренне встряхнулся и перевёл свой взгляд на кинжал, разглядывая его блестящее лезвие Лена встала и сделала звук телевизора погромче, а Валя взял со стола яблоко и откинулся на мягкую спинку кресла Лена была взволнована, лицо её то бледнело, то краснело, но волнение это было приятным, сердце радостно замирало и щемило, вызывая всё большую страсть к Вальке. А он с философским спокойствием разглядывал нож и нунчаки, лежащие перед ним и рассеянно держал в руке большое яблоко.

— Ужас, что бы с нами было, если б тебе не повезло!.. — дрожащим голосом проговорила Лена.
— Тогда я бы лежал мёртвый... И ты бы лежала, — Валька немного помолчал и с ожесточением закончил, — подо всеми по очереди.

Лена поёжилась.

— Слушай, Валь, они ведь мстить будут, ты не боишься? — спросила она, представляя ярость своих недавних дружков.
— Для них это будет неприятный процесс, даже очень неприятный, я бы сказал, — ответил Валька, задумчиво переводя свой взгляд на яблоко и добавил, чуть помедлив, — я опасаюсь только нападения сзади, потому что брошенный из-за угла кирпич не имеет обыкновения предупреждать о своём приближении.
— Но их может быть человек пятнадцатое ножами, цепями, ну там чаками, — возразила Лена, поражаясь его хладнокровию.
— Меня не интересует их численность, к тому же я вооружён, — ответил Валя и достал из глубокого кармана брюк украшенные замысловатыми иероглифами нунчаки.
— А почему ты не применил их, они ведь были не с пустыми руками?
— Применение оружия всегда служит отягчающим обстоятельством, — бесстрастно пояснил Валька, убирая нунчаки в карману — особенно для обвиняемого.
— Дай посмотреть, — попросила Лена и поинтересовалась, — а ты, наверное, где-нибудь занимаешься?
— Может быть, — Валька пожал плечами и надкусил яблоко, протягивая ей своё оружие, — но для тебя это пока не существенно.
Лена почувствовала, что её новый друг с нежеланием говорит о своих возможностях и не стала расспрашивать подробно, не желая вызывать его неудовольствие. А Вальке в общем-то было чем похвалиться — он имел тёмно-фиолетовый пояс по кунг-фу и четыре года занимался йогой. Кроме этого он имел экстрасенсорные способности и старался их развивать. Но о всём этом он предпочитал никому не говорить, считая неуместным хвастаться тем, чем другие его сверстники не могли обладать при всём желании. Потом именно таков был один из основных принципов восточной философии, которую Валька очень уважал, хотя и не разделял многих её положений.
— Послушай, Валь, я должна как-то отблагодарить тебя... — неуверенно начала Лена, но Валька томно взглянул на неё и вздохнул:
— Благодарить меня не за что, так как из-за меня мстить они будут и тебе. Обязательно. А если ты настаиваешь, то позволь мне быть твоим телохранителем — ты слишком чиста и прекрасна для всей этой мрази.
Лена совсем растерялась и смутилась, так с ней ещё никто не разговаривал .
— Не такая я уж и чистая, — пробормотала она и устало упала на диван, поправляя волосы.
— И долго ты себе это внушаешь? — иронично поинтересовался Валька.
— Ты меня слишком мало знаешь, чтобы так говорить, — возразила Лена, действительно чувствуя некую духовную ущербность по сравнению с Валькой.
— Ну хорошо, хорошо, — засмеялся тот и налил себе фанты, — время покажет, кто из нас прав, а пока лучше посмотри на часы: ровно через минуту наступил Новый год и тебе надо забыть обо всех неприятностях года прошедшего!
— А тебе? — спросила Лена, наполняя свой бокал шампанским.
— А я уже всё забыл, — ответил Валька.
— А я не могу, у меня есть нервы.
— У меня они тоже есть, дело только в умении их контролировать; если хочешь, я могу тебя успокоить.
— А ты можешь? — вскинулась Лена.
— Я много чего могу, смотри мне в глаза!

Лена поразилась ещё раз глазам своего гостя. Это были словно два источника энергии, излучающие то холод, то мягкое тепло, то огненный жар. Лена действительно почувствовала тепло, словно погрузилась в океан спокойствия и какой-то восторженно-ностальгической расслабленности. В комнату ворвался звенящий и нарастающий гул кремлёвских курантов.
— Психотерапевтический сеанс окончен, вы получили установку на добро,— улыбаясь, сказал Валя голосом Кашпировского, проглатывая «в», — ну, за Новый год!
Валя поднял свой бокал. Лена, очаровательно улыбающаяся и слегка порозовевшая, молча кивнула.
— С Новым годом!..

После небольшого новогоднего ужина Валька пересел к Лене на диван и попросил рассказать о себе. Лена охотно согласилась. Комната была полна причудливых теней от разноцветных гирлянд и свечей, запах жидкого воска и чуть дымящего фитиля создавал в квартире приятный уют. Валька ощущал тёплый комфорт, слушая Лену и любуясь её необыкновенной зажигательной красотой. Глаза девушки чудно блестели в полумраке; она уже вполне оправилась от испуга, к тому же обстановка в комнате способствовала успокоению. Как же приятно ей было проводить новогоднюю ночь Валя чувствовал, что Лена кого-то напоминает ему, потом вспомнил — она была удивительно похожа на главную героиню в фильме «Чародеи» — Алёну (Александру Яковлеву).
В открытую форточку влетали холодные искорки снежинок, они быстро гасли, окутанные жарким воздухом, словно пропитанном бурной новогодней влюблённостью.

— Давай потанцуем, — предложила Лена, — чего так сидеть всё время!

Валя улыбнулся и молча кивнул, наслаждаясь красотой девушки. Та принесла из соседней комнаты магнитофон, на ходу вставляя кассету. Из-под опущенных ресниц метнула быстрый взгляд на Вальку и у неё радостно защемило сердце, когда она увидела, что он тоже смотрит на неё. А Валька порядком разомлел, вставать не хотелось, но он всё же встал и под надрывающую песню «Тающий снег» положил руки на гибкую талию девушки и закружился с ней по комнате. Валька чувствовал дразнящий запах её слабо надушенных густых волос, лёгкий ароматный воздух кружился вместе с ними. Они молчали, потом Лена покраснела и, обвила шею своего друга руками, прижавшись к нему.

— Почему мы танцуем как пионеры? — еле слышно прошептала она, не поднимая глаз и смущённо улыбаясь.
Валька тоже приблизился к ней, обнял покрепче и ощутил в своих руках упругое девичье тело, слегка подрагивающее от волнующегося прикосновения.
— Да, мы уже не дети, нам можно, — так же тихо ответил он, пытаясь прочистить свой затуманенной сладкой страстью ум, но потом решил не противиться чувствам и весь отдался во власть пламенной, трепетной любви.
А Лена прильнула к нему всем телом и он почувствовал, как её молодая грудь бурно вздымается, рвя пуловер и как громко колотится её сердце.
— О-о, юная Цирцея, — протянул Валька, полузакрыв глаза и ощущая её горячее, прерывистое дыхание, — ты самая необыкновенная девушка на свете...
— Ты тоже самый необыкновенный, — шепнула Лена, кладя ему на плечо свою голову.

 Отправлено: 18.04.14 00:10. Заголовок: Так они простояли не..

Так они простояли некоторое время, потом она чуть встряхнулась и отодвинулась в сторону, глядя на Вальку лучистым сияющим взором и склонила голову набок, отчего её шелковистые волосы рассыпались по плечам. Она мельком взглянула на часы.

— Трудно поверить, но мы танцуем уже полчаса, — проговорила она.
Валька с лёгким сожалением выпустил её из рук, они скользнули по крутым изгибам Лениных бёдер и опустились.
— Я совсем опьянела, — сказала девушка, обмахиваясь салфеткой и беря со стола бутерброд.
— Ленка, это счастливая случайность, что мы встретились, во всём надо благодарить моего отца — нам предлагали две квартиры и он выбрал эту.
— А если бы не ты, то эти придурки чёрт знает что сделали бы со мной... Я... Не знаю, таких как ты, наверное, больше нигде нет... Это трудно объяснить словами... Послушай, ты скажи честно, ты нисколько не боишься этой шары? Они весь микрорайон держат в страхе...
— А милиция?
— Не хочет связываться, у участкового есть дочь, ей семнадцать лет, моя подруга, и он за неё боится.
— А почему тебя они раньше не трогали?
— Мне приходилось с ними общаться, иногда противно было до тошноты, но что я могла одна сделать? Этот Игорь, он давно меня хотел и запретил меня трогать своим козлам. До сих пор я отвёртывалась, ну ты знаешь, видел, я неплохая актриса, могу сыграть в восточную коварную красавицу, иначе с ними нельзя было совладать, надо было пройтись по лезвию между отказом и согласием, но сегодня я бы уже ничего не сделала; он уже с лета домогается до меня. Но ты сумел защитить меня...
— Мне будет неприятно, если произойдёт какая-нибудь большая драка, я имею в виду настоящий бой, а не то, что ты видела сегодня, и я кого-нибудь заставлю поселиться на кладбище, а вот тогда и всплывет наша дорогая милиция и садист Валечка Снегов окажется в колонии за убийство и нанесение тяжких телесных повреждений.
— Да нет, что ты, отец Алки никогда так не поступит.
— Наивное дитя! Это дело будет решать не он, а какой-нибудь клоп из прокуратуры. И все факты будут прожив меня.
— Ты говоришь страшные вещи.
— Возможно.
— И ты, всё-таки, хоть немного боишься их?
— Если я буду неуверен, то никогда не стану драться.
— Убежишь?
— Нет, просто пойду другой дорогой.
— А если будешь уверен, но проиграешь?
— А если они завтра приползут на коленях просить у тебя прощения?
— Ты говоришь невозможные вещи!
— Как и ты.
— Ты потрясающе самоуверен.
— Я всегда уверен.
— Невероятно думала, что такая саморегуляция возможна только в кино, твоё
хладнокровие поразительно.
— Несколько часов назад ты говорила, что контролировать эмоции скучно.
— О-о, чёрт! От всего этого можно сойти с ума!
Лена плюхнулась на диван и закатила глаза, раскинула руки. Валька опять ощутил её обаяние, садясь рядом и успокаивая девушку своим целительным взглядом.
— Ты не должен меня оставлять, Валюша! — Лена чуть не плакала.

За пять минут Валька успокоил её и вскоре засобирался домой — уже светало. Семь часов пролетели совсем незаметно, новогодняя ночь кончалась, сохраняя в своей памяти столь необыкновенные события.
— Приходи как можно скорее, — провожая его тоскливым влюблённым взором, прошептала Лена.

Валя обнадёживающе кивнул и заспешил вниз по лестнице.

...Валька глубоко вздохнул и вышел из подъезда. Постояв немного, он не торопясь пошёл к своему дому, погрузившись в мысли. О чём он думал? Ему было точно известно только две вещи. Первая — очень приятная — что в него под магическим воздействием новогодней ночи влюбилась прелестнейшая девушка, а вторая — очень неприятная — что из-за этого прелестного создания со светло-каштановыми волосами и серо-зелёными глазами с жаркой туманной поволокой ему придётся начать беспощадную войну против целой тусовки разболтанных негодяев, которые, по всей вероятности, не остановятся ни перед чем, чтобы отомстить за своё позорное поражение. Но, как ни странно, он не чувствовал ни малейшего страха, его железное сердце сладко захолонуло от мысли, что он походит на непобедимого героя без страха и упрёка. Впрочем, свою непобедимость предстояло ещё доказать. И Валентин Снегов двинулся навстречу судьбе, сохраняя неизменную непроницаемость лица и не опуская перед опасностями свои холодные серо-стальные глаза. А на безоблачном синем небе уже исчезали звёзды и восток занимался бледной розовой дымкой. Начинался первый день 1990 года.

 Отправлено: 18.04.14 01:29. Заголовок: Глава вторая. Жаркие..

Глава вторая. Жаркие каникулы

Хранит все тайны вещества
Его мельчайшая частица,
А ты — часть Космоса. Вершится
В тебе вся тайна естества.

Валька пришёл четвёртого января. Он сознательно обождал несколько дней, чтобы Лена пришла в себя и трезво оценила ситуацию; в новогоднюю ночь она была влюблена в него, в этом сомневаться не приходилось, но потом всё могло измениться: женщины непостоянны и импульсивны в своём большинстве, Валька не забывал об этом. Сам-то он чувствовал, что Лену запомнит на всю жизнь в любом случае и именно по новогодней ночи, она вспыхнула ярчайшей молнией, но могла также внезапно исчезнуть. Снегов обладал острейшим аналитическим умом, он был опьянён этой девчонкой, но его ум не зависел от эмоций и он-то и подсказывал, что всё может оказаться не таким простым — при длительном общении, когда люди лучше распознают особенности друг друга, могут возникнуть значительные проблемы. Но Валя надеялся на свою звезду, звезду Алголь; несколько лет назад он выбрал её в свою путеводную звезду из-за её необычного поведения на небе — Алголь периодически вспыхивает и гаснет, у меньшая свою светимость. Таким и хотел быть Снегов: ничем не выделяться среди остальных, а моментами взрываться и поражать окружающих его людей, первое, правда, ему плохо удавалось. Валя вспыхнул тогда ночью и очаровал Лену, но примет ли она его обыкновенного?

Валька на одном дыхании взбежал на третий этаж и остановился перед знакомой дверью, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. «Как-то встретит меня наша Шахерезада?» — подумал он, нажимая на кнопку звонка. За дверью послышались шелестящие шаги и щелчок замка. На пороге стояла незнакомая Вальке женщина. Он быстро окинул её взглядом и сообразил, что перед ним стоит ленкина мать. Она была одета в домашний халат, волосы растрёпанными прядями прикрывали плечи, но этот в общем-то неряшливый вид и темнота в коридоре не скрыли от буквально-таки радарного взгляда Вальки её поразительную красоту. Она в точности походила на свою дочь, её портили только глаза, какие-то суетливые и пусто-равнодушные. На вид ей было лет тридцать с небольшим, но лет десять Валя накинул. Всё это в одну секунду отпечаталось в его фотографическом мозгу.

— Тебе кого, мальчик? — зевнув, спросила женщина.
Этот «мальчик» неприятно резанул по ушам Вали, но он спокойно поздоровался и спросил, дома ли Лена.
— А какой... — начала дама, но в это время сама девушка вышла в коридор, привлечённая звонком и вся расцвела такой радостной и восторженной улыбкой, что у Вали слетели с души все тревоги и он еле заметно вздохнул с облегчением.
— Это ко мне, — сказала Лена, сияющими глазами глядя на Валю.
— А-а... Ну хорошо, дорогая моя, — равнодушно промолвила дама и обернулась к дочери. — Я сейчас сделаю завивку и пойду прогуляюсь немного с Верой Сергеевной. ..
Она развернулась и безразличной походкой ушелестела в одну из комнат.

Лена проводила её недовольным взглядом и обратилась к Вальке, было такое впечатление, что она хочет броситься ему на шею и трудом сдерживается.
— Ну наконец-то!.. Я так ждала тебя, а ты даже телефон не сказал... Ну, проходи скорее, чего стоишь?
Она схватила Вальку за руку и втащила в квартиру.
— Ну, раздевайся скорее, куртку вешай сюда; я вся изволновалась: думала — не случилось ли что...
— Всё пока в норме, — ответил парень, покорённый такой искренной радостью.
— Ты знаешь, — без умолку говорила Лена, увлекая Вальку в ту самую комнату, где они танцевали четыре дня назад, — я как на осадном положении — никуда не выхожу, мать замучила: «Леночка, пошла бы на улицу сходила...» Всё тебя ждала. Ты сильный, я буду делать всё, что ты скажешь...
Валька при последних словах скривился и изобразил на лице такую скуку, что Лена тут же поняла, что воскурение фимиама ему не по душе.
— То, что ты не выходила, это очень хорошо. Но меня интересует другое: тебе угрожали и говорила ли ты обо всём матери, да и вообще кому-нибудь?
— Что ты, я молчала как рыба, — Лена вопросительно посмотрела на Валю, но, как обычно, ничего не прочла на его спокойном лице. — А вот что они подсунули в почтовый ящик.
Она протянула Вальке сложенный конверт. Тот взял его и присел на диван, вытаскивая тетрадный листок послания. Лена примостилась рядом. Валя пробежал глазами по строчкам. Непристойные ругательства пересыпались через слово с описанием ужасающих пыток, каким их собирались подвергнуть; боже, сколько же звериной ненависти увидел Валя на этом куске бумаги!
Прочитав, он задумчиво бросил конверт на стол. Цель письма была ему ясна как день — запугать, морально подавить — знакомые приёмы.
— Какой слог у твоих знакомых. Потрясающие лингвисты... И такой красивый почерк... Кто же этот отчаянный малый, хотел бы я знать?
Лена пожала плечами, с тревогой смотря на Валю, было видно, что на неё письмо сильно подействовало.
— Ну ладно, это я скоро выясню, — сказал он. — Теперь понятно, почему у тебя хватило терпения сидеть дома. А сейчас мне нужны твои советы.
Лена с благоговейным страхом смотрела на него. Валька, за секунду до этого флегматичный и расслабленный, вдруг мигом преобразился. Он напряг скулы и отрывисто стал бросать чёткие, ясные вопросы. В его глазах засветился решительный ум.
— Сколько их всего может быть? Максимальное количество.
Лена что-то прикинула и ответила:
— Шестнадцать.
— Возраст?
— Человек десять — 14-16 лет, двое старше двадцати, остальные по 16-18 лет.
— Боксёры, борцы, культуристы, каратисты есть?
— Этот Игорь, он занимался боксом несколько лет, потом бросил. Качаются человек пять, — Лена назвала их имена и клички, если таковые имелись. — Каратист один: Вацлав — ему двадцать три года, жёлтый пояс. Предвижу твой вопрос, — Лена усмехнулась, — он не вожак, но влияет на Игоря и поможет ему в случае чего. К тому же у него полно дружков по всей Москве... А так вообще многие под Брюса косят.
— Огнестрельное оружие есть?
— Нет, я не видела, но мне кажется, что Вацлав сможет достать, если надо будет.
— Место сбора?
— Или стройка за нашим домом, или подвал в шестом доме. А так везде шатаются.
— У Игоря большая власть?
— Да.
— Та-ак, ну хорошо. Время сбора?
— Чёрт-те когда. Некоторые даже спят в подвале.
— Девчонки есть?
— Восемь человек.
— Общие?
— Большинство.
— Понятно… — Валька потёр переносицу и неожиданно спросил: — Нервы у парней крепкие?
— Они наглые, чувствуют свою безнаказанность, когда их много, а ты что, решил их напугать?
— Посмотрим.
Валька встал и прошёлся по комнате, было видно, что он напряжённо думает. Лена молча наблюдала за ним. План ответного предупреждения созрел мгновенно. Валя размышлял, сказать ли об этом Ленке или подождать, чтобы она не волновалась и не пыталась его отговаривать. То, что задумал Валя, действительно могло повергнуть в шок человека с не очень крепкими нервами своей неслыханной дерзостью: Валя сам намеревался прийти к своим врагам; он это называл «опередить события». Прежде всего для этого ему нужно было место и время тусовки.
— Вот что душечка моя, — решился всё-таки Валя, — я хочу сходить в гости к этим храбрым джентльменам и потолковать с ними по душам... — видя, что Лена порывается что-то сказать, он протестующе покачал головой и продолжил: — Так вот. Уйти я всегда успею, а пренебрегать дипломатическими средствами никогда не следует. Я пойду к ним в девять часов вечера, сегодня же. Если в десять я тебе не позвоню, то вот тебе телефон, — Валька быстро набросал что-то на листке, — ты по нему позвонишь и спросишь Алексея Семёновича. Ему скажешь, что я просил тебя позвонить. Если он сочтёт нужным, то спросит у тебя чего-нибудь или даст какие-нибудь указания. Ну, в общем, ты поняла, да?
— Примерно да.
— Это отрадно.
— Слушай, вот мой телефон; и не забудь позвонить... пожалуйста.
— Хорошо-хорошо, не беспокойся, — Валька сунул бумажку в карман.
Они поболтали ещё около часа, причём Лена была очень встревожена, и Валька с трудом смог успокоить её, рассуждая о всяких пустяках. Девушка по прошествии некоторого времени неожиданно спросила, кто такой Алексей Семёнович. Валька поморщился, как от зубной боли, видя, что она никак не хочет расслабиться и ответил, что это один его знакомый, который знает всю их историю. И сразу предупредил, чтобы она не вздумала звонить ему просто так.

Валя с удовлетворением узнал, что Лена пошла в школу с шести лет и что учится она в той же, куда перешёл и Валя. «Хоть на первых порах какая-то отдушина», — подумал он. Уходить из старой школы не хотелось, он привык к одноклассникам за проведённые вместе девять с половиной лет, но каждый день недосыпать по два часа, а учитывая дорогу терять почти четыре...Он просто не мог позволить себе такую роскошь — у него и так вечно не хватало времени.
— А ты никогда не курил? — вдруг опросила Лена. Валька чуть усмехнулся. —Предпочитаю кокаин или восточный кальян с марихуаной...
Стенные часы пробили три часа. Скоро в прихожей послышалось шуршание и всё тот же безразличный голос сказал за дверью: «Я ушла, доча...»
— Проваливай, — негромко ответила Лена, так, чтобы её не было слышно в коридоре, а вслух пробормотала: — Угу.
После этого Вальке в течение получаса пришлось выслушивать возмущённые отзывы Лены о своей матери. Девушку раздражала её легкомысленная пустота и страсть, буквально маниакальная, к украшениям.
— Расфуфырится как птица-секретарь и плывёт... Сорок лет уже, а ума не набралась ни фига.
— Ты очень на неё похожа. Внешне, я имею в виду, — заметил Валя.
— Знаю, —Лена махнула рукой, — у меня по женской линии одни красавицы были. Только ума у них всех маловато было.
— Не жалуешься на наследственность?
Лена криво усмехнулась:
— Нет пока. По соображаловке я больше на отца похожа. Будь он здесь, вы бы понравились друг другу.
— Ну-ну.
Валя подошёл к книжному стеллажу и извлёк один фолиант, привлёкший его внимание.
— Людвиг Фейербах, — прочитал он имя автора и повернулся к Лене, — не чита¬ла?
Девушка фыркнула.
— Я не увлекаюсь философией.
— Любой думающий человек рано или поздно становится философам, для этого нужен только небольшой толчок, — спокойно отреагировал Валька.
— Это почему? — спросила Лена.
— Потому что все науки на высшей своей ступени упираются в философию, — ответил Валька.
— Но я не доктор наук, — возразила Лена.
— Необязательно быть доктором наук, можно просто интересоваться достижениями её в разных областях. Например, возможна ли телепортация или искусственный разум, можно ли сделать пересадку мозга, да мильон примеров можно привести!
— Но это же фантастика?!
— Если её можно доказать философским путём, то рано или поздно наука докажет эту обоснованность экспериментально.
— Ты, я вижу, склонен к философии, — подытожила Лена, опять ощущая неприятное чувство духовной ущербности.
— Я склонен к философии, магии и парапсихологии, — подтвердил Валька, внимательно наблюдая за реакцией Лены.
— А ты веришь в магию? — улыбнулась Лена, представив Валю в виде колдуна, варящего какое-нибудь зелье. А вокруг крысы, жабы, вороны, чёрные кошки.
— Маг — это всего лишь очень сильный экстрасенс, работающий в немного непривычной области, вот и всё. И не надо ни ворон, ни чёрных кошек.
Лена внутренне вздрогнула — Валька словно прочитал её мысли.
— Вот ты говорила мне, что тебе нравится следить за психикой людей в разных ситуациях и вести себя соответственно своим выводам, — продолжил Валя, ставя книгу на место и внутренне радуясь, что увлёк-таки девушку от опасной темы, — это и есть неосознанное пока стремление заниматься психологией и оно присуще многим людям. А парапсихология — это её вершина, когда интуиция занимает первое место среди всех чувств, когда человек может не верить своим глазам, так как знает, что интуиция не подведёт его. У наиболее одарённых она находится на таком уровне, высоком уровне, что человек может буквально воспринимать зрительные образы, сбывающиеся в будущем. Это уже вроде бы другая область — ясновидение, но корни-то одни и те же. Кстати, люди очень часто относятся подозрительно к таким способностям и именно из-за того, что не видят прямой связи их с обыкновенными качествами человека, просто выраженными в более сильной форме. И заметь, объяснение подобных возможностей нашего организма — прерогатива физики поля, пространства и времени, а также молекулярной биологии — той её части, что занимается деятельностью мозга, а все современные гипотезы в этих областях весьма тесно смыкаются с той же философией.
Валька замолчал и прищёлкнул языком, показывая, что всё так и есть и ничего тут поделать нельзя, даже если очень этого хочешь.
— Для тебя всё это, наверное, неинтересно? — спросил он, чувствуя, что пауза немного затянулась.
— Да нет, рассказываешь ты клёво, — откликнулась Лена и лукаво улыбнувшись, добавила: — Не по возрасту. Но чтобы всё это понять, требуется большое количество времени, я не могу на равных беседовать с тобой, у тебя слишком большая подготовка. Но вообще, всё таинственное меня всегда привлекало, я бы с удовольствием послушала тебя ещё...
Парень быстро взглянул на маятник и развёл руками.
— К сожалению, мне скоро уходить, поэтому ты подготовь несколько вопросов, что тебя больше интересует и как-нибудь мы продолжим этот разговор, хорошо?
— Хорошо, — пообещала Лена.

Когда Валька собирался домой, Лена ещё раз напомнила ему, чтобы он не забыл ей позвонить сегодня вечером. Но, к вящему удовольствию Вальки, в её голосе не было затаённого страха — воздействие Снегова не прошло бесследно.

А Лена после его ухода развалилась в кресле и целый час просто полулежала в нём, наслаждаясь тёплым, щекочущим комфортом, какой ей редко доводилось испытывать. Все её мучительные сомнения и переживания рассеялись как дым, как утренний туман рвётся в клочья и исчезает под живительным напором солнечных лучей. Она была спокойна и без тени унизительной, тёмно-холодной боязни смотрела в будущее. Валька был с ней и присутствие этого человека снимало для неё все вопросы.

А он в это время пошёл на стройку и, так сказать, познакомился с рельефом. Там было пустынно, несмотря на рабочий день, но это уж свойство всех наших строек — застывать без движения на месяцы, а то и годы.

Под дверью своей квартиры Валька обнаружил записку, на которой крупными буквами было выведено: «ЗДЕСЬ БЫЛ Я». Значит, к нему приезжал Макс Трубцов, но дома никого не было. Отметив мысленно, что Максу надо позвонить вечерком, Валя занялся оборудованием своей комнаты (наконец-то он получил возможность иметь свою комнату!), действуя по заранее намеченному плану. Он мог быть доволен — примерно десять-двенадцать квадратных метров отводилось под подобие тренировочного зала, для квартирных условий это было весьма неплохо.

Время пролетело незаметно, как всегда; Валя основательно размялся, позвонил Трубцову, но теперь его не оказалось на месте, и целый час после этого усиленно занимался йогой, концентрируя и поднимая из подсознания все свои парапсихологические способности. Без десяти девять он заявил родителям, что «пойдёт проветриться», и ушёл...

— Да я пьяный был, понимаете? — говорил собравшимся долговязый чувак с лошадиным выражением лица, — Фигля этот урод, мать его...Там непонятно было, каратист он шо ль какой или чё ещё...
— В общем, вставить ему надо будет хороших...
— Приехал тут...Брюс Ли!..
Все загоготали, окуривая всё кругом сизым дымом сигарет. Кто-то притянул к себе какую-то размалёванную девицу. Та взвизгнула.
— Погоды ни ... (фига) нету, — сказал кто-то ещё, — один дождь, п…
— На фиг здесь торчать, пошли в подвал, там хоть тепло.
— Заодно с девочками развлечёмся...
Кто-то громко икнул.
— Ай, дурак, пусти!.. — послышалось в стороне.
— Гы-гы-гы!..
— Катюха, не заигрывай с Борей.
— Он у нас высокоморальный кент...
— И к тому же импотент...
— Ха-ха-ха!..
Луна то появлялась, то исчезала, мрачные тени рваных клочковатых облаков застилали бегущей вереницей звёздное небо; неровный желтоватый свет прерывисто освещал эту примитивную разнузданную оргию, усиливая бессодержательность и тупизм этого сборища.
...Валька возник настолько бесшумно и неожиданно, что его все сразу заметили и одновременно вздрогнули, а одна девчонка даже негромко вскрикнула. Все двенадцать человек застыли на своих местах, один попытался подняться, но тут же сел обратно, придавленный свинцовым взглядом Снегова. Тот был с словно коброй, гипнотизирующей кроликов. Установилась необычная тишина.
— Я убью вас всех, — тихо, но внятно произнёс Валя, — если с головы Ленки Рубининой упадёт хоть один волос. И запомните: два раза я не повторяю.

И Валька с последними словами шагнул за балку столь же бесшумно, как и вышел из-за неё.
Некоторое время все сидели молча, испытывая непонятно отчего тяжёлую подавленность и не в силах были двинуться с места — все мышцы как будто окостенели в один миг, наполнясь липким холодом. Затем это чувство рассосалось, но подавленность сохранилась. Никто не мог понять, что с ним произошло, но все чувствовали жесточайший психологический дискомфорт, чёрный стресс. Желание побыть одному было настолько велико у каждого из этих двенадцати, что они медленно разбрелись в разные стороны, ничего не сказав друг другу и оставив на бетонных плитах все свои вещи.

Скоро Лена поражённо вслушивалась в трубку, а Валя на том конце провода спокойно рассказывал о происшедшем, делая по ходу иронические замечания.
— ...Но ты не обольщайся, — закончил он, — во-первых, там был только один из тех пяти, кому я сделал массаж под новый год, потом депрессия легко заменяется отчаянной злобой, ненавистью, поэтому я бы не советовал попадаться им на глаза.
— И до каких пор мне дома сидеть? — недовольно хмыкнула Лена. — Каникулы ведь!
— Я не говорил, что тебе надо сидеть дома, — голос Вальки звучал удивлённо, — но в нашей округе тебе действительно не нужно показываться, мало ли что.
Слыша в трубке разочарованные вздохи, парень заключил:
— Делай как знаешь. Моё дело тебя предупредить, а ты уж сама смотри...Но потом на меня не вали, если что.
— Да я понимаю, Валь, — покорно согласилась девушка, — просто ты на меня так расхолаживающе действуешь, что я вконец обнаглела...
— Напрасно, — валькин голос отливал металлом. — Тебе нужна хорошая встряска, чтобы к тебе вернулось чувство опасности, тогда ты перестанешь пороть горячку.
— Ладно, я исправлюсь, — заверила Лена.

Повесив трубку, Валя ещё долго размышлял над своим теперешним положением. Ситуация томила неизвестностью; если бы можно было в одночасье решить все проблемы! Несмотря на контролируемость нервов, Валя всё же ощущал беспокойство за Лену, хотя и не думая, что может оказаться в роли «плачущего комиссара» Каттани, у которого методично убивали всех близких ему женщин. Легко было бы для Вальки бросить вызов, когда за его спиной не было никого и когда он мог действовать независимо. И совсем другое дело, когда помощи от него ждала беззащитная девушка, и этот тяжкий груз; ответственности давил больше всего.

Поэтому он испытал большое облегчение, когда часов в пять следующего дня Лена сама ему позвонила и стала зазывать к себе, жалуясь на скуку и нежелание чем-либо заниматься. Не без удовольствия Валя принял приглашение и через четверть часа уже сидел на знакомом диване и, слегка улыбаясь, созерцал свою прекрасную подругу, испытывая желание встать и прижать к себе её гибкое сильное тело. А Лена будто видела это и дразнила Вальку томными потягиваниями, ослепительными улыбками, настолько вызывающе смотря на него, что Валька не выдержал и, когда Лена подсела к нему, манерничая и жеманясь, притянул её к себе. Лена доверчиво откинулась на его руки, а потом и вовсе разлеглась у него на коленях, насмешливыми, но чуть грустными глазами глядя на него. Валька опять удивился её бесовской обворожительности, а Лена заговорила, смахивая со лба густую прядь золотисто-каштановых волос:
— Валюша, а ты скажи мне честно: неужели у тебя в старом районе не осталось девчонки, а? За тобой, по-моему, должны очереди выстраиваться.
Вальку больно укололо воспоминание о Люде.
— Однажды я жестоко ошибся, — медленно подбирая слова, ответил он, — и с тех пор держу всех на расстоянии, только ты преодолела этот барьер.
— Сенкью вери матч, — поблагодарила Лена, безобразно коверкая произношение, отчасти делая это намеренно.
Оба рассмеялись. Лена неожиданно вскочила, Валька не стал её удерживать, чтобы не увлечься и не попасть в зависимость, пусть даже и приятную.
— Кстати, — издевательским голосом начала девушка, — сейчас ты будешь отвечать на мои вопросы и объяснять мне то, что я не пойму. А то он барьеры какие-то ставит и, — она патетически вскинула руки, обращая взгляд вверх. Валя проследил за её взглядом: Лена смотрела на люстру, — и он даже не снизошёл поцеловать прекраснейшую девушку, что была в его власти!..
Упрёк был очевидным и Валька покраснел.
— Я быстро исправлю этот недостаток, — пробормотал он, опуская голову.
— Ага! — торжествующе воскликнула Лена. — Тушите свет, он смутился!
Естественно, Валька не смутился. Но и необязательно ведь всегда быть расчётливым суперменом без эмоций и сомнений. К тому же Ленке приятно будет немного потерзать его, да и самому Вальке не мешает расслабиться и ощутить всю прелесть такого близкого общения с любимой девушкой. Хотя это, в общем-то и не было общением — так, воркование...
— Ну ладно... Ты случайно не верующий? — спросила Лена, немного успокоясь.
— Странный вопрос, — Валя пожал плечами, настраиваясь на более серьёзную беседу, — и странные подозрения.
— Не подозрения, просто все философы, а тем более маги бывают склонны к религии.
— Что-то ты несёшь околесицу, Леночка, — Валя покачал головой.
— Почему? — теперь пожала плечами Лена. — Магия, спиритизм, астрология, хиромантия — разве они не связаны с религией?
— Во-первых я не маг и не астролог, а потом связь, притом многовековая, этих оккультных наук с религией, в основном с христианством и их кажущаяся нерасторжимость имеет простое объяснение: всё, что не могла постичь наука, всё это исключительно объяснялось провидением, божественной волей и тому подобной белибердой.
— А, так ты воинствующий безбожник... — живо проговорила Лена.
Валя чуть поморщился:
— «Безбожник» слишком грубо звучит, гораздо лучше «атеист».
— Пусть будет так. Но всё же поясни мне свои слова.
— Охотно. Я сделаю некоторые отступления и тебе должно всё стать ясно. Я больше затрону христианство, как одну из наиболее близких нам религий и, кстати, одну из самых реакционных тоже. Так вот, церковь всегда стояла на пути технического прогресса, познания, хотя и пытается сейчас это отрицать. Это всё происходило из-за того, что с каждым новым фундаментальным открытием, новым достижением человеческой мысли прежние догмы церкви относительно окружающего нас мира раз за разом терпели крах, подрывали влияние церкви. Та жестоко сопротивлялась, особенно католическая ветвь и это стоило многих миллионов невинных жертв инквизиции. Классический пример просто сам напрашивается — это Джордано Бруно. Но, несмотря на несколько веков мракобесия, наука всё же победила независимо ни от чего человек стремится к познанию. Но церковь не успокоилась. Бороться прежними средствами она уже не могла — не те были времена, приходилось развёртывать философские сражения. Доказывая ограниченность человеческого мозга, вернее будет сказать, разума, догматы от церкви утверждали, например, что никогда не будет известен химический состав звёзд. Это было в девятнадцатом веке. Само собой, идеалисты не успокоились, потерпев очередное поражение. Раз за разом они определяли всё новые границы миропознания, но ничуть не смущались, когда раскрывалась несостоятельность их догм. Но произошла небольшая накладка — углубляясь в исследования окружающего нас мира, люди забыли о самих себе. О скрытых резервах нашего организма, я имею в виду. Все названные тобой оккультные науки безоговорочно относились к чему-то мистическому и религиозному, так как были связаны, как тогда казалось, с чем-то нематериальным и потусторонним. Но вот человек в начале восьмидесятых годов приступил к основательному штурму множества мистических и просто аномальных явлений, начав с летающих тарелок и снежного человека, опираясь при этом на значительна расширившиеся знания в физике, анатомии, химии. После официального признания наличия у человека биополя прорыв был сделан. Биополе оказалось энергетическим, полевым двойником человека, которое, оказывается, в состоянии через подобные энергофантомы активно влиять на материю-вещество. Открылся неведомый, совершенно неисследованный мир, весь состоящий из белых пятен. Но кое-что уже сделано. Доказана общность, родство человека с Космосом и объяснены причины, по которым происходит взаимное влияние, это отчасти объясняет астрологию и ряд других наук...
— Стоп, — Лена сосредоточенно кусала губы. — Но ведь под Космосом можно подразумевать и Бога.
Валька кивнул, облизывая пересохшие губы.
— Конечно. Бог-Космос, Бог-Природа и его высшее творение — человек. Согласен. Но христианство запрещает познавать Бога, а сила человека в познании. И неизбежно познание мира, как бы оно не сдерживалось. Кроме этого современная наука послала идеалистов в глубокий нокаут, доказав материальность биополя — по церковному души, а главное мысли. Всё. Сознание материально и можно считать решённым основной вопрос философии: что первично — материя или сознание? Он просто становится бессмысленным, ведь сознание — тоже материя. На смену ему, я думаю, придёт другой вопрос: что первично — поле или вещество? Но здесь уже не будет противостояния церкви и материализма, будет свободный плюрализм и в спорах люди будут руководствоваться доказанными фактами, а не тысячелетними догмами.
Валька немного помолчал, собираясь с мыслями, затем продолжил, помрачнев:
— Но есть и другой вариант и он, к сожалению, более вероятен в ближайшие сто лет. Сейчас церковь отрицает материальность человеческой души, его сознания, так было во все времена, я уже говорил об этом, но потом всё же признает или объявит искушением Сатаны. Кстати сказать, очень удобный приём, действует безотказно. Словом, как-нибудь приспособится, много ещё косности на Земле, которая нуждается в своём выразителе. И, между прочим, на первое место по реакционности вышло православие, подкинувшее дров в костры нескончаемой полемики между атеистами и идеалистами.
Я говорил тут про новые теории поля. Они доказаны, но слишком фундаментальны, и наука движется в основной своей массе в прежнем направлении, притормаживая не торопясь необходимо какое-то время, чтобы перестроиться и на многие явления взглянуть с новой точки зрения. В серьёзной доработке нуждается вся материалистическая философия. Споры ещё будут, и горячие, но всё встанет на круги своя.
— Но если всё так ясно и понятно, то как можно вообще серьёзно относиться к идеализму, к религии? — возразила Лена.
— Тут всё не так просто, — пробурчал Валька, — дело в том, что церковь редко что-то доказывает, она утверждает догму и её приходится опровергать фактами. А на это иногда уходят века. Или занимается софистикой.
— Не надо вообще тогда с ними спорить!
— Надо! И обязательно! В этих спорах люди чётче могут понять собственную позицию, да и потом полемика неизбежна, хотя бы и заочная.
— Но за счёт чего же тогда держится авторитет церкви? — спросила Лена, увлёкшаяся мыслью Вали.
— Я же говорю: тут не всё так просто. Ведь религия не ограничивается одной философией, она претендует на роль единственного нравственного воспитателя. Из-за этого многие люди привыкли отождествлять атеизм с безнравственностью и бездуховностью, что абсолютно противоречит действительности.
Можно сказать так — конец XX века — это начало наступления религии, наступления религии на науку, материализм. Причём заметь: первое наступление началось одновременно с расцветом, подъёмом науки в Западной Европе, которая стала покушаться на незыблемые тогда религиозные постулаты, одна геоцентрическая система вселенной чего стоит. А сейчас... Сейчас начинается второе наступление религии и оно будет ещё мощнее, так как под угрозой постулаты, без которых любая религия вообще теряет смысл! И здесь уже на коне православие. Это не значит, конечно, что только православие и есть враг номер один, преуспевают все, просто основной очаг борьбы переместился с запада на восток, то есть к нам. Вот так-то.
Лена смотрела на него с неподдельным интересом и по глазам было видно, что она очень удивлена.
— Никогда бы не подумала, что у тебя настолько обширные познания, — уважительно произнесла она.
Валька немного пожал плечами, как бы говоря: «Не мне судить».
— Всё, что ты говорил, это было захватывающе, — продолжила девушка, — можешь считать, что ты доказал мне, что философия отнюдь не скучный предмет; я так удивлена, честно говоря, что просто в растерянности. Ты настоящий мыслитель...
— Никогда бы о себе такого не подумал, — с сарказмом заметил Валя.
— Не, я не шучу, ты действительно меня поразил. Но надо только какое-то время, чтобы осмыслить всё это.
— Это радует, что у тебя появилось желание что-то осмысливать. Свидетельствует о большом прогрессе.
Они ещё несколько минут вели такой ни к чему не обязывающий разговор, а потом Лена вдруг заявила, что ничего страшного не случится, если Валька пригласит её к себе домой. Валька начал отговариваться, уверяя, что у него совсем нечего делать, но Лена не отступала и парень сдался.
— Я тогда завтра за тобой зайду, — озабоченно сказал он, — примерно в начале четвёртого.
— Смотри не обмани, — улыбнулась Лена.

 Отправлено: 18.04.14 01:31. Заголовок: ...Дома Валька спешн..

...Дома Валька спешно принялся приводить в полный порядок и блеск свою комнату: заставил весь книжный шкаф, наполнил содержимое многочисленных ящичков письменного стола, прикнопил к обоям несколько плакатов, что привёз с собой со старой квартиры, а вечером завесил окна тюлевыми занавесками и с удовлетворением потёр руки. Оборудование и оформление комнаты он завершил раньше, чем предполагал, — во многом из-за этой шальной девчонки, отказать которой у него просто не повернулся язык. «Но и проблем у меня из-за неё предостаточно, — подумалось ему. — Прав был Алексей Семёныч, когда говорил, что чем сильнее человек, тем больше на его пути неприятных шероховатостей, которые обходятся другими людьми стороной. Такова уж особенность сильных людей — не пасовать даже перед смертельной опасностью, а смело идти ей навстречу, бросать вызов всемогущему року Судьбы...» Валя вдруг понял, что ещё немного, и он повторил бы слова Раскольникова о «сильных людях». Его это слегка позабавило, — он представил себя с топором, весь снедаемый мучительными сомнениями и усмехнулся. Во многом он разделял построения Раскольникова, но имел на этот счёт гораздо более тонкую теорию. Наблюдения за реальной жизнью и населяющими её людьми привели его к очень опасным для неподготовленного человека выводам. Снегов видел немыслимое количество грязи, косности, мерзости и лицемерия, скопившихся в людях и спрашивал себя: что может остановить это буйство низких страстей и отвратительных пороков? В прямое воздействие он не верил. Разве много пользы приносят проповеди добрых, рассудительных, но до отвращения много думающих о своей миссии попов? Кругом проводят благотворительные акции, с нравственными призывами без конца обращаются деятели искусства и культуры, все призывают к миру и ненасилию, а что получается на деле? - Бесконечные межнациональные конфликты, подъём национализма и шовинизма, взаимное недоверие, деградация молодого поколения...И все говорят!.. Как же все много говорят!.. Даже не просто говорят, а болтают, трепятся, жужжат как назойливые мухи в банке, выдумывают умопомрачительные обороты, до хрипоты отстаивая свою правоту и даже не задумываются над тем, что повторяют одно и то же, но совершенно без толку. А неудержимая река бесплодной говорильни несётся всё дальше, не встречая сопротивления.
Валя понимал причины происходящего и знал как надо действовать, но сила его разума была ещё настолько слаба, что он мог реально влиять лишь на несколько человек, да и то при непосредственном общении с ними. Для его Учителя подобных ограничений не существовало; сколько раз Валька видел, как он за несколько минут успокаивал бушующую очередь или целый многотысячный митинг, когда только что с пеной у рта вопящие свои лозунги люди внезапно отчётливо осознавали глупость и бессмысленность своих действий и замолкали, повинуясь внутреннему голосу... И как часто Валя с тоской думая о том, что если бы было возможным собрать вместе несколько десятков личностей, подобных Учителю, то им под силу были бы грандиозные вещи. А ведь одно — принести могуществом своего разума сравнительно короткое успокоение и очищение и совсем другое — перестроить всё сознание индивида, возможно даже изменив при этом его структуру. Такое под силу небывалой личности или даже конгломерату таких личностей. Поменять знак ноосферы — это не шутка.

Валя оторвался от высоких сюрреальных мыслей, тем более, что все они были прокручены им, и не раз; предстояло подумать о делах земных.

Впервые Валя лицом к лицу столкнулся с настоящей агрессивной тусовкой молодёжи, но он также знал, что это далеко не самое опасное формирование, что разбросаны по всему Союзу. Валя мысленно перебрал в памяти наиболее опасные с этой точки зрения города и отличительные свойства тамошних организаций и пришёл к выводу, что полтора десятка насквозь прокуренных полуалкоголиков, пусть и понаторевших в уличных драках — ещё не самое страшное и неприятное, что могло попасться ему на пути. Валька внезапно с убийственной отчётливостью перенёс место действия из Москвы в Казань или Набережные Челны. Кто бы там противостоял ему? Десятки, сотни настоящих безжалостных солдат, связанных жесточайшей иерархией и дисциплиной, все до одного привыкшие к яростным беспощадным битвам, постоянно поддерживающие форму (не в пример московским группировкам), — вот это были действительно грозные враги, запугать которых или сломить психологически было бы невероятно сложно. И что стало бы с Леной в этих условиях? С её красотой она пополнила бы собой гарем какого-нибудь автора и все её дьявольские актёрские способности не отдалили бы ни на секунду девушку от этой судьбы. Или она стала бы королевой, или была бы растоптана, доведена до животного состояния. Королевой — понятие в данном случае относительное, вернее будет сказать, рабыней, удовлетворяющей все желания своего господина...

Валька вдруг почувствовал, что его бьёт нервный озноб. Он закусил губу и приказал себе сосредоточиться, а потом принялся выполнять тао. Но навеянное им же самим чувство бессилия тяжёлой зыбкой тенью продолжало витать над ним. Как ни старался Валя успокоиться, подсознательно он понимал, что окажись вся нынешняя обстановка в Казани или даже в более «крутом» московском районе, всё его мастерство было бы декоративной ширмой для Лены, тогда как в данном случае оно служило надёжным щитом. Это чувство, что где-то он может опустить руки, настолько разозлило Вальку, что он, дабы доказать самому себе свою непобедимость, достал из-под кровати подарок Учителя на своё пятнадцатилетие — настоящий китайский меч, который тотчас засиял жаркой сталью, с вибрирующим свистом рассекая тёплый комнатный воздух. От меча исходило мудрое спокойствие, толика которого сохранилась там от Учителя. Долго упражняться с ним Валя не стал — не та подготовкам меч был остёр как бритва, но за это время почти успокоился, зная, какое психическое воздействие вызвало бы среди его врагов появление человека с настоящим мечом, к тому же превосходно им владеющим. В конце концов он поднялся лишь на три ступени из семи первого витка бесконечной спирали самосовершенствования!..

...В квартире играла музыка. Валька прислушался: «...сошёл с земли и крыш в последний путь бегут ручьи, а я им рад, будто ещё малыш и радость я...» «Послушает в другой раз», — подумал Валя и позвонил.
Лена быстро оделась, не шикарно, но с тонким вкусом, чего Валька не мог не оценить.
— Надо же, целых пять дней я сидела дома, — сказала Лена, глубоко вдыхая прохладный уличный воздух; мимо очень вовремя проехал дымный «Икарус», — а зимы-то и в самом деле нет!
Погода в самом деле была не зимняя и походила больше на середину марта: снега мало, кругом слякоть — и это был январь! Вальку, однако, тёплая погода в данном случае устраивала: меньше одежды на его вероятных противниках, легче их уложить. Лена взяла его под руку и так они дошли до валькиного дома.
— Ко мне высоко подниматься, поедем на лифте, — сказал вдруг Валя.
— На какой этаж?
— На первый, — совершенно серьёзно ответил парень.
Лена хихикнула. Валька вправду жил на первом этаже, для него это был просто рай — внизу нет никакие соседей, никто не будет жаловаться на бесконечный стук в потолок, как это было на старой квартире.
— А у тебя здесь солидно, — оценила девушка, искоса посматривая на Валю, когда они вошли в помещение. Тот довольно хмыкнул. Сегодня утром к нему нежданно приехал Макс и он сказал то же самое про валькино дизайнерское творчество.
— А здесь ты тренируешься, да?
Вопрос этот, несмотря на всю его логичность, застал врасплох, но Валя обычно за словом в карман не лез и буркнул:
— Нет, здесь я играю в кегли!
Лена звонко рассмеялась:
— Во что, во что? В кегли? — переспросила она, усаживаясь на кресло и оглядывая всё вокруг с любопытством.
Небольшой уютный уголок, создаваемый книжным шкафом, отгораживающим жилую часть комнаты от тренировочного пространства, был приятен глазу на самом деле. Над валькиной кроватью стена была завешена плакатами и собственными его рисунками (а Валька отлично рисовал) с разными спецназовцами из Советского Союза и США, ниндзя, мастерами восточных единоборств и фотографиями разных китайцев и японцев. Немного ниже всё было обито чёрным бархатом и на вбитых в него гвоздиках, а казалось, прямо на стене висела метровая бамбуковая палка, знакомые уже Лене нунчаки и здоровенный охотничий нож в кожаных ножнах. Лена, увидев нунчаки, в который уже раз вспомнила про ночь их знакомства и в её душе такой же раз стрельнула горячая влюблённость к этому необычному человеку. Необычный человек в это время поправил что-то в шкафу и обернулся к Лене — такой же невозмутимый и проницательный как и тогда. Только холода сейчас не было в его выразительных глазах...

— Чем же мне тебя развлекать прикажешь? — добродушно спросил он, гадая, что же придёт на ум этой эмансипированной девушке. Та думала недолго.
— Валюша, ты должен ещё раз показать своё искусство, не как страшную таранную силу смерти, тогда, под Новый год, а чистое, магическое мастерство... — Лена соскользнула с кресла и умоляющими глазами посмотрела на парня, потом про¬должила, — ты владеешь чем-то иным, я никогда такого, не видела, даже в кино. Твоя техника— это не прямолинейное и жестокое каратэ, это, наверное, ушу, правда?
«Ишь как загнула — «магическое», «таранная сила смерти»...», — подумал Валя.
— Ты неплохо осведомлена о восточных единоборствах, — отметил он, не давая ответа, — так значит тебе не понравилось каратэ Вацлава?
Лена отрицательно покачала головой.
— Звериная мощь этого мастадонта, особенно если учесть его характер, не могла мне понравиться... Но ты не ответил мне!
— Зачем тебе видеть меня в бою с тенями? — спросил он, внимательно следя за Леной из-под нахмуренных бровей.
— Ну... скажем, я хочу понять, достойна ли тебя, по гармонии и владению, телом. Если ты ещё раз дашь мне возможность увидеть тебя в бою»то я тоже покажу тебе кое-что...
— Что же? — спросил заинтригованный Валя, чувствуя, что его подруга не воспримет китайское искусство как дикую непобедимость беспощадного гладиатора, владеющего «клёвыми приёмчиками».
Тихий смешок был ему ответом.
— Я не скажу тебе ни слова, пока не увижу вновь гибкие молнии твоих ударов. Ты владеешь мужским искусством, я женским, посмотрим, кто победит.
— Хорошо! — загорелся Валька, вскакивая с кровати. — Я чувствую, что ты не обманываешь меня и готов удивить тебя ещё раз. Но помни—никто кроме тебя не видел того, что увидишь ты, поэтому особенно не надо никому рассказывать об этом.
Лена молча кивнула. Валька переоделся и появился перед Леной в ярко-синем кимоно китайского покроя с застёжками, подвязанном тёмно-фиолетовым поясом. Лена издала непроизвольное восклицание, настолько эта одежда хорошо сидела на нём. Валька посмотрел на неё отсутствующим взором, достал одну кассету и негромко произнёс:
— Я разомнусь немного, минут десять, ты только не вздумай ничего спрашивать, всё потом, иначе я собьюсь.

Он вышел на ковёр и принялся выполнять странные медленные упражнения, даже казалось, что это одно длинное упражнений, так естественны и плавны были переходы от одного положения к другому. Так продолжалось несколько минут, затем Валя уселся в позу «лотоса» и так просидел ещё минуты три, потом просто сел на колени и закрыл глаза, превратившись в неподвижную статую. Лена с интересом наблюдала за ним, едва подавляя нетерпение. Наконец Валя встал и раскрыл глаза, они были настолько невидящими, будто вся их энергия была обращена внутрь. Лена сидела, боясь пошевелиться, Валька нагнал на неё таинственности своим отсутствующим видом. Он вставил кассету в гнездо и медленно по¬вернулся к девушке. Та, бурно дыша, смотрела на него широко раскрытыми глаза¬ми и внутренне дрожала, видя такое превращение: Валька как будто искрился, а глаза его полыхали таким глубоким внутренним огнём, что продирал мороз по коже.
— Чтобы усилить твоё восприятие, я сделай звуковое оформление, не возражаешь?
Не получив никакого ответа, Валька включил магнитофон и, перейдя на ковёр, медленно опустился в низкую стойку.
В ту часть комнаты свет от настольной лампы и бра едва доходил, окуная Вальку в полумрак. В этой обстановке он не очень-то и был похож на человека — так, по крайней мере, казалось Лене, испытывающей на себе всю силу этой незаурядной личности.
В сумерки комнаты, мгновенно нарушив тишину, ворвался яростный хриплый баритон Высоцкого. Его гитара надрывалась вместе с ним, словно вместо струн на ней были натянуты нервы:
«Я «ЯК» — истребитель, мотор мой звенит, Небо — моя обитель. А тот, который во мне сидит Считает, что он — истребитель...»
И Валька с первым же аккордом преобразился. Неподвижная стойка сменилась мгновенным движением. Затаив дыхание, Лена следила за ним. А Валька кружился по ковру, отбивая нападение невидимых противников, то замирая на месте, то взрываясь, и тогда его руки мелькали с такой быстротой, что невозможно было за ними уследить, а ноги пружиняще взлетали вверх и опускались, плетя вязь хитроумного передвижения и не позволяя приблизиться к себе воображаемым врагам. Постепенно он убыстрял темп, переходя на сложные высокие прыжки и когда началась следующая песня: «Корсары», заработал в таком бешеном ритме, что даже голос Высоцкого не успевал за его движениями. Валя наносил сложнейшие удары и целые их комбинации и тут же скручивался как пружина, распрямлялся, прижимаясь к полу, уходил от ударов и снова атаковал сразу в нескольких направлениях, используя весь свой богатейший технический арсенал.
Мощные прямолинейные удары и жёсткие блоки дракона и размашистые аиста чередовались с гибкими уходами змеи и леопарда, молниеносной и неотразимой атакой кобры, с подкатами, подсечками, убийственными ударами в прыжках с разворота и полуоборота... Всё это в дивном переплетении давало такое фантастическое зрелище, что Лена вскочила с кресла и в невероятном возбуждении глядела на Вальку. Всё её естество переполняло пьянящее чувство небывалого восторженного полёта, это было торжество энергии, Лена еле сдерживалась, ей хоте¬лось броситься туда, к Вальке, и закружиться вместе в ним в этой сумасшедшей карусели. А мощный, усиленный колонками надрывный крик Владимира Высоцкого проникал в самую душу, наполняя её чувством невиданного эмоционального подъёма, пробуждая радость к жизни и заставляя кровь буквально кипеть в венах.
Лена стояла, озарённая волной щемящего счастья и благодатного очищения ото всей мирской суеты и мелочности. А Валька подхватил лежащую у стены бамбуковую палку и вместе со следующей песней: «Охотой на волков» закружился с ней по ковру, со свистом рассекая ею воздух и раскручивая своё оружие до огромной скорости. Палка так и летала в его руках, повинуясь ему лак заколдованная, наполняя воздух гудящим свистом.
«Это немыслимое счастье, что я встретила его, — думала Лена, заворожённо наблюдая за Валькой, — для него нет ничего невозможного, никаких преград, а со временем он вообще станет всемогущим... Я считала себя неприступной как форт Нокс, но ради этого парня я готова на всё, это дьявол, а не человек...»
А Валя уже работал с нунчаками. И опять было ощущение, что они летают вокруг Вали, выписывая сложные фигуры, а тот свободно перемещается, управляя ими своим взглядом. В это время рванула четвёртая песня. Это был уже не Высоцкий; после его надрывного баритона высокий и чистый голос на фоне такой же высокой синтезированной музыки сочетался великолепно. Это была группа «Мираж» и песня «Новый герой». И последняя, словно прощальная атака в неистовом экс¬тазе, каскад мгновенных ударов и... всё.
От наступившей внезапно тишины у Лены зазвенело в ушах, она стояла ошеломлённая, не могущая вымолвить хоть что-то.
— Я... я преклоняюсь перед тобой, — наконец выдавила она, дрожащими пальцами теребя пуговицу на кофточке, — я... мне так свободно... извини, я слишком потрясена, чтобы говорить что-либо... потом.

Она рухнула в кресло, закрыв глаза и заново переживая эти минуты. Опустошённый и вымотанный до предела, Валька тяжело свалился на свою кровать, не в силах ничего ответить. Он измотался почти до состояния прострации и никак не мог прореагировать на действия девушки. Весь тот горячий заряд ци, что он сосредоточил в себе перед тао, был исчерпан, иссяк, как родник в пустыне и требовалось значительное время, чтобы он пришёл в себя.

Лена тем временем сбросила с себя возбуждённое оцепенение и подошла к Вальке, увидев его усталость. Она посидела около него часа два, пока он при¬ходил в себя и вяло поддерживал разговор, ибо разговаривать ему вовсе не хотелось. Впервые Лена видела его в таком состоянии — уставшим и инертным, это не было удивительно — минут пятнадцать непрерывной отработки тао в боевом темпе не могло пройти бесследно даже для Снегова, несмотря на всю его невероятную выносливость. Давненько он так не выматывался, если всё тело было ватным и непослушным, но иногда бывает полезно устроить себе такое испытание После того, как удалось спровадить Лену, Валя принял ванну и лениво потягиваясь, долго лежал, ощущая освежающую прохладу воды. Потом насухо растёрся махровым полотенцем и опять отправился отдыхать, но теперь уже по-индийски, то есть заниматься йогой, восстанавливать силы.

Что же, на Лену он произвёл желаемое впечатление, сознавать это было приятно и ещё больше приворожил её этим к себе. Теперь его захватило любопытство: чем же Лена обещала ответить ему? Смутно он догадывался, что это может быть, но боялся одержать несомненную победу, станет просто неудобно перед этой самолюбивой красавицей, а лицемерить Валька не умел.
Поэтому он не стал напоминать Лене её обещание, когда на следующий день созвонился с ней по телефону. Но девушка сама напомнила ему об этом и сказа¬ла, что ждёт его через три-четыре часа (разговор происходил в два часа дня). Валька сказал, что придёт непременно. Остальное время беседы Лена восхищалась вчерашним представлением, чувствовалось, что на неё это в самом деле произ¬вело неизгладимое впечатление. Наслушавшись дифирамб в свой адрес, Валька отправился немного прогуляться.
Было здорово, что наконец-то выпал снег, очистив на какое-то время Москву от грязи и слякоти. Валя издали видел одного из компании Игоря, но тот не узнал его, или сделал вид, что не узнал. На тротуарах и перед домами было полно народу, в основном детворы, Валька жмурился от сверкающей белизны снег и пронзительно-синего неба, солнечный свет осыпал всё холодными искрами; Валя пожалел, что не взял с собой тёмные очки. Какой-то младшеклассник исподтишка метнул в него снежок, но Валя успел наклониться и с улыбкой показал ему кулак.

Стало темнеть и Валя вспомнил про то, что его ждёт Лена. В нагромождении старых и новых домов её дом он отыскал не сразу; ещё не вполне освоился на новом месте.

В подъезде стоял всё тот же запах побелки и плесени, после свежего уличного воздуха эта перемена была особенно разительна. На некоторых лестничных площадках уже зажёгся свет, но на третьем этаже было по-прежнему была темнота.
Валя позвонил и когда дверь открылась, ахнул. Лена в светло-зелёном, салатовом подобии индийского сари, улыбающаяся и величественная, стояла на пороге.
— Ну как я тебе сегодня? — спросила она, когда они прошли в комнату и Валя получил возможность рассмотреть её.
— Восхитительно, — он даже поаплодировал, покачивая головой, — ничего подобного я ещё не видел. Где ты хоть, раздобыла такую одежду?
Оказалось, что родная сестра ленкиного отца ведёт кружок индийских танцев и достала сари специально для Лены.
— Так ты хочешь показать мне танец? — живо воскликнул Валька, уверившись в своей догадке. Лена кивнула.
— Ты увидишь танец любви. И я тоже сделаю звуковое оформление, не возражаешь?
— Не издевайся, — со смехом попросил Валя.


Лена включила магнитофон и порозовевшая, сосредоточенная, встала на середине комнаты. Из магнитофона посыпалась приглушённая барабанная дробь. Под эту глухую ритмичную музыку Лена извивалась как змея, как лилия, Валя почти ощутил себя в древних развалинах индийского храма, куда спускались с небес апсары с солнечной кровью и покоряли смертных. Было такое впечатление, что нижняя часть её тела движется совершенно автономно, совершая неожиданные изгибы и вращения, переламываясь в талии. То искусно дрожа бёдрами, раскачиваясь и немыслимо изгибаясь всем телом, то выбрасывая бёдра в стороны, чертя ими в воздухе размашистые замысловатые узоры, Лена кружилась по полу как пантера, её глаза то вспыхивали, то гасли; казалось невероятным, что такая тонкая, гибкая талия способна уравновешивать и с воздушной лёгкостью управлять массивными задом и бёдрами, которые, однако, не казались нездорово полными, — всё в этой девушке было гармонично и пропорционально, и это была красота не фотомодели или манекенщицы, а напротив: древняя, природная, но полузабытая красота, предмет поклонения древних эллинов, фигура Матери, богини эроса Афродиты.
А Лена танцевала, похожая на упругий тонкий лотос; лицо её горело, шёлковые локоны золотисто-каштановых волос рассыпались беспорядочно по плечам, тяжёлые, близко посаженные груди колыхались в такт движению под тонким покрывалом сари. Она была прекрасна как майская заря в эти минуты, олицетворяя собой движение и пламенный зов, горячую эмоциональную страстность, она словно таяла, изнывая от бурного томящего желания и в это древнем, пришедшем из тёмной глубины веков танце девадаси — индийской жрицы любви — изливала всю свою душу, всю нежность и любовь, которые нельзя высказать словами. Руки её сплетались в диковинный орнамент, она то наклонялась вперёд, то распрямлялась как тетива натянутого лука, застывая на секунду-другую и опять начиная этот фантастический танец, легко и свободно переступая своими маленькими ступнями.
Ни разу Вальке не доводилось видеть столь неприкрытую и смущающую женственность, тело девушки временами напоминало тяжёлую струю переливающейся ртути, так плавны и незаметны были движения. Вот сейчас-то проняло даже Валю, он был полон лёгкого кружащего ошеломления, не ожидая увидеть такое совершенное мастерство, такой дерзкий задорный призыв. «Сколько же лет она училась, и у кого?» — растерянная мысль быстро унеслась, а зачарованный этой брызжущей силой и яркой женственностью Валька вглядывался в девушку, пытаясь охватить взглядом всю её целиком.

И точно так же, как вчера у Вали, оборвалась музыка и Лена застыла, изогнувшись в напряжённой страстной истоме, заломив руки и откинувшись назад всем телом. Некоторое время она стояла так, тяжело и глубоко дыша, затем медленно выпрямилась. Лёгкая улыбка играла на её губах, когда она сложила ладони в традиционном индийском приветствии и склонилась перед Валькой, подсознательно тот отметил, что Лена почти не вспотела, её кожа была по-прежнему суха и жарка.
— Апсара Тилоттама, — отчётливо раздался его голос в наступившей тишине, — Таис Московская... У меня нет слов, ты победила меня, Леночка. На меня трудно произвести впечатление, но тебе это удалось великолепно...

Лена видела это. Впервые Валя предстал перед ней такой необычно взволнованный, он силился сказать что-то ещё, но потом виновато улыбнулся и развёл руками, как бы желая сказать, что словами не выразить нахлынувшие на него чувства. И тогда он уверенно обнял девушку за плечи и упал на диван под тяжестью навалившегося на него разгорячённого трепетного тела и там слился с Леной в длинном любовном поцелуе: сейчас Валька был её, а Лена его...
После первых желанных нервных объятьев и поцелуев наступила томная интимная леность, потом захотелось большего.
— Я люблю тебя, Леночка, — тихо проговорил Валька, прижимая к себе её сильное юное тело.
Лена повела плечом и прошептала:
— Молчи, милый...
— Я... хочу тебя... — шепнул ей Валька на ухо.
Щёки девушки стали совсем вишнёвыми, глаза потемнели от чувства, и она еле слышно прошептала в ответ своими прелестными губами, дыша на Вальку:
— Я буду твоя... через полгода. Подожди до лета, Валюша.
— Хорошо, любимая, мы ведь теперь никогда не расстанемся, правда?
— Конечно, Валечка... Теперь мы всегда будем вместе.
Лена прижалась к нему и Валя услышал, как громко стучит её сердце и быстро струится кровь. Он положил руку на приятный крутой изгиб Лениной талии, провёл по выпуклому упругому бедру, целуя её в губы. Расслабленные, они полулежали, обнявшись, Лена прильнула к Вале, развалившись на его мощном торсе.
То, что ещё неясно и туманно наметилось и проглянуло в новогоднюю ночь, сейчас выразилось со всей очевидностью, нетерпеливо подогнанное дивным восточным танцем Лены. И не могло быть уже между ними каких-то преград и недопониманий; они нашли друг друга и оказались друг друга достойны, а ведь могли и никогда не встретиться, как бы тогда сложились их судьбы? Теперь же нелепая случайность соединила их на долгое время. Да и был ли это случай? Быть может, неосознанно и интуитивно Валька всё время толкал себя, подводя к той памятной предновогодней улице, где они встретились впервые так странно и необычно? Всё может быть...

Домой Валька возвращался, весь охваченный огнём лихорадочной страсти, ещё ощущая нежный пряный запах Ленки и её жаркие объятия. Но праздничному романтическому настроению., суждено было скоро исчезнуть. Повинен в этом был размером с кулак обледеневший камень, который пролетел рядом с головой. Мигом протрезвев, Валя отпрыгнул в сторону и краем глаза увидел силуэт метнувшегося за угол дома человека. Валька мгновенно рванулся за ним и меньше, чем за минуту настиг его. Это был четырнадцатилетний Олег Барабанов, о наглости которого Лена отзывалась с наибольшей злостью.

 Отправлено: 18.04.14 01:33. Заголовок: Видя, что убежать не..

Видя, что убежать не удастся, он обернулся и, оглянувшись по сторонам, быстро вытащил из кармана телогрейки выкидной нож. Валька тоже остановился и теперь, немного раскачиваясь, медленно подходил к Барабанову, тесня его в сторону тёмных заколоченный гаражей. Кругом не было ни души, Валю это вполне устраивало, он не сводил с Барабанова немигающих глаз и хищно улыбался. Тот встретился с ним взглядом и внутренне его пробила холодная дрожь, а рука с ножом застыла на месте.
А Валька тихо приближался и вдруг начал издавать негромкое шипение, раскачивая туловищем из стороны в сторону. А Барабанов, словно загипнотизированный, не в силах был оторвать глаз от его пристального взора. Он даже ничего не ощутил, когда Валя взял из его рук нож и отбросил на снег, а потом он вдруг услышал слабый хруст и... когда открыл глаза, прошло уже около десяти минут, а сам он недвижимо лежал на снегу, чувствуя тяжёлую, раскалывающую голову, жгучую боль. Снегова, естественно, не было.
Психологически Валька рассчитал всё идеально. Барабанов ожидал мгновенного и стремительного нападения и внутренне уже приготовился к этому, а Валька приблизился к нему, не выказывая никаких эмоций и каким-то странным шагом. Другого Барабанов не замедлил бы пырнуть ножом, но о Вальке был наслышан, что; он слишком необычен, и когда его взрывное возбуждение тот погасил, пришло недоумение и растерянность, которые Валька своим искусством легко трансформировал в гипнотический паралич. Здесь не понадобилось ни внушение, ни боевые качества, — простой психологический расчёт, который оправдался. И удар Валька нанёс не обычный, а проникающий, и сильный поток его энергии ци взорвался на несколько сантиметров внутри головы Барабанова.
Этот случай стал ещё одним доказательством того, что его враги ничуть не успокоились, а лишь выжидают время, поэтому Валька решил на всякий случай сходить в милицию и уж если не добиться помощи, на что он, собственно, и не рассчитывал, то по крайней мере оставить о себе благоприятное впечатление, что пошло бы на пользу, если серьёзного вмешательства милиции избежать не удастся и её работникам придётся расследовать это дело. Из отделения Валька намеревался сразу ехать к тому самому Алексею Семёновичу, которым так неожиданно заинтересовалась Лена.

Но прежде всего Вальке надо было продумать свой рассказ и приготовить его различные варианты на случай большего или меньшего внимания к себе, а также иметь заготовки ответов на возможные вопросы. Это всё было нужно, чтобы не путаться и не повторяться без нужды, что всегда создаёт неясное представление как о самом человеке, так и о его проблемах.
В комнату заглянула валькина мать, вытирая руки о передник.
— Пошли ужинать, сынок, — позвала она его.
— Я сейчас, мам, — ответил Валя, не торопясь поднимаясь.
В коридоре он столкнулся с отцом, выходящим из другой комнаты. Тот подмигнул Вале, пытаясь щёлкнуть его по носу. Валька отклонился и медленно разогнув ногу, подержал её около отцовского подбородка, имитируя удар, и также медленно опустил её на пол.
— Опасен ты стал, Валя, — усмехнулся отец. — С местными ребятами ещё не познакомился?
— Даже чересчур близко, — неохотно пробормотал парень.
— Вечно ты что-то скрываешь, — мать покачала головой, — садись скорей, картош¬ка стынет.
— Я просто не хочу вызывать у вас истерику, а потом выслушивать кучу умных советов, — объяснил Валька, дуя на тарелку, — а огурцов, кстати, можно было ку¬пить побольше.
— Сейчас такие очереди, а я после работы, с сумками...
— Ладно, мам, я молчу.
«...Итак, что же я смогу извлечь из похода в отделение? Судя по всему, инспектор слабохарактерный, он будет уверять, что примет меры, а сам постарается поскорее обо всём...»
— Да, салат ничего, ты молодец.
«...обо всём забыть. Что дальше? В любом случае из-за меня с Леной никто в милиции работать не станет, для них это лишние хлопоты. Но если я не избегу большой драки, то они будут просто вынуждены заводить уголовное дело...»
— Не, батя, ты не прав, Макс уже два раза ко мне приезжал.
«...Стоп! Если кто-нибудь из родителей искалеченных подаст в суд. Ах, ну ¬да, кто-нибудь, да подаст. И Валюша с песнями поедет в колонию мочить блатарей. Нет, этого допустить нельзя...А что иначе? Начнут воссоздавать картину боя, всякие мелочи — сколько раз ударил, почему превысил необходимую меру обороны. Те ещё наплетут сколько влезет...»
— Налей чайку, пожалуйста.
«...Такой вариант не пойдёт, даже в самом благоприятном случае на мне будет висеть превышение методов самозащиты плюс целая когорта инвалидов, а то и мертвецов...»
— Почему хмурый? Да нет, как обычно.
«...Ленка говорила про друзей Вацлава, надо побыстрее кончать с этими, если начнётся серьёзная игра... А не хотелось бы. Но тогда не обойтись, пожалуй, без дяди Лёши, он-то поможет. А впрочем так и так не обойтись, если понадобится помощь внушением...Ну и кашу я заварил под Новый год!..»
— Ага, а в пять утра ты за меня вставать будешь?
«...Получается следующая картина: в милицию я схожу всё-таки и поставлю всех в известность, а вот дядя Лёша наверняка придумает, как мне, по-настоящему помочь. Да-а, хорошо иметь крепкие тылы...»
— Документы давно уже сдали, а ты всё вспоминать будешь. Переезжать не надо
было!
«...А вообще надо поскорее кончать со всем этим, время работает на них. И Ленку жалко, если б не я, то свихнулась бы давно...Но фигурка у неё, конечно, просто экстаз...»
Валька поставил свою чашку на место и встал из-за стола.
— Ну, спасибо, я пойду прилягу немного.
— Что-то ты, сынок, последнее время задумчивый стал, смотришь в одну точку.
— Ты меня пугаешь, мама. В отличие от тебя я не могу смотреть одновременно в сто тридцать четыре точки!

На следующий день он встал рано утром, выполнил привычный комплекс упражнений и в одиннадцать пошёл в отделение, благо оно было недалеко и Лена объясняла ему, как туда пройти.

Отлично помня её предостережение, относительно самого инспектора по делам несовершеннолетних, Валька обрадовался, когда увидел, что сегодня принимает его заместитель — недавно назначенный старший лейтенант Крамаренко.
Загорелый и открытый старший лейтенант сразу понравился Вальке своей прямотой и внимательными не по летам глазами. Лет ему и впрямь было немного — не больше двадцати семи. Видя, что Крамаренко готов выслушать его до конца, Валька спокойно и обстоятельно изложил суть дела и обрисовал всю ситуацию. Более или менее вникнув, тот некоторое время молчал, переваривая информацию, затем встал и подошёл к окну.
— Я тут вообще недавно, но вижу, что скучать не придётся, — сказал он. — Ты рисковый парень, я сам такой, но в одиночку против такой компании... Я бы не решился, скажу честно.
— Вы поймите, — сказал Валька, — ничего может не быть, если вызвать их сюда и пригрозить колонией, причём на полном серьёзе, а старшим и тюрьмой, если не угомонятся. Вы думаете, мне всё пофигу, если я вломил пятерым? Я тоже не горю желанием иметь с ними дело, но стоять в стороне не буду, как вы понимаете. Моё дело предупредить о возможных последствиях такого столкновения. По крайней мере человек десять я изуродую, это для меня ясно как день. Я боюсь не за себя, как нетрудно догадаться. Ленку они могут подловить один раз и этого будет достаточно. В ваших силах это предотвратить, но ваш шеф, я слышал, слишком мягкотел и на всё смотрит сквозь пальцы, хотя и его понять можно — у него дочь. Поэтому-то я и пришёл к вам.
— Хорошо, я постараюсь помочь тебе, — пообещал Крамаренко, — я прощупаю наверху, как там настроение и в случае чего попробую действовать в обход... А ты поосторожней будь, мало ли что.
— Ладно-ладно, — заверил Валька, поднимаясь со стула.

Пройдя по узким запылённым коридорчикам к выходу, Валя подумал, что ему, в общем-то повезло. Крамаренко не выглядел равнодушным бюрократом, возможно он действительно постарается, что-то предпринять. Но это было не главное, главным было то, что он сумел показать свою правоту и ввести милицию в курс дела. И теперь, в случае чего, там будут на его стороне. По правде говоря, Валя больше всего боялся, что в отделении ему прочтут назидательную лекцию о недопустимости самосудов и мести и необходимости действовать законным путём, через соответствующие органы, но этого, к счастью, не произошло.
И Валька поехал к Алексею Семёновичу, по дороге погрузившись в воспоминания и размышления...

Божественный танец любви, который показала ему Лена, покорил его, одновременно убедив в том, что эта девчонка не похожа на большинство своих сверстниц. Валя вспомнил ту часть новогодней ночи, что была до драки и чётко увидел. что общался с совершенно другой девушкой, чем после этого стремительного инцидента. А сначала Лена, конечно, играла... Что ж, вполне простительно, хотя и небезопасно. Да и вообще небезопасно приглашать в свой дом первого попавшегося человека, тем более такой очаровательной девушке. Но Валька очень внушал доверие своим имиджем и тут ничего удивительного не было.
Любой человек невольно приобретает отличительные знаки той среды, в которой вращается, но стоит изменить обстановку и окружение, как в нём очень быстро проявляются совсем другие черты характера и ума. А психоанализ даёт возможность определить, что изначально, а что нанесено под воздействием определённой общественной группы. И Валька с радостью убеждался, что истинное лицо Лены раскрывается именно при общении с ним. Сознавать это было приятно и вместе с тем появлялось чувство ответственности за её пока неиспорченную душу.

Порыв холодного ветра влетел Вальке прямо под куртку и заставил запахнуться, отвлёкшись от мыслей. Уже сидя в тёплом вагоне метро, он вернулся к этой теме.

Сам он тоже выглядел сперва несколько возвышенно, всё было верно; поначалу разница между ним и Леной по умственным способностям казалась слишком большой для более непосредственного общения, потом, однако, всё встало на свои места.
Потренировавшись таким образом в своих аналитических способностях, Валя с удовлетворением отметил, что логически обосновал всё безукоризненно, расставив по полочкам свои и Ленины поступки в первый день, а, точнее ночь их знакомства.
Заодно Валька вспомнил про своё первое пылкое увлечение, которое сразило его два года назад — черноволосую красавицу Люду. Острой занозой шевельнулось в сердце неприятное воспоминание. Валя и тогда, зимой восемьдесят восьмого тоже уже кое-чего стоил, особенно на фоне одноклассников, но Люда ходила сначала с Гришей Сайкиным — долговязым сутулым ничтожеством, а потом и вовсе перекинулась на взрослых парней по 17-20 лет. Ах, какое трогательное письмо написал ей тогда Валька! «Можно даже прослезиться!» — со злостью подумал он, поднимаясь на эскалаторе. Копия этого письма до сих пор хранилась в валькином архиве, как воспоминание о первой неразделённой любви. А в ответ — тишина, совсем по Высоцкому. А потом Люда укатила В Могилёв и уже больше года Валька её не видел. Говорили, что на лето она приезжала к своей бабке, но Валя с ней не сталкивался. Он усмехнулся: «Интересно, встреться она сейчас со мной, что бы потом сказала?»

Спасибо Учителю: он смог доказать Вальке всю мелочность и недостойность этой Люды. С Леной, похоже, такого не намечалось. Да и сам Валя стал намного умнее и в силах был распознать поверхностность и душевную пустоту за внешним лоском....Валя позвонил в знакомую дверь и ничуть не удивился, когда она раскрылась без обыкновенного предваряющего звука шагов: Учитель передвигался как пума.
— У тебя проблемы? — с ходу спросил он, проницательно заглянув Вальке в глаза.
Валька кивнул.
— Проходи, рассказывай.
Валя прошёл в обширную гостиную, увешанную многочисленными сувенирами из Таиланда, где Учитель бывал ещё в детстве, сыном консула. Тут была и прекрасная шкура громадного бенгальского тигра, несколько ритуальных масок мифических чудовищ, традиционные циновки и многое другое. Валя остановился перед полуметровой позолоченной статуей Будды и заглянул ему в глаза. Он насмешливо улыбался. Валя сжал кулаки и сел в удобное глубокое кресло. Учитель сел напротив и приготовился слушать.

...Они молча сидели напротив друг друга: никому не известный йог высшей ступени, мастер древнего кунг-фу школы Путиен Шаолиньсы Алексей Семёнович Северцев и его единственный, но необыкновенно одарённый ученик, которому в будущем суждено потрясти весь мир своим искусством. Они молчали и понимали друг друга без слов, — после валькиного рассказа в словах уже не было необходимости. Наконец Северцев нарушил молчание:
— Не ошибаешься ли ты?
— Нет, Учитель.
— Я чувствую яростное биение твоего сердца, твоя месть будет жестокой.
— Да, Учитель.
— Я не могу, да и не хочу останавливать тебя. Там, где зло не повинуется разуму, оно должно уничтожатся другими методами. Это принцип Шаолиня.
— Я знаю, Учитель.
— То, что тебе относительно повезло в милиции, ещё ничего не доказывает, тебе волей-неволей придётся иметь дело с нашим правосудием, если бой состоится. Хочешь ли ты избежать этого?
— Да, Учитель,
— Хорошо, милиция не вмешается. Хоть это и непросто будет сделать.
В комнату зашла жена Северцева, принеся им на подносе домашних пирожков и крепкого чая. Она стала расспрашивать Валю о новой квартире, и тот с удовольствием оставил приевшуюся тему о драках, милиции и мертвецах.
— У вас там хоть тихий район? — спросила она.
— Да я бы не сказал, — ответил Валька и искоса посмотрел на Северцева.
Тот еле приметно кивнул.
— А что такое? — встревожилась женщина, но Алексей Семёнович её мягко перебил: — Я тебе после расскажу, а Валька и так устал, Галя.
Галина Андреевна повздыхала ещё немного, а потом ушла на кухню.
— Ты родителям ничего ещё не говорил?—спросил Северцев. — Да дядя Лёш,начнутся сразу охи, ахи, советы не связываться, страх в глазах. Вообще житья не будет...
— Наверное, ты прав, — согласился Северцев.
— Ну, как пирожки?
— Вместе с тарелкой бы съел.
— Галя у меня мастерица их готовить... А ты теперь приезжай на контрольную тренировку где-то раз в месяц, раз у тебя там места много. А так я тебе буду программу давать недели на четыре.
— Хорошо, — кивнул Валька, — теперь сюда часто не наездишься — два часа почти на дорогу уходит.
Они разговорились, углубившись в теоретические тонкости восточных единоборств и их философских корней; с Северцевым Валька готов был разговаривать по много часов. Домой он вернулся лишь к вечеру, вдохнув силу и нечеловеческое спокойствие своего шифу и гуру.

Из дома он сразу позвонил Лене. Та пребывала в отличном расположении духа и начала щебетать, говоря о всяких пустяках. Валя с улыбкой слушал всю эту болтовню, изредка смеша девушку неожиданными шутками.
— Ленуля, у меня завтра может не быть времени, я тебе, наверное, звякну, а вот послезавтра я свободен как ветер, — сказал он напоследок.
— Может мы сходим куда-нибудь, а то все каникулы дома просидим?!
— Ты опережаешь мои мысли, именно это я хотел тебе предложить.
Повесив трубку, он немного посидел около аппарата. Его тянуло к Ленке как никогда. С трудом он привёл себя в норму и сел читать, чтобы отвлечься.
Следующий день прошёл, ничем не выделяясь. Валька занимался своими делами, но не раз ловил себя на мысли, что ему хочется, чтобы завтрашний день наступил поскорее. Время же, как всегда бывает в таких случаях, словно нарочно замедлился свой бег. Но так или иначе в половине двенадцатого вечера Валя отложил книгу Казанцева «Фаэты», выключил торшер и приказал себе заснуть. Через десять минут он уже спал, чутко вздрагивая ресницами при малейшем шуме.

 Отправлено: 18.04.14 01:34. Заголовок: ...В это утро Валька..

...В это утро Валька проснулся с неприятным ощущением; в начале ночи ему снилась какая-то белиберда, но что именно, вспомнить он никак не мог. Погода была под стать настроению — какая-то ноябрьская, накрапывал дождь со снегом, грязно-жёлтые снежные отвалы ещё больше чернели и оседали, на тротуарах была одна слякоть. Несчастные мокрые вороны, жалобно каркая, перелетали с одного дерева на другое.

Хмуро Валя выполнил привычный комплекс упражнений йоги и чуть дольше, чем обычно, прозанимался ушу. Потом принял душ и позавтракал. Но плохое настроение не проходило и Валя почувствовал противное покалывание в области сердца. Что-то тревожное, гнетущее давило на него и это «что-то» неторопливо увеличивалось, заливая весь его мозг.

Так прошло всё утро. Из рук валилось всё, за что он ни брался, хандра не проходила, тогда Валя погрузился в медитацию, зная её благотворное воздействие и пытаясь прочувствовать причины «вставания не с той ноги». И в момент, когда он достигнул наибольшего сосредоточения, на какое был способен, вдруг отчётливо и с полной иллюзией реальности услышал голос Лены, это был отчаянный крик о помощи: «...Помоги своей Шахерезаде, спасай меня!!!..» У Вальки оборвалось всё внутри, он автоматически метнул в ответ мощный заряд душевной силы и через секунду был уже около телефона.
— Лену можно? — спросил он, стараясь говорить спокойно и услышал в ответ страшное подтверждение своей догадке:
— А Лена ушла в магазин...

Через минуту Валька уже выбегал из дома. «...Я чувствовал, чувствовал это с самого начала, я должен был её предупредить!» — он бежал, пронзаемый этой пульсирующей мыслью, а внутри него надрывался и пел прощальным криком души чистый и звонкий голос Ленки. Назад пути не было. Впереди... Ничего приятного впереди тоже не было.
Сумасшедшее возбуждение овладело Валькой, его стальные мышцы сжимались и разжимались, проверяя свою эластичность и готовность номер один — готовность к бою насмерть.

...Лена в тот день наоборот, чувствовала себя превосходно, можно даже сказать, что всё ей виделось в розовом свете. Хотя что «всё»? Если что ей и виделось, то это был только Валя, он занимал все её мысли и помыслы. Этот немного странный, чуть ироничный парень с его дьявольским хладнокровием и холодным острым умом, обладающий столь редкими способностями и качествами, покорил Лену, осознающую всю исключительность встреченной ею натуры.
По своему складу она была склонна к романтике, и Валя как нельзя лучше вписался в её жизнь, очистив её от скуки и меланхолии и внеся яркую струю риска, экзотики и благородной силы, которой так недостаёт нашей молодёжи.
Приятная покалывающая сладость наполняла сердце девушки, когда она начинала думать о Вальке. С ним она не боялась никого и на все свои злоключения смотрела как на остросюжетный фильм, когда тоже замирает сердце от страха за главных героев, томит неизвестность и возникает благородное желание помочь им, но одновременно чувствуешь, что все твои страхи и переживания не настоящие. Тебе приятно в уютном кресле, потягивая лимонад, мысленно ставить себя на мес¬то тех, кто сражается и погибает по ту сторону экрана и кажется, что такая замена будет достойна... Но вот фильм закончился, и ты спокоен, никто тебе не угрожает и тебе не надо прорубаться сквозь джунгли, отстреливаясь от людоедов, не надо, замерзая на льдине, принимать бой с белым медведем, не надо, наконец, стоять одному в тёмном тупике против десятка ублюдков с ножами и цепями. Ты восхищён смелостью этих людей, приравниваешь себя к ним, но вот выходишь из дома и к тебе подходят два стриженых любера или казанца с пустыми равнодушными глазами убийц, и... хватит ли твоих сил, чтобы не снять с себя дорогие кроссовки и часы при всём народе, а дать достойный отпор и суметь постоять за себя?..

Что-то подобное происходило и с Леной. Она немного побаивалась за Вальку, но мысленно прокручивала различные ситуации, из которых он её вызволял, всё: каждый жест и реплику она оттачивала, словно сочиняя сценарий приключенческого фильма и, полураздетая, валяясь на тахте и одев наушники плейера, она мечтала о всех мыслимых и немыслимых подвигах своего друга, по разному интерпретируя сюжеты и по много раз повторяя наиболее полюбившиеся...

Да-а, человеческие мечты способны укрыть розоватой романтической дымкой самые грязные и отвратительные этюды, особенно если мечтает влюблённая девчонка, наполненная немногословным мужеством Виктора Цоя и минорной сентиментальностью «Ласкового мая»... Легко вскружить себе голову сладкими героико-любовными фантазиями, довести себя до слёз, исступлённо переживая только что придуманные события и совсем другое дело, когда всё вдруг оборачивается грубой и пугающей реальностью, которая неотвратимо захлёстывает тебя в водоворот отнюдь не эфемерных опасностей и душераздирающих передряг, страшных в своей обнажённой жестокости.

И она настолько позволила себе расслабиться, что легкомысленно посчитала все валькины предостережения чуть ли не забавной игрой, призванной доставить ей удовольствие и уж во всяком случае не больше, чем излишней перестраховкой.
И когда мать поручила ей сходить за хлебом, она даже не вспомнила о том, что за ней, по существу, идёт охота, и со спокойной душой отправилась в магазин, слегка только досадуя на мать за прерванной безделье. И ей хватило ума остановиться, встретив свою подругу Карину и, забыв обо всём на свете, болтать с ней о всяких мелочах полчаса, а потом неторопливо продолжить свой путь.

И никто, даже Валька, не знал, что на другом конце Москвы в этот день проснулся человек, раньше других предвосхитивший небывалой силой своего разума все грядущие события. Он, кстати, и подтолкнул Вальку к осознанию могущего произойти. Этим человеком, само собой разумеется, был Северцев. И именно он сумел-таки воздействовать на Крамаренко и сложнейшим методом подсуггестии внушить тому необходимую информацию. Сам же, не удовлетворившись сделанным, поехал в этот район, что чёрным давящим клеймом впечатался в его мозг поздно вечером прошедшего дня, район, где жили Валька и его возлюбленная.

А боевикам Игоря нельзя было отказать в мобильности. С того времени, как плотный, квадратный Лёха по кличке «Худощавый» увидел Лену, прошло всего двадцать пять минут, но ему удалось собрать уже одиннадцать человек, включая недавно выписавшегося из больницы Игоря, где ему срастили кости носа и вставили два зуба: Валька знал своё дело. По идее Игорь должен был проваляться в клинике ещё с неделю, но он так жаждал мести, что его выписали под расписку. Дальше всё было делом техники, шестой дом, в подвале которого часто собиралась вся их шара как раз стоял на пути в булочную. Всё было сделано безукоризненно: одна из «общих девочек» подозвала Лену, когда та проходила мимо. Ничего не подозревая, Лена приблизилась и стоило ей сделать шаг за угол, как её тут же схватили и за несколько секунд втянули в подъезд, не дав даже сказать «мама». День был пасмурный, во дворе никого не было, никто ничего не заметил, да если б кто и оказался, то вряд ли решился бы вмешаться и предпочёл бы ничего не заметить. Когда первое шоковое состояние прошло, Лена уже стояла в небольшой подвальной комнатке. Скользкий ужас мгновенно заполонил собой весь разум, язык отнялся. Лена увидела Игоря и подсознательно удивилась: «Кто это такой?» А заплывшее жёлто-фиолетовое лицо изобразило подобие жестокой ухмылки.

— Как видишь, твой щенок не спешит тебе помогать, — ощерясь, сказал Игорь, — но и он живым от меня не уйдёт — не на того нарвался. А здесь никто тебя искать не будет и ты о-очень хорошо узнаешь, что значит быть умной до фига. Я правильно говорю? — он обернулся к остальным.
Те спокойно, нагло и цинично рассматривали Лену. Девушка чуть пришла в себя, но не могла сдвинуться с места, так её парализовало страхом. Мысль с том, что она так глупо попала в распоряжение кодлы этих грязных мерзавцев, вызвала у неё подобие стона. Она затравленно огляделась и отступила на шаг. Всё тело было ватным, не повиновалось.
— Я слишком долго ждал, — заявил Игорь, — и сейчас ты будешь моей. Так что решай, — он шутовски раскланялся, — или только я добровольно, или все мы.
— Давай, Рубинина, ведь мы же твои лучшие друзья.
— Чего смотришь, Игорь? Ставь её раком!
— А мы посмотрим.
— Во падла! Хотела на халяву нас провести!
— Фигля стоишь, раздевайся.
— Здесь все свои.
— Точно.
— Игоряша, ты видишь, как она тебя хочет?
— А какая ж..а!..
— Саманта, ..-твою мать...
— Послушная девочка боится трахаться!
— Её мама в угол поставит.
Лена прижалась к стене и спиной ощутила пронзающий холодный озноб. «Что же делать, боже,.. я пропала, дура тупая, зачем не послушалась Вальку?.. Что де¬лать? Может согласиться, чтобы остальные отвязались? Нет...Вот и вся жизнь испорчена...Пойду потом и удавлюсь...Валя, милый, помоги своей Шахерезаде, спасай меня!.. Не услышит... Будь что будет... А Валька говорил: «Жизнь прожить надо так, чтобы потом самому не было стыдно за малодушие. Всё когда-нибудь кончается...»

Лена вскинулась и с надрывом крикнула:
— Скоты! Я ненавижу вас!..

Это стало сигналом. На Лену бросились с сиплым урчанием каннибалов, Игорь умело распоряжался, сам подал кусок верёвки, чтобы связать руки.
Лена отчаянно кричала и сопротивлялась, но молчаливые сырые стены равно¬душно отражали её голос и бросали обратно вибрирующими горстями. А «лучшие друзья» хладнокровно завязывали ей руки за спиной, крепко держа ноги у щи¬колоток. Один из них изловчился и всунул в рот девушки заранее приготовленную тряпку.
— Вот так-то будет лучше, — сказал Игорь, подёргиваясь от желания. — Посмотрим теперь, какого цвета трусики у умненьких девочек...
Все сипло и прерывисто задышали, сальными блестящими глазами обшаривая Лену, когда их вожак стал медленно стаскивать с неё джемпер. Тот не снимался — руки были связаны, и Игорь, недолго думая, разрезал его услужливо протянутым ножом. Затем он также медленно, смакуя каждое движение, стащил брюки, кроссовки, снял лёгкую рубашку, Теперь находящаяся в полуобморочном состоянии Лена стояла перед наглыми, жирными взглядами этих подонков почти раздетая. Она уже не понимала, что с ней делают, тряпка забивала горло и мешала дышать, а в глазах стояли только эти серые сырые стены с отколовшейся местами штукатуркой.
Под нетерпеливые одобрительные возгласы Игорь медленно потянул за бретельку лифчика и, стащив его, сразу ощутил импульсивные удары беспокойно зашевелившегося старого друга. Стараясь сдержаться и не броситься на девушку, Игорь всё же не выдержал и резко сорвал трусики, Все загоготали, десятки рук потянулись к изумительному по красоте телу .Но не красота была нужна этому скопищу негодяев, они видели лишь предмет для удовлетворения своей гадкой, конвульсивной похоти.
Державшие Лену ослабили свою хватку и девушка, нагая и беззащитная, сползла на топчан, всхлипывая в беспамятстве. Все бросились её лапать; с каким-то ненормальным усердием маньяков все они — потные, покрывшиеся нездоровой испариной от своей гнусной прихоти, молча кряхтели, отталкивая друг друга локтями и протягивая жадные дрожащие руки к манящему телу, которого они добивались почти полгода.
— Пошли на … ! — властно крикнул Игорь. — Я первый заряжу эту стерву!
Все нехотя отодвинулись, уступая своему вожаку. Кто-то противно хихикал, говоря: «Допрыгалась, сука!..», кто-то молча пожирал глазами это зрелище, предвкушая немало удовольствий, которых можно будет получить от этой чувихи. И все они вдруг как в кошмарном сне услышали скрип открывающейся двери.
— Что за... — начал щуплый Рокки и сразу осёкся. Дверь отворилась. На пороге стоял бледный как смерть Валька.

На мгновение стало тихо. Валя увидел свою подругу и короткий, сдавленный крик подступил к его горлу. «Почему так мало места?» — тоскливо подумал парень.
— Задавят числом... Неудобно — комната низкая, метров двадцать, не больше, и тринадцать человек... Очень плохо».
— Вы подписали себе групповой смертный приговор, — сказал чей-то голос и Валя понял, что сказал это он сам.

И, увидев, как бритый «качок» Сёма поднял с пола кусок арматуры, метнулся в его сторону. Тут же все сорвались с места и всем скопом ринулись к нему.

«Не дать опомниться», — мелькнула и унеслась мысль, а Валька в смертоносном танце аиста расшвыривал ногами бросающихся на него, не позволяя приблизиться к себе ложными махами рук. Потом прыгнул к стене, вошёл в контактный бой с двумя другими. Несколько быстрейших импульсных ударов из школы змеи и тотчас же круговая оборона леопарда и дракона. Оставшиеся семеро кинулись на него со всех сторон. Валька совершил невероятный прыжок с тремя круговыми ударами — своеобразную «мельницу» Кто-то упал ещё. «Смена уровней», — бесстрастно подсказал внутренний голос и Валька, приземлившись на спину, мгновенно сделал широкий штопор и вскочил на ноги. Успел кого-то ударить локтем в лицо и ударом ноги назад впечатал в стену очередного врага. И некоторое время, вращаясь на одном месте, еле успевал сдерживать беспорядочный шквал ударов. Затем сделал «колесо» и коротко ткнул рукой в искажённую злобой рожу не успевшего отойти. И тут же ощутил оглушающий удар по виску обрезком железной трубы. На миг в глазах всё померкло, Валька автоматически отбил два удара, опрокинул ещё одного прямым ударом ноги под подбородок и получил сильнейший удар по печени. Привычно сжались мышцы пресса, но последний удар — камнем по затылку, заставил его потерять сознание. Секундная потеря ориентации и выход из ритма боя после первого пропущенного удара сделали своё дело: Валя обмяк и молча повалился на грязный бетон пола, бессознательно прикрывая пах, селезёнку и голову.
Четверо оставшихся на ногах с хриплым воем и рычанием дикарей набросились на лежащего парня, беспорядочно колошматя его чем попало и что было сил, будто боясь, что он сейчас встанет и отбросит их как пенопластовых кукол. Бой был проигран. Интуиция не подвела Снегова и на этот раз.
Он проиграл не потому, что противников было так много, нет, ему просто не хватило места для манёвра, а двумя руками и двумя ногами вести бой одновременно против сорока рук и ног, пусть и неумелых, слишком тяжело и сложно. Достаточно допустить один-единственный промах и ты немедленно будешь погребён, не сходя с места. Так, собственно, и получилось.
И Валька уже не видел, как металлическая дверь с ужасающим грохотом слетела с петель и ворвавшийся в комнатушку какой-то фантом в мгновение ока принудил ещё стоящих на ногах без звука рухнуть на тела своих товарищей. Потом он покачал головой и прикрыл лежащий в беспамятстве девушку её разбросанной одеждой и наклонился над Валькой.
Некоторое время он массировал какие-то точки на его теле, затем резко выпрямился и мягким, кошачьим прыжком исчез в чёрном проёме двери.
А ещё через минуту десяток людей в милицейской форме, освещая могильную темноту подвала фарами своих фонарей, вбежали в эту комнату. Все по прежнему безмолвно лежали на своих местах, только несколько человек, негромко постанывая, пытались шевелиться.

Подвал сразу же наполнился шумными восклицаниями; лежащих брали и тащили на улицу, в подогнанные к самому подъезду «рафики» «Скорой помощи» и «Реанимации». Ужасающие травмы поразили даже видавших виды медиков: сломанные рёбра, ключицы, ноги, руки, трещины в черепе, сотрясения мозга, свёрнутые и переломанные челюсти, тяжёлые травмы грудных костей, жуткие гематомы, разрывы связок и сухожилий, тяжёлые повреждения внутренних органов, у одного был сломан позвоночник.

Словно все четырнадцать человек попали в камнедробилку и долго оттуда не выходили. Шестерых, в том числе и Вальку, повезли в реанимацию, остальных забрала «Скорая помощь». А быстро собравшаяся небольшая группа зевак, преимущественно из местных жильцов, безуспешно атаковала врачей и милиционеров, пытаясь выяснить, что же произошло в недрах их дома. Ответы были по обыкновению обескураживающими: «Ничего страшного не случилось, товарищи, расходитесь...» Никто этим, понятно, не удовлетворился и через пару дней уже весь микрорайон знал, что в подвале шестого дома состоялась ужасная драка, кто-то «видел» пулевые ранения, говорили о столкновении двух молодёжных тусовок, приехавших делить сферы влияния с местными «знаменитостями». А ещё спустя неделю про опечатанный подвал стали рассказывать и вовсе невероятные небылицы, кто-то даже сумел расслышать разрывы самодельных бомб выстрелы, но «не придал этому значения», а сам бой перерос в прелюдию перед настоящей войной, которая вскоре развернётся прямо на улицах...

У Лены оказалось такое жестокое потрясение, перешедшее в глубокое, шоковое нервное расстройство, что её тоже пришлось класть в больницу, в отделение психоневрологии. Её мать пришла в ужас, но не столько от случившегося, сколько от того, что это добавляло ей неприятных хлопот и бросало тень на её репутацию на работе и среди многочисленных знакомых. Поэтому она не стала особенно разбираться и решила, что раз всё это произошло вскоре после появления Вальки, то он и виноват во всём, так как якобы он впутал Лену в эту историю.

А Валька в это время лежал под капельницей, едва двигая руками и ногами, голова напоминала раскалённый чугунный шар, пронзаемый острейшими иглами, уши болезненным криком воспринимали голоса врачей, заходящих в его бокс, но сознание, как ни странно, работало чётко, словно не зависело от тела, только изредка проваливаясь в чёрную яму беспамятства.

Всё остальное время Валька думал. Ему удалось взглянуть на все эти события с такой головокружительной и ясной высоты, что все они показались пустыми мелочами по сравнению с тем мудрым спокойствием, и созерцающей бесстрастностью, что завладели им. Нельзя даже было назвать это мыслями, нет, это было нечто иное, высшего порядка; Валька не чувствовал в этом странном состоянии своей личности, он вообще ничего не чувствовал, как будто кто-то другой, немыслимо далёкий и расплывчатый проник в его мозг и, полностью завладев сознанием, стал передавать ему кусочки той абсолютной истины, к которой мы все так стремимся. Но не был Валька и слушающей, воспринимающей стороной; то, что происходило с ним, с трудом поддаётся описанию, ибо принадлежит совсем другому миру, постичь сущность которого мы пока не можем, подобно ящерицам, никогда не могущим пос¬тигнуть и осмыслить радости парящего полёта орла»

Валька не знал, что такое состояние, чем-то напоминающее высшее просветление в йоге, испытывает большинство людей, оказавшихся в подобной ситуации. Уже после, через несколько недель Валя вспомнил Андрея Болконского во время Аустерлицкого сражения, как тот лежал, поражённый тяжелейшей контузией и также на некоторое время слился с океаном мировой души.
Один из реанимируемых — тот, что был со сломанным позвоночником — скончался на третьи сутки, не приходя в сознание, одного уже перевели в общую палату, трое остальных до сих пор были в коматозном состоянии, они стопроцентно становились инвалидами. Инвалидами стали и двое попавших сразу больницу — у них наблюдались разрывы внутренних органов, ещё один на всю жизнь стал бессильным, другой — уродом, ибо Валя несколькими ударами свернул ему челюсть в одну сторону, а нос в другую, причём так ловко, что обратно их можно было вправить только кувалдой.

Калекой, несомненно, стал бы и сам Валя, если бы не его необыкновенная живучесть, да не мощное воздействие Северцева. Последний, кстати, посредством своего невероятного дара внушил главврачу, что никаких больших операций больному Снегову делать не нужно, всё заживёт само собой. И ежедневно приходил к Вальке в бокс и по несколько часов делал ему какой-то массаж или просто клал ладонь на поражённые места, вливая в израненное тело жар целительной энергии.

Что самое удивительное, так это то, что его никто ни разу не заметил, этот фокус стоил Северцеву бессонной ночи, когда он по очереди выходил на энергетические уровни врачей-реаниматоров, описывал им свою внешность и приказывал не видеть её в реанимационном отделении. За это время он здорово истощил свои ресурсы, но помочь своему ученику было необходимо, это был его долг.

Валька лежал, с каждым днём поражая докторский персонал заживаемостью своих ран и возвращаясь к жизни, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Именно тогда, когда его сознание заработало как у обычного человека, он и прочувствовал до конца всю тяжесть своего положения и всю свою слабость. Обладающий могучим телосложением и привыкший не ощущать его, испытывая лишь постоянное желание, тягу к энергичному радостному движению, Валька впервые ощутил на себе, что значит быть слабым. Мощные некогда мускулы бессильно расслабились и не было, казалось, силы, способной заставить их сокращаться в привычном ритме, давая максимальные нагрузки и наполняясь после бодрящей жизненной силой. Но одна такая сила всё же была — время, Валька знал это и не стал делать конвульсивных попыток вырваться из плена слабости, чем мог лишь навредить себе. Главным было то, что у него пробудился заново интерес к жизни, наполняя всё его существо уверенностью в своём могучем организме, который не сдаст, выдюжит и вернётся к жизни, получая к тому поддержку извне.

И пятнадцатого января выздоравливающего Снегова перевели в общую палату. Жизнь постепенно возвращалась в норму.

 Отправлено: 18.04.14 02:24. Заголовок: Глава третья. Больни..

Глава третья. Больница

...Вальку поместили в недавно отстроенный корпус, в четвёртую палату, называвшуюся боксом, так как она была рассчитана всего на двух человек. Но ощущения замкнутости не было, напротив — стены были таковыми от пола метра полтора, а дальше до потолка всё было застеклено. Так же огромные окна и наполовину стеклянный двери создавали удивительный для помещения простор, который первоначально казался для Вальки даже излишним. Женская часть была отгорожена от мужской настоящей стеной, делившей длинный ряд боксов надвое.

Всё отделение состояло из двух крыльев; особо тяжело травмированные и инвалиды располагались на другом крыле. А где лежал Валя были те, кто имел надежду выйти на волю без инвалидности, хотя иных тоже привозили из реанимации в очень тяжёлом состоянии, иногда сюда переводили с соседнего крыла, но большинство было с классическими закрытыми переломами рук и ног. У «тяжёлых» же были свои врачи, свой распорядок дня, своя операционная; есть в столовую они не ходили и «лёгкие» с ними редко сталкивались, что освобождало их от лицезрения ужасных травм и уродств, необычайно сильно давивших на психику.
Валькин сосед недавно перенёс операцию на позвоночнике и теперь пробовал ходить на костылях. Он оказался очень нудным типом и весь первый день донимал Вальку расспросами и рассказами про себя. Не желая нарываться на тысячу новых вопросов Валя сказал, что разбился на мотоцикле.

— Вот видишь, — нравоучительно канючил сосед (Валька даже не знал как его зовут), — надо учиться было, а не рокерить. Теперь подумай, сколько ты жизни у родителей отнял? Ничего, теперь не поездишь! Отъездился, так сказать.
Валька сначала хотел попросить его помолчать, а потом просто перестал обращать на него внимание, думая о своём. Когда он лежал в реанимации родители три раза приезжали к нему; хорошо, что он сумел назвать своё имя и адрес в один из проблесков сознания. Честно говоря, Валя с удовольствием избавился бы от их визитов, чтобы не видеть их горестных лиц и растерянности, не слышат» дрожащих голосов, дающих постоянные цэу. Он сейчас меньше всего нуждался в их так называемой поддержке, после которой впору было бы зажигать свечи и отходить в иной мир. Отец, может быть, это и сам понимает, но мама наверняка считает наоборот... И сказать им, чтобы реже приезжали, тоже вроде неудобно.

А Лена... Что с ней? Где она сейчас? Последний раз Валька видел её в ту секунду, когда распахнул дверь подвального убежища этой шпаны. И он даже не знал, успел ли он или нет. Могло даже быть, что её довели до смерти, такое вполне возможно....
От одной этой мысли Валька содрогнулся. Нет, конечно же нет! Она жива, но как ей сейчас нужна помощь, и не слезливого, ужасающегося и всплёскивающего руками человека, а такого, каким был сам Валька. Когда приедет Алексей Семёнович, надо будет узнать у него. Валя смутно помнил, что Северцев навещал его в реанимации и после его приходов было лучше и здоровее что ли. Как он узнал, интересно, где Валя? Хотя применительно к Северцеву вопрос так стоять не мог. Валя подумал, что бы было, если бы не его мастерство в рукопашке. Мало приятного увидел он в этом допуске, когда и сейчас-то радоваться было нечему.
Лена, Леночка, где ты сейчас?!.. Как же так случилось, что только узнав друг друга, они подверглись таким испытаниям? Где же здесь справедливость? Холодный бесстрастный аскет, жестоко обманувшийся однажды, ты оттаял от прикосновения и взгляда этой удивительно обаятельной девушки, на которой невоз¬можно не задержать взгляда даже случайному прохожему. Она ошеломляла всех, кто смотрел на неё, словно вышедшую из романтической сказки и с удовольствием подмечала, как краснели сверстники, не в силах оторвать глаз от её фигуры, как удивлённо провожали её восхищёнными взорами молодые ребята и уже зрелые мужчины, как завистливо и ревниво глядели на неё девушки и молодые женщины; она всех словно оглушала своей знойной женственностью и — это-то в пятнадцать лет! — заставляла после ещё долго вспоминать себя, награждаемая всевозможными эпитетами. И она наконец встретила героя своей мечты, идеал мужественности, источающий силу и ум, свой романтический идеал... И почему сразу же они стали зависимы от кого-то, почему перед ними поставили дилемму выбора спокойной жизни или любви? Словно Судьба нарочно, в отместку за их яркость и непохожесть на большинство людей решила выложить перед ними все свои козыри, проверить их на прочность.
И как итог, Валя лежит в больнице, испытывая острую боль при любом неосторожном движении, весь в кровоподтёках и ссадинах, кое-где забинтованный, а горячая страстная красавица Лена каждый день подвергается восстановительным процедурам, с трудом избавляясь от тяжелейшего потрясения.

А ведь всё могло быть хуже, много хуже...

У Вальки появилось вдруг колоссальное количество времени, которого ему так всё время не хватало. Это было необычно и он или рисовал, или просто лежал, занявшись воспоминаниями ,каких порядочно накопилось за шестнадцать лет. Это оказалось не так уж и плохо — посмотреть на себя со стороны, осмыслить всё посторонним взглядом, просто отвлечённо повспоминать, понять, правильны ли его жизненные убеждения и что бы можно было изменить в ближайшем будущем.
Особенно часто он уносился в прошлое на четыре с лишним года назад, когда ему ещё не было двенадцати и когда он впервые встретил Северцева.

Валька очень хорошо помнил тот октябрьский вечер, когда его остановили трое старших детдомовцев, учившихся в соседней школе. И хотя Валька ужасно боялся их и трясся как в жёлтой лихорадке, он всё же не стал выворачивать карманы и не позволил обыскать себя. Это, естественно, привело к драке и там Валька забыл обо всех своих страхах и, несмотря на то, что ему посадили несколько фингалов, сам тоже не остался в долгу, так как, был неплохо развит для: своего возраста и считался одним из самых сильных у себя в классе. Детдомовцы убежали, увидев подходившего взрослого человека, они всегда так делали, а Валя остался, не зная, что к нему приближается человек, с которым его свяжет в дальнейшем очень многое.

— Что же ты не позвал на помощь? — спросил тогда подошедший мужчина.
— Я что, девчонка? — с вызовом ответил Валя и отвернулся, чтобы не было видно его распухшего лица, — или мне заплакать ещё?
— Ну что ж, молодец, — спокойно сказал мужчина, — сейчас у нас мало таких как ты.
— У кого это «у нас»? — дерзко спросил Валя, явно желая выплеснуть свою злость на этого человека, — может быть «у вас»?
— В нашей стране.
Ответ был настолько неожиданен, что тут Валька впервые глянул в глаза незнакомцу и его словно окатило тёплым ветром, а сам он почувствовал себя неудобно, говорив столь нагло. Всю злость и бушевавшую ярость смело мигом, словно их и не было, это было удивительное чувство и, о чудо! — оно будто выходило из глаз мужчины, струилось прозрачным светом.
— Тебе часто приходится драться? — спросил он.
— Нет, — немного потерянно пробормотал Валя, — я вообще не люблю драться, просто пристали трое гадов из детдома, они привыкли, что им все подчиняются, а я в другой школе учусь.
— В каком классе хоть?
— В пятом.
— А любимые предметы какие?
— История и физика. Физкультура то есть.
— Послушай, зайди ко мне денька через два вечерком, мне хотелось бы познакомиться с тобой поближе.

Валька испугался, вспомнив наставления родителей не ходить никуда с незнакомыми людьми, хотел повернуться и убежать, но вместо этого почему-то спросил адрес. Мужчина назвал, попрощался, повернулся и неторопливо зашагал прочь.
Домой Валька возвращался в полном смятении. Ему было малость страшновато, но столь же и весело, — что-то было необычного во встреченном незнакомце. Сейчас, четыре года спустя, Валя понимал, что именно было необычного — Северцев во-первых разговаривал с ним как с равным, а во-вторых не забывал мощно воздействовать на испуганного озлобленного мальчишку. Чему по настоящему поразился тогда Валя, так это было то, что на следующее утро на нём уже практически отсутствовали следы вчерашней драки и мальчик вполне справедливо связал это с тем мужчиной. Он уже перестал бояться, его целиком захватило жгучее нетерпеливое любопытство. Зная, что родители никогда не дали бы зелёный свет на такой странный визит, Валя решил им ничего не говорить. С адресом, кстати, тоже творились странные вещи; Валька был достаточно рассеянным и забыл его записать по приходу домой, но в памяти он отпечатался очень чётко.

В первый раз они разговаривали несколько часов (Валя опомнился только поздно вечером и ужаснулся, подумав, что у Алексея Семёновича — а так звали того мужчину — могут быть и другие дела. Он извинился и поспешно ушёл. Северцев его не удерживал, но пригласил прийти на следующий день и Валька, замирая от радости, пообещал , что придёт непременно.
Тогда Северцев искусно прозондировал все валькины увлечения и интересы, сам мальчик эму долго о них рассказывал, высказывая своё мнение, часто очень детское, по самым разным вопросам. Северцев поощрял его не наигранной заинтересованностью. Но он увидел главное: Валя был искренен и благороден, насколько эти понятия применимы к его возрасту, был пылким, порывистым, восторженным ребёнком, он ужасно не любил, когда ему кто-то навязывал свою волю, имел зачатки аналитического мышления, пытался всегда дознаться до первопричины, был невероятным романтиком, обладал к тому же неистребимой фантазией и ярким воображением, готов был полностью отдаваться какому-либо приятному для себя делу, с упоением преодолевая возникающие по пути препятствия и Северцеву не составило большого труда расположить его к себе и вызвать на откровенность, а там он понял, что не ошибся, пригласив к себе этого мальчишку.

Валя ещё несколько раз приходил к нему в гости и каждый раз возвращался домой весь пылающий, со сладким тягучим туманом огромного количества новых впечатлений, которыми Алексей Семёнович осыпал его словно радужными искрами из рога изобилия. Родители пугались, когда видели сына с горящими щеками и блуждающими сверкающими глазами, он часто стал уходить в себя, закрыв глаза и утонув в кресле, тогда его невозможно было дозваться. Его буйное воображение услужливо рисовало ему невероятные картины, когда он пробовал вспоминать и как-то осмысливать рассказанное Северцевым. А мама постоянно донимала его расспросами, строя самые нелепые предположения, вроде: не заболел ли он, не влюбился ли? Валька отмалчивался, либо отвечал невпопад, ибо его мысли занимало совсем другое.

А Северцев будоражил ум Вальки экзотическими рассказами о необыкновенных способностях индийских йогой и Валя видел сквозь дрожащий горячий воздух Индостана заснеженные вершины Гималаев; описывал и сопоставлял силу солдат раз¬ных эпох и народов, увидев, что Валя этими вещами интересуется, и совершенно поражая мальчика абсолютным знанием вопроса. Он разбирал все достоинства и недостатки древнегреческих и древнеримских воинов, русичей и викингов, гладиаторов и западноевропейских рыцарей, африканских воинов и индейцев, византийцев и персов, стратегию и тактику, принятую в тех странах. Потом переходил на современные армии, рассказывая о десантниках, морпехах, отрядах спецназа США И СССР, давал Вальке читать книги соответствующего содержания — а книг у Северцева было великое множество, будто он ограбил в своё время Ленинскую библиотеку; затем рассказывал леденящие душу истории про японские усобицы средневековья, о неуловимых «чёрных тенях» — ниндзя, о непобедимых шаолиньских монахах и других китайских мастерах воинских искусств.

И Валька узнавал, что, оказывается, лучшими бойцами древнего и среднего мира были не эллины, викинги и даже не такие гладиаторы как Спартак, а монахи-буддисты из китайского монастыря Шаолинь, и что лучшими разведчиками были вовсе не индейцы Северной Америки, в чём Валя был уверен безоговорочно, а японские ниндзя.

А Северцев продолжал нагружать Вальку самыми разнообразными сведениями, подавая весь этот материал на удивление доступно, в виде интенсивного диалога с Валькой.

Это был 1985 год и восточные системы психофизического самосовершенствования находились под запретом, а для мальчишек, подобных Вальке, из единоборств не было равных самбо, про каратэ они слышали лишь понаслышке, оно было овеяно тайной, которая подкреплялась самыми дикими слухами и догадками. Отсутствие информации восполнялось ими с лихвой, перекрывая самые нелепые фантазии более старших ребят об НЛО, тоже тогда полулегальных. И очень часты были споры, кто победит: самбист или каратист. И часто гордость за свою страну не позволяла им признать японцев сильнее. А большинство считало, что те, кто занимается и самбо, и каратэ, вообще непобедимы, так как самбо — это броски, а каратэ — удары ногами. Иногда сюда добавляли и бокс. Никто ведь из них и не знал, что самбо вовсе не лишено ударной техники, а в каратэ полно бросков.
Про кунг-фу же не знал почти никто, некоторые слышали краем уха про Брюса Ли и всё.

И всё, что рассказывалось Вальке, воспринималось им как какое-то откровение проникновение в запрет, тайну за семью печатями.

Через пару неделей Валька уже практически «созрел». Он и сам начал подозревать, что Алексей Семёнович не только знает так много, но и сам кое-чего умеет.

В один вечер Северцев спросил его, не появилось ли у него желания стать таким, какими были шаолиньские монахи, сделал это как бы между делом и вроде бы в шутку, вот, дескать, до чего довёл парня. Однако Валька внутренне ждал чего-то подобного и от этого разрешившегося ожидания кровь мигом бросилась ему в лицо и гулко зашумела в ушах. Он хотел что-то сказать, а сам пробормотал просто:
— Да... Очень...
И почти испуганно посмотрел на Северцева. Тот пристально оглядел мальчика и медленно произнёс:
— Хорошо... Завтра приходи в спортивном костюме. Посмотрим, на что ты способен.

Весь следующий день Валя был сам не свой, все уроки просидел как во сне и в конце концов отпросился домой, сославшись на головную боль. Но дома тоже не обрёл спокойствия; то ложился на кровать, то вскакивал и смотрел на часы, торопя стрелки. К вечеру он почти перегорел и шёл к Северцеву более или менее успокоившийся.

Но когда он увидел, что творил Алексей Семёнович, то чуть было не лишился рассудка — увиденное потрясло его до глубину души, настолько эффектное зрелище предложил ему тот.

Он неутомимо выполнял простое тао и тао с двумя нунчаками, непонятно как вращая их за цепочку — и они летали вокруг него двумя огромными гудящими пропеллерами по странным траекториям, потом с двумя мечами — и было впечатление какого-то немыслимого сомнамбулического танца, приправленного сияющими стальной смертью зарницами мечей.
Это была титаническая таинственная сила, которая наполнила для Вали содержанием и оживила узорчатую экзотику легенд и преданий древнего Китая. Трудно передать те ощущения, что завладели мальчиком тогда, учитывая его бескрайнее воображение и крайнюю впечатлительность. Все рассказы Алексея Семёновича при обрели особую ценность и какую-то объёмность тем, что Валя мог теперь реально представить их героев. Одновременно появилась неистовая тяга, желание во что бы то ни стало приобщиться к этому древнему и забытому под спудом столетий эзотерическому учению, стать носителем и полноправным членом этой мудрой и непонятной тайны, позволяющей воспарить до невиданных высот.
Дальше всё было как во сне. Северцев заставил мальчика выполнять множество тестов и сказал, что у него есть большие задатки, тогда же предупредил, что серьёзное занятие кунг-фу потребует как минимум двух, лет предварительной подготовки и непременно ежедневных занятий. Но Валька был согласен с любыми условиями, его накрыло с головой безумное стремление стать таким как Северцев и никакие препоны не могли быть приняты во внимание.

Спустя неделю Северцев дал Вале первые упражнения, Валька о них уже слышал, и они не поразили его своей экстравагантностью.

Лома заметили постоянные отлучки сына и стали требовать объяснений. Отец Вальку особенно не домогал расспросами, давая ему свободу, но мать его просто добила. Валя сказал, что записался в секцию ушу, которой узнал из объявления. И теперь, так сказать, официально забегал после школы домой, чтобы переодеться и шёл к Северцеву, жившему за несколько домов. Оттуда он приходил уставший, но довольный часов в шесть-семь вечера, быстро делал уроки (а иногда и не делал вечером примерно час занимался йогой и валился спать. И так пять раз в неделю. Через три месяца Северцев порекомендовал Вале заниматься дома, тем более, что все нехитрые упражнения тот хорошо запомнил. Для этого Северцев дал ему светильник-метроном, маленькую грушу для набивки пальцев, а также небольшую лампу со специальным абажуром для тренировки взгляда. Дома несказанно удивились всем этим вещам, но мешать не стали. Правда, мама опять чуть не испугалась, когда увидела как Валька по 15-20 минут следит в тёмной комнате за лампочкой метронома или по полчаса пристально смотрит на настольную лампу, не отрывая от неё взгляда, где-то на работе она услышала, что ушу — это гарантия суставных болезней, что там «калечат» и Вале пришлось долго доказывать, что ничего это ему не грозит.

Мальчик стал менее разговорчив, а глаза его приобрели способность глядеть необычайно серьёзно и внимательно, не бегая рассеянно по сторонам. Он притащил откуда-то с десяток кирпичей, без предупреждения вымыл их в ванной и поставил вдоль комнаты, где занимался, на рёбра. Теперь он при первом удобном случае ходил по ним; сначала опрокидывая их, потом осторожнее, но всё более уверенно, постоянно отжимался на пальцах и кулаках, взял у Алексея Семёновича накладки-утяжелители для рук и ног и набивной широкий пояс, и ходил почти всё время в них, по вечерам стал бегать.
И так ежедневно он упорно растягивал и укреплял мышцы, развивал выносливость .прыгучесть, быстроту реакции, повышал гибкость суставов и связок, улучшал глазомер, учился правильно медитировать, проникая внутрь себя, ощущать каждый мельчайший мускул своего тела, становившегося с каждым месяцем всё послушнее и послушнее.

Но поначалу, когда прошёл эффект постоянного магнетического воздействия Северцева, когда всё стало буднично и обычно, Вале часто хотелось всё бросить или дать слабинку с расчётом обмануть самого себя, провести «на авось». Но тогда он гневно встряхивался и включал магнитофону из кассеты, которой его предусмотрительно снабдил Северцев, слышал его голос: «Ты можешь стать невероятно сильным, на столь ко, что ты даже сейчас не в состоянии это толком представить. Ты не будешь бояться ничего, потому что ты будешь в состоянии проникнуть во всё, тебе не будет страшен ни взвод «зелёных беретов», ни сотня так называемых каратистов или рукопашников, пусть даже это будут чемпионы мира, не будет тебе страшен ни дикий зверь или землетрясение, ибо твоё мастерство будет не только на несколько порядков выше мастерства любого другого человека, оно будет искусством жизни, а не набором приёмов для того, чтобы убить противника. Ты станешь воплощением мудрости многих поколений лучших умов Индии и Китая и будешь неуязвим, хранимый своим мастерством и этой мудростью. Я помогу тебе на этом пути, но всё зависит от тебя, твоего упорства и желания...» Тогда Вале становилось стыдно за проявленную слабость, он упрекал себя, что не имеет силы воли, которой всегда мечтал обладать и яростно продолжал нагружать себя безо всякой жалости, словно ему доставляло удовольствие мучить себя, идя наперекор лени и стремлению к праздности.
Через полгода он чуть было всерьёз не бросил занятия, это была глубокая психологическая депрессия, на всё было наплевать, до боевой техники было ещё очень и очень долго. Но Северцев убедил Валю не делать этого. «Рано или поздно тебе вновь захочется заниматься, но ты растеряешь всё, что уже имеешь сейчас, — говорил он, — ты прошёл почти треть укрепляющих тренировок, налицо значительные сдвиги, так не делай то, о чём сам потом будешь жалеть». Валька подумал и понял, что Алексей Семёнович прав.

А Северцев постепенно давал Вале новые задания, подробно объясняя, что они развивают, приводил в качестве примеров множество китайских преданий.
Вальке стоило большого труда хранить молчание в школе среди своих приятелей о том, чем он занимается и если бы не настоятельная просьба Северцева он не смог бы противостоять искушению всё рассказать. Также Северцев просил не ввязываться в разговоры о единоборствах и не обнаруживать ничем своих познаний. «Тебе никого не удастся убедить в своей правоте, — говорил он, — ты невольно распалишься и будешь говорить всё больше и, как аргумент, должен будешь всё рассказать про меня».

Летом он бегал вместе с Валькой в парке, научил его хорошо плавать, заставлял выполнять упражнения, которые дома у Вальки делать было уже невозможно. Наступила осень, за ней зима, весна, и в конце апреля, когда Валя заканчивал шестой класс, Северцев начал заниматься с ним оздоровительно-гимнастическим ушу, заменившем обыкновенную растяжку. Здесь было уже труднее, сбивалось дыхание, но великолепно тренированный мальчик легко осваивал сложные комбинации; приобретённое умение мгновенно напрягать и расслаблять мышцы помогало при рваном темпе выполнять все упражнения пластично, без малейшего намёка на угловатость. Они занимались вместе в лесопарке до осенних дождей, а в начале октября Северцев объявил, что Валька готов воспринимать непосредственно технику поединка. Странно, но Валька особенно не радовался, он принял это как должное, как следующий естественный этап в своём развитии. К этому времени он уже не рвался взять всё нахрапом, а главное — был готов физически и психологически почти идеально, что по неуловимым, одному ему видным признакам заметил Северцев именно тогда, а не раньше и не позже. Валька же уже чувствовал ощутимые перемены в себе ещё и в начале лета; его тело с каждой неделей становилось всё крепче и пластичнее, обтягиваясь плотным мышечным корсетом, зоркие глаза различали мельчайшие детали удалённых предметов, весь организм делался каким-то послушным, словно упругая стянутая пружина, компактным и радостно лёгким. Йога давала полное освобождение от дневной усталости. Усталости, впрочем, было всё меньше и меньше, её место занимало огромное желание двигаться и нагружаться до предела.

«Боевые» занятия можно было проводить только у Северцева И Валька вновь стал пропадать на несколько часов после школы. А Северцев и здесь остался верен себе — один удар или блок разучивался целую неделю, при этом повторялись все предшествующие элементы. До одурения Валя по сотне и больше раз подряд учился правильно выполнять тот или иной приём, добиваясь кристальной отточенности самого незначительного движения.

Вся боевая техника в стиле Южного Шаолиня подразделялась на четыре основные школы: кошки — на начальном этапе изучался только леопард — базовая защитная школа, аиста (или журавля), змеи и дракона. Самой богатой в техническом отношении оказалась школа дракона, включающая в свой арсенал все необходимые для поединка компоненты — удары руками и ногами, уходы, блоки, в то время как леопард строился исключительно на блоках и уходах при передвижении в низких и средних позициях на полусогнутых ногах; змея, наоборот, состояла из ударов руками, быстрых, мягких уходов и перемещения преимущественно в высоких и средних позициях. Техника ног была широко представлена в школе аиста с его танцующим перемещением, стойками на одной ноге, неожиданной сменой уровней и уходом в глухие низкие позиции, а также своеобразной вспомогательной работой рук, имитирующих взмахи крыльев аиста и ему подобных птиц, это так и называлось: крылья.
Аист был мощной наступательной школой, а его вихревые атаки с вращениями и запутывающими крыльями, из-за которых сыпались удары ногами, были неотразимы. Однако ни в одной из этих школ провести длительный бой было нельзя, это отличало их от дракона. Северцев это знал и он знал также, что возможно увлечение драконом в ущерб другим школам, поэтому с ним Валька познакомился только в конце лета 1988 года, когда уже завершил постижение первого этапа в остальных животных.
И опять началась нудная до изнеможения отработка позиций, ударов и блоков с постепенным усложнением: удары сначала по воздуху, затем по груше, а защита тоже сперва шла как наработка движений, чтобы мышцы их хорошенько запомнили после от Северцева, потом то же самое в перемещении, дальше шло слияние школ и отработка техники только в перемещении в виде поединка с несколькими воображаемыми партнёрами — это называлось вольным тао.

К новому, 1989 году Валька мог вести квалифицированный бой с десятью реальными врагами, — так ему сказал Северцев.
Он рассказывал Вальке очень многое из теории боевых искусств, делая ударение на недостатках других единоборств. Он был ярым противником многочасовой отработки одинаковых комбинаций и длинных связок, чем особенно славится каратэ. «Нельзя превращать в сухую схему живое восприятие реального боя, он должен строиться на свободной импровизации, — убеждал Алексей Семёнович, — твой разум должен быть чист и бесстрастен, именно для этого ты занимался столько времени реакцией. Незамутнённый разум отразит как в зеркале происходящие события и выберет нужное решение без твоего мысленного участия. Это называется спонтанностью — возможность в любой ситуации мгновенно сделать правильный ход, не задумываясь над этим. Все мысли, весь анализ положения уходит на подсознательный уровень. Растревоженный ум извращает действительность и теряет всякий контроль над телом, которое подтачивается беспокойством, страх парализует, гнев вызывает ненужный расход энергии...»

Валя впитывал всё как губка, зная, что если шифу и говорит, то говорит верно. Тогда же Валя узнал, что всё обучение делится на семь качественно усложняющихся этапов, для удобства Алексей Семёнович ввёл систему поясов, придерживаясь классического противопоставления цветов, характеризующих начальную и конечную ступень мастерства: белый — чёрный. Между ними стояли жёлтый, тёмно-фиолетовый, зелёный, светло-фиолетовый и красный.

Белый пояс Валя получил перед Новым годом, с небывалой лёгкостью сдав экзамен. Дальнейшее освоение новой техники пошло быстрее и к лету валькин пояс пожелтел. Парень теперь не тратил время на растяжку или даже гимнастическое ушу, а разминку ему заменяло выполнение тао без чёткой фиксации движений.
Школу он если не забросил, то подзапустил основательно: если до шестого класса он был хорошистов с большим запасом, то теперь вызывающие у него дикую скуку технические предметы он с трудом натягивал на троечку. Лишь по литературе, истории, биологии и французскому языку пятёрки были неизменны.

Родители, понятное дело, были мало обрадованы такими переменами, но их сын сумел так поставить дело, что учёба стала исключительно его прерогативой, в которую вмешиваться не мог никто. Тренировался же он как одержимый, это стало для него естественной потребностью, своеобразным допингом или даже наркотиком, без которого он не мог существовать.
Но не стал он и отшельником. Да, круг его постоянных знакомых сильно сузился, но остались те, кому он больше других доверял, несмотря на совершенно разные характеры; остались те, кого он называл близкими товарищами и друзьями. Они знали про валькины занятия, но всего до конца не знал никто. К тому же увлечение каратэ и особенно ушу вошло в моду уже официально, создавались ассоциации, многочисленные секции открывались как грибы после дождя. Ради любопытства Валя заглянул в одну такую; под крутой вывеской: «Кунфу, школа сокуто» десятка два чмырей в спортивных костюмах с обвислыми коленками (тренер тоже был в спортивном костюме) занимались каким-то невообразимым винегретом из шитоканского каратэ, странных стоек, претендующих на китайское происхождение, но абсолютно неприменимых в реальном бою, и боксёрских ударов. На месте камидзе висел плакат с Брюсом Ли. Валька чуть не расхохотался, когда ему предложили за пятнадцать рублей в месяц заниматься этим убожеством, особенно если учесть, что японское слово «сокуто» обозначает ударную поверхность ноги и никак не школу единоборств. Потом по телевидению стали постоянно крутить рекламный ролик некоего единоборства «чой-кен-до». Валя тоже никак не мог уяснить, что всё это значит, потому что «чой» — китайское слово «змея», а кен-до — один из разделов кобудо — классической работы с оружием, принятой в Японии и выделившийся в самостоятельную систему, как техника фехтования мечом самурая.

 Отправлено: 18.04.14 02:25. Заголовок: Примерно с начала 19..

Примерно с начала 1989 года Валька тоже начал осваивать бой с оружием, он назывался «мо-хай». Сначала палку, потом нунчаки и две короткие палки. Простейшими упражнениями с палкой Валя занимался вообще-то больше года, укрепляя кисти и предплечья. Тут особых проблем не возникало, хотя Валя и тренировался с учебным оружием, утяжелённым вчетверо. Когда Северцев на жёлтый пояс дал ему боевое, то парень даже не успел почувствовать его, настолько оно показалось ему лёгким. И им тем не менее при хорошем ударе по шее можно было сломать шейные позвонки, а перебить руку — раз плюнуть.
Что касается йоги, то Валя её не забросил, продолжая совершенствоваться и там. Четыре года ежедневных занятий развили в нём не только невероятную гибкость суставов и сухожилий, но и те его способности, о которых он сперва и не подозревал и которые относятся к экстрасенсорике, весь его организм за это время налился такой мощью, что Вале порой было жалко одноклассников; особенно на физкультуре, когда видел их мешковатые, угловатые фигуры, неловкие движения закрепощённых костяка и мышц, полный застой праны во всём теле. А Валька мог подтянуться только на силу раз 25,а если перед этим минут двадцать занимался самовнушением, то все 60. Отжаться от пола ему не составляло никакого труда раз 120, а при соответствующей подготовке — более пятисот. Из стойки на руках — причём на пальцах — он отжимался сорок раз, уголок на шведской стенке мог держать десять минут. На одной ноге приседал пятьдесят раз, легко выполнял все акробатические кульбиты, высота его удара ногой в прыжке достигала двухсот семидесяти сантиметров, а стометровку он пробегал за 12 секунд.

Но всё это надо будет восстанавливать, многонедельная слабость и постоянное пребывание в лежачем положении практически без движения ослабляют организм не сравнимо ни с чем. Первые два дня Валя вообще не вставал и по этой причине отказывался от еды, которую ему приносили медсестры. На одну из них Валька сразу обратил внимание; не только потому, что она была симпатична и жизнерадостна, пыталась его развеселить, но она также разговаривала с ним человеческим языком, без всякого рода присказок, типа бодрого: «Ну, как сегодня наш больной?», или не менее бодрого: «И как это тебя угораздило?» Точнее, Джамиля — так её звали — говорила и это, но воспринималось оно совсем по другому, как-то не наигранно.

На третий день к нему вместе с Джамилёй заявились две очень красивые девушки, непонятно зачем принесшие валькин завтрак, хотя тот в первый же день сказал, что есть не будет до того как не встанет. Ел он вообще очень мало, поэтому это было для него достаточно безболезненно. Сегодня Валя .намеревался уже подниматься, но при виде подноса болезненно скривился.
— Ну Джамиля, зачем этот спектакль, я совершенно не хочу есть.
Медсестра чуть иронично взглянула на него и погрозила пальцем.
— Не говорите глупостей, больной Снегов.
— Что за официоз?
Валя посмотрел на Джамилю с некоторым удивлением, но сразу понял, что та издевается и вызывает его на ответные шуточки.
— Больной, вы должны прекратить голодовку, иначе вас будут кормить насильно.
«Потребовать адвоката или письменного обращения? — подумал Валя, — ладно пусть живёт».
— А-а,.. понятно, — он облизал губы и еле приметная улыбка показала, что вызов принят. — А это страшные двухметровые санитары, да?
Джамиля притворно всплеснула руками.
— Бедняжка! Ты стал настолько плох, что перестал различать мужчин и женщин. Опасный презент... А у меня ещё не выросли усы? — она подозрительно провела рукой по верхней губе.
— Нет, — печально вздохнул Валя, — только бакенбарды.
Незнакомые девушки с интересом разглядывали его, игнорируя абсолютно валькиного соседа, который даже приподнялся, прожигая жадным взглядом их стройные фигуры в лёгких платьях.
— Я бы не стал отказываться, — сказал он, ловя взгляд одной из них и пытаясь ей подмигнуть.
Та по-цыгански тряханула плечами, в одно мгновение состроила ему глазки и тоже подмигнула. А Джамиля всё продолжала уговаривать Валю теперь уже серьёзно:
— Все врачи пришли в ужас, когда узнали, что ты ничего не ешь, тебе же надо восстанавливать силы.
— Что за ерунда, — Валя поморщился. — Если бы я чувствовал, что слабею, то другое дело, а насчёт врачей... Своим вмешательством они мне только навредят, я лучше знаю, что мне надо.
— Ты невероятно самоуверен.
— Хм, ты не первая, кто мне это говорит.
Одна из пришедших с Джамилёй девушек, темноволосая и кареглазая, встрепенулась и, придвинув валькин стул к изголовью его кровати, уселась на него.
— А кто же был первый?
Валя посмотрел в её насмешливые глаза, думая, что бы ответить, и молчание по¬рядком затянулось.
— Он ослеплён, Марин, — сказала другая, — видишь, даже язык отнялся.
«Вот это заявочки, — подумал Валя, — вот действительно самоуверенность».
— Да нет, пока паралич не коснулся ни одной части моего тела, — отреагировал он, — а ослепить меня немножко сложнее, чем вам представляется.
— О, какой серьёзный молодой человек!
— Этим он отличается от меня, — опять подал голос почти севший в кровати сосед.
— Закрой рот, родимый, — ласково проговорила стоявшая девушка, равнодушно скользнув взглядом по нему, как по мебели.
Тот попытался узнать причины такого неприветливого отношения, но ответа удостоен не был.

Джамиля в это время незаметно вышла и унесла с собой завтрак, оставив Валю продолжать разговор без неё. «Это она решила развлечь меня, попросив этих красоток пообщаться со мной или им самим этого захотелось?» — Валька безуспешно пытался сообразить, чем обязан такому вниманию.

Как в большинстве своём завязываются знакомства в больницах? Преимущественно это происходит следующим образом — следует обмен вопросами о том, кто сколько здесь лежит, из-за чего тут очутился. Но постепенно разговор расширяется и из этих нескольких незамысловатых предложений и вытекает обычно беседа на отвлечённые от больничной окраски темы.
Точно так произошло и на этот раз, с той лишь разницей, что Валя искусно ушёл от рассказа про себя, предпочитая слушать, нежели говорить самому. Тем более, что девушки особой молчаливостью не отличались. Одну из них звали Марина — это была та темноволосая кареглазая красавица, что претендовала на валькино ослепление, а вторую — Нина, она была поменьше ростом и не являлась слишком уж красивой, скорее просто симпатичной. Причину своего прихода они объяснили тем, что все тут «слишком взрослые» и «приелись», но Валя склонен был с самого начала доверять только последнему утверждению, видя их манеру разговаривать и вести себя. Нормально с ними говорить было сначала практически невозможно, да Валька к этому и не стремился; обе они буквально фонтанировали бесконечным количеством шуток, смешков, наколок, мгновенной сменой темы разговора, обольщающими артистическими жестами, меняя интонацию в считанные секунды; как будто они наслаждались производимым впечатлением и любовались сами собой, купаясь в своей молодости, красоте и задоре, совершенно сбивая собеседника с толка.

Валька всё-таки узнал, что они разбились на машине катавшего их знакомого парня, который был порядком под шафэ, и их перевели из крыла тяжелобольных две недели назад, там же они провалялись целый месяц. Нина ещё ходила, прихрамывая на левую ногу, а у Марины заживала шея, несколько рёбер и рука, которую она успела выставить вперёд во время столкновения. В целом им предстояло быть здесь ещё около месяца, пока закрепятся и прочно срастутся все повреждённые кости.
Они пробыли у него минут двадцать, а потом ушли, помахав Вале на прощание как старому знакомому.
— Чем-то ты им приглянулся, этим вертихвосткам, — неприязненно заметил сосед, едва за ними закрылась дверь. — Небось одного поля ягодки.

Валя по обыкновению промолчал и сделал вид, что засыпает.

Этим вечером он попробовал встать и пройтись хотя бы по боксу. Превозмогая ломящее чувство сразу в нескольких местах, он подошёл к окну. Оттуда было видно лишь второе крыло и заснеженный больничный двор. Батареи топили жарко, было не вполне приятно стоять около них, поэтому Валя опять лёг. И удивился сам себе, увидев, с каким трудом он теперь передвигается; его качало из стороны в сторону, словно ноги его были не ноги, а двухметровые ходули. Тем не менее, вчера он не мог идти даже так.

В этот день те озорные девчата к нему больше не приходили, и Валя скоро перестал о них думать. Утром следующего дня он даже позавтракал, а обед ему притащили как раз они. И сразу же начали выспрашивать у него, не очень ли он скучал без них и что он подумал, когда они вошли.
Валя отвечал короткими, но многозначительными репликами, самозабвенно уничтожая принесённые девушками блюда, напрочь забыв об их неважном качестве — три дня без пищи всё же сказывались, как Валька ни хорохорился перед медсестрами.
Потом Марине захотелось узнать причину валькиного попадания на больничную койку. Тот отнекивался, ссылаясь на совершенную прозаичность происшедшего с ним, но та не отступала и Валя почувствовал, что им явно что-то рассказала Джамиля. Подробностей она, конечно, не знала, но общий сюжет могла намекнуть.

 Отправлено: 18.04.14 02:31. Заголовок: — Не, правда, расска..

— Не, правда, расскажи, — Марина смотрела на Вальку с неподдельным интересом. — Тебя перевели из реанимации, а ты почти здоров. Интересно ведь узнать.
— Ничего себе «почти здоров»! — возмутился Валька. — До столовой дойти не могу, а ты говоришь почти здоров. А потом откуда ты знаешь, что меня перевели из реанимации? Я этого, кажется, не говорил.
— Да вот нашлись добрые люди...
— Ну, Валя, тебя две девушки просят, что ты всё скрываешь? — почти пропела молчавшая до той поры Нина.
«Можно подумать, вы ещё девушки», — чуть было не сорвалось у Валки, но он вовремя прикусил язык. А те были очень настойчивы и во всех их словах и жестах сквозила такая нежность к парню, что тому сделалось жарко под одеялом. Марина же вообще бесцеремонно пересела к нему на пастель и осторожно взяла его за руку.
— Ну Валечка, не молчи же, нас никто не услышит!
— Ну, скажем, я подрался, — устав возражать, промолвил Валька.
— А расскажи как, что ты резину тянешь, мне же интересно! — воскликнула Марина.
— Ну хорошо, хорошо, — с явным неудовольствием ответил Валька. — Я спас одну девчонку от изнасилования, тех дурачков было тринадцать. Человек десять я вырубил, потом приехала милиция и «Скорая помощь». Ужасно интересно, правда?
— Скольких ты вырубил? — переспросила Нина, слегка привстав от удивления.
— Десятерых, — повторил Валька.
— А им по сколько лет было? — недоверчиво спросила Марина.
— По пятнадцать-девятнадцать,—ответил Валя и, видя, что ему не верят, сказал, — вы мне не верите, правда?
Девушки переглянулись.
— Если ты каратист какой-нибудь... — неуверенно начала Нина, — нет, всё же по¬верить можно с трудом, сейчас все каратисты.
— Сейчас все изображают из себя каратистов, а это неравнозначные величины, — поправил её Валя.
— Называй, как хочешь. Это надо быть Брюсом или Шварцем на худой конец, чтобы десятерых уложить.
— Если худой конец вас не устраивает, то можете считать меня Брюсом. Как вам угодно.
При первых его словах девушки быстро посмотрели одна на другую в лёгком замешательстве, подрагивая ноздрями и полуулыбаясь.
— Да, — растягивая слова, проговорила Марина, ещё раз посмотрев на свою подругу, — это ты верно предположил. Худой конец нас не устраивает.
— Какая ориентировка, — Валя даже покачал головой.
— Да, Валечка, мне на неё пока грех жаловаться.
В это время в бокс зашел сосед, возвратившись из столовой. На его лице блуждала улыбка недоразвитого.
— Кто к нам пришёл в гости! — воскликнул он.
Но Нина так посмотрела на него, что того словно окатило ледяным душем.
— Ладно, мы пойдём, Валя, — сказала Марина, поднимаясь и с полупрезрительной миной оглядываясь на вошедшего.
Валя чуть не расхохотался, когда увидел вытягивающееся лицо соседа, мимо которого девушки прошли, чуть ли не воротя нос.
— О чём это вы говорили? — подозрительно спросил он.
Валя возмущённо подумал: «Что за любопытная Варвара, никакого такта?!»
— О многом, — кратко ответил он вслух и уже классическим движением натянул на голову одеяло.
Сосед недовольно завозился у своей тумбочки.
— Чего скрывать, я не понимаю, — пробормотал он, размышляя вслух и якобы не обращаясь к Вальке. — Не люблю я таких людей. Скрывают что-то постоянно...
«Как же он заколебал!» — Валя вздохнул и приказал себе отключиться и не слушать эти причитания.

Во время тихого часа его ждал небольшой сюрприз; только он подумал о том, что пора бы его навестить Северцеву, как тот своей бесшумной поступью вошёл в бокс.
— Ну, как дела, Рэмбо? — приветствовал он Вальку.
— Как вам удалось сюда пройти, как вы сюда попали? — удивился тот. — Ведь в боксы к больным никого не допускают.
Северцев беспомощно развёл руками.
— А меня вот пропустили, что ж теперь делать? Как себя чувствуешь, лучше скажи.
— Уже лучше, но ходить пока больно — что-то внутри хрустит и горит...
— Естественно. Тебе сейчас и не надо ходить, — ответил Северцев, усаживаясь на стул.
— Что с Ленкой? — задыхающимся от волнения голосом спросил Валя, с надеждой глядя на Северцева, словно от того зависела её судьба.
— Успокойся, ты не опоздал. Ведь это тебя интересует в первую очередь?
Валя почувствовал как что-то падает у него с сердца.
— Уф-ф, а сейчас где она?
— У неё нервный шок, в клинике.
— Помогите ей, дядя Лёша!
Северцев с сомнением покачал головой.
— Она не нуждается в этом. Я был у неё и говорил с врачами. Это превосходная клиника, с залом релаксации, восстановительными процедурами, отличным персоналом. За неё не беспокойся.
— А про меня она... — Валька сглотнул комок в горле, — она... спрашивала?
— Она впала в истерику, когда узнала, что ты в реанимации, я её усыпил.
— Не надо было ей это говорить.
— Горькая правда лучше сладкой лжи. А потом женщины очень чувствительны в таких ситуациях, она всё равно догадалась бы. А постороннее внушение могло плохо отразиться на её разболтанной психике.
— У вас на всё есть ответ, — Валька закрыл на секунду глаза, представляя себя на месте Лены, а после посмотрел на соседа.

Тот спал.

Учитель и ученик продолжали беседовать и Валька почувствовал ни с чем не сравнимое ощущение света, которое заполняло его целиком, изгоняя его самые ничтожные сомнения и тревоги. Он успел подумать, что, вероятно, Лена испытывала нечто подобное от общения с ним самим.
Северцев не стал долго задерживаться. Он всегда знал, когда, его присутствие необходимо, а когда нет.
Вечером того же дня Вале пришлось «держать ответ» перед Ниной, которая притащила ему ужин и захотела непременно узнать, кто был у него днём, так как была в курсе, что встречаться с родственниками и друзьями можно только в холле. Валя отшутился, сказав, что это был магистр зелёной магии, седьмой дан по стоклеточным шашкам Иосиф Сталин, работающий в одном из ресторанов для нанайских дипломатов.
— Признаться, я так сначала и подумала, — сказала Нина, — но засомневалась вот. И это твой родич?
— Очень дальний, — кивнул Валя, отпивая отдающее хлоркой кофе и с убийственной серьёзностью начал объяснять: — Он всего лишь внук троюродного деверя моего прадеда, приходящегося мне внучатым отцом по линии моей свекрови, чьи дети после войны стали моими братьями...
— Какую же ты несёшь умопомрачительную галиматью, — Нина покачала головой, — градусник принести?
Валька пожал плечами.
— А что я могу сделать, если по другому с тобой говорить невозможно? Подскажи мне, если этот бред тебя не устраивает, а, Нина? Нинель по-французски. Нинель... Нинель-шанель, Нина-шина. Отныне я буду тебя звать Шиной.
— Ой-ой-ой, а сам-то... Валентин-серпантин, Валя э-э... краля! Да, Валя-краля. Получил?
— А ты мне хочешь что-то дать?
— Маленький ещё.
— Чего-чего?
— Неопытный, говорю, ещё. А это... у тебя мафона нет здесь?
— Нет.
— Ну-у, это же скучно. Правда, мне он надоел уже, так что если хочешь, я принесу, послушаешь чего-нибудь.
— А что у тебя есть?
— Да так, попса всякая.
— Я вообще-то не скучаю.
Нина закивала головой.
— Конечно-конечно. Ты предаёшься высоким размышлениям и созерцаниям... А ты на гитаре играть умеешь?
— Слегонца.
— Ой, слушай, а люблю песни под гитару, правда... А у тебя дома есть гитара?
— Даже чехословацкая. Шестиструнная.
— Случай, попроси кого-нибудь из своих, чтоб тебе её принесли, а? И сам время убьёшь, и нам с Маринкой приятно будет.
Валя заложил руки за голову и сладко потянулся.
— А если вам не понравится мой репертуар?
— А ты сколько песен знаешь?
— Ой, Нин, много, даже точно не знаю. Что-нибудь около ста.
— Ни фига себе! Да ты просто клад!
— Угу. Я и говорю: ископаемая рептилия.
Было ему скучновато, было. Поэтому он даже обрадовался, когда услышал просьбу Нины, тем более, что играл он на гитаре и пел не слегонца, а просто здорово. С медицинского поста, где располагались всегда медсестры и где стоял телефон, он позвонил домой и сообщил своё желание. Услышавшие его спокойный голос родители на радостях готовы были притащить хоть музыкальный центр, если бы таковой имелся.
За время этого путешествия из одного конца крыла в другое он вымотался как никогда. Но, полежав с десяток минут, всё же опять поднялся и подковылял к столу. Взял ручку и стал рисовать всякую чепуху, хоть не мучил сам себя, что бездельничает и даром теряет время, для него это было невыносимо. Он набросал по памяти миниатюрный портрет Нины в профиль, потом улыбнулся про себя, нарисовал её в анфас, обвёл рамкой и надписал: «Внимание, розыск! Эта девушка похищает новорождённых детей и поедает их на кладбище». И тут же подумал: «Что за идиотизм? Что-то я порядком тупею. Эти придурочные шуточки про Алексея Семёновича, теперь это вот...»
Но причины были весомые. Усталость и физическая расслабленность независимо ни от чего расслабляют и мозг, в голову лезет всякая дурь, сосредоточиться труднее обычного.
Гитару эму принесли на следующий день вместе с передачей. Медсестры — сами недавние практикантки — начали немедленно предлагать принести ему баян или тромбон.
— Какой музыкальный юноша, — они всплёскивали руками, — надо дать ему арфу... Нет, лучше барабан. Пусть стучит на здоровье.
— Ладно, — отмахивался Валя, — не для вас же я играть буду.
— А-а, будешь петь серенады для прекрасных дам из семнадцатого бокса. Ну-ну. Смотри не обожги крылышки.
— Чьи угодно, только не свои.
А те в ответ хохотали:
— Несчастный, за кем ты собрался ухлестнуть?! Это же Дон Жуан и Казанова в юбках!
Пришедшая вечером Марина удивилась такой скорости и побежала за своей по¬дружкой. Валя перебирал в задумчивости струны, разглядывая потолок.
— О, ты настоящий рыцарь – так быстро исполняешь желания дамы. А если я попрошу принести рояль? — Нина по-хозяйски отобрала у Вальки инструмент и провела по струнам, прислушиваясь к тональности звука.
— Рояль попрошу принести я, — Валя не хотел оставаться в долгу, — тебя.
— Но я совсем не умею на нём играть!
— Ничего, сыграешь на крышке. Тапками.
Валька отобрал гитару обратно и быстро её подстроил.
— Действительно, классная, — похвалила Нина. — Ну давай же, спой, светик.
Валя кашлянул, разглядывая цепочку на шее у Марины и периодически опуская глаза пониже; Марина заметила это, состроила мнимо недовольную гримасу и зас¬тегнула три верхних пуговицы платья, всем своим видом показывая, что все ей надоели подобными замечаниями.
— Здесь жарко, — пояснила она, словно отвечая на вопрос.
— А я не просил тебя зашнуровываться, — заметил Валя, что-то тихо про себя насвистнул, взял пару пробных аккордов и спросил, усаживаясь поудобнее:
— Как вы относитесь к Володе Высоцкому?
— Валяй, — согласились девушки совершенно одновременно, посмотрели друг на друга, фыркнули и захихикали от такого совпадения.
Валя кивнул головой, задумчиво положив руки на гриф, взглянул на хмурого и неразговорчивого, как всегда теперь в присутствии кого-нибудь из девушек, соседа. У Вали был глубокий звучный баритон, он спел одну из песен Высоцкого, интерпретировав один из куплетов следующим образом: «Что мне Нина, что Марина медсестра и белый свет; помер мой сосед что справа, тот, что слева — ещё нет». Валькин сосед лежал слева, он выругался вполголоса и отвернулся к стене, укрывшись одеялом с головой.
Валя знал просто невероятное количество песен и разных розыгрышей на песенные мотивы, он блестяще копировал известных исполнителей, их голоса и мимику, мог на гитаре наиграть мотив любой популярной песни, делал это с такой небрежной лёгкостью, что все, кто его слышал, не переставали восхищаться, при¬чём многие песни он переделывал по своему разумению, иногда это получалось очень смешно вкупе с его незаурядными актёрскими способностями. Тем более, что он отлично контролировал состояние слушателей, никогда не говорил лишне¬го, умело комбинировал, совмещая самые серьёзные песни Высоцкого, Розенбаума, Цоя с самыми дикими своими пародиями. Особенно удавались такие выступления, когда он вставал и получал возможность изображать все манеры известных эстрадных артистов, никогда не выглядя клоуном. Но если он хотел, чтобы, слушатели веселились, то делал это великолепно, однако мог нагнать и волну необъяснимой грусти и тоскливой печали о чём-то безвозвратно ушедшем, хорошем и близком, ныне недосягаемо манящим миражами воспоминаний. Сам же он практически никогда не выдавал своих эмоций и смеялся со всеми редко, только улыбаясь одними глазами да уголком рта. Всегда можно было понять, шутит он или нет. Он мог спеть Высоцкого: «Парус» или «Спасите наши души», а потом, мигом преобразившие сказать: «А вот есть ещё такая песня». И голосом Людмилы Гурченко:
«Если вы, нахмурясь, выйдете из морга,
Если вам не в радость солнечная ночь, —
Пусть оскалит зубы как своей знакомой
С вами вовсе незнакомая, хоть и ваша дочь…»
Или для разнообразия «пусть оскалит уши». По разному.

После первого такого концерта девушки просто лежали, а Нина позвонила домой и попросила вместе с передачей принести микрофон и несколько чистых кассет, настолько ей понравилось исполняемое Валькой.

И они с Мариной стали постоянно третировать его, требуя всё новые и новые шедевры. Валю тоже захватила эта горячность, он дважды срывал голос, исполняя Высоцкого, но не отступал. К Вальке в бокс всё время набивалось во время записи человек десять из больных и медсестёр. Затаив дыхание, они восторженно приветствовали каждую его импровизацию. За неделю девушки записали 74 его песни. С комментариями на это едва хватило трёх девяностоминутных кассет. Здесь был наипестрейший букет из песен и отдельных куплетов почти всех известных солистов эстрады, включая и женщин. Но львиную долю занимал, конечно, Высоцкий, которого Валька любил безмерно и которого легче всего было исполнять под гитару. Все слушатели наперебой советовали Вале по окончании школы идти в ГИТИС, просто подходили и благодарили от всей души, у некоторых стояли слёзы в глазах. Валя рассеянно кивал, говорил: «Да-да, приходите ещё», чувствуя в такие мо¬менты горячую благодарную приязнь к этим людям, таким разным, но одинаково покорённым услышанным. Он стал известен всему крылу и снискал себе немалое уважение, несмотря на то, что был среди них самым младшим. Следователь но и тут провалилось воль кино стремление не выделяться. Но, может, это было и к лучшему?
Девушки же, да и многие другие без конца терзали его бессмысленнейшими вопросами, желая узнать, где и когда он научился так здорово подражать голосам и манерам других людей, но не мог же Валя рассказать им, как Северцев однажды очень неожиданно прореагировал на то, что Валька забросил все свои прежние увлечения и целиком замкнулся на кунг-фу и йоге. «Это неразумно, — сказал тогда шифу, — человек должен быть разносторонним, любая узкая специализация в ущерб области прежних интересов не принесёт много пользы. Конечно, предпочтение надо отдавать тому, что ты выбрал стержнем жизни, но забрасывать всё остальное неразумно».
В качестве примера он привёл тогда ниндзя, изучавших в совершенстве несколько мирских профессий, включая их в арсенал своих военных достоинств, не говоря уж о других мастерах воинских искусств, полагавших, что занятия каллиграфией, стихосложением и даже декоративным разведению цветов обогащают человека при правильном к ним подходе не меньше непосредственно боевого искусства.
«Человек, к любому роду занятий относящийся как к великому искусству, сам того не замечая, пройдёт много ступеней познания гармонии с космосом, — говорил Северцев. — И ты обязательно должен заниматься тем, к чему испытываешь расположение, одухотворяясь радостью сделанного».

Подумав же об этом на досуге, Валя понял, что Алексей Семёнович прав и говорит верно. Даже не просто верно, но мудро, ибо сама жизнь — великое искусство. И велика заслуга философов Эллады и особенно Индии и Китая, которые первыми открыли эту истину и показали путь овладения ею, впоследствии канонизированный невежественными людьми и обросший клочьями религиозных предрассудков...
Было очень непривычно, но заснуть Валька не мог в последние дни очень долго. Это было в общем-то нормально, так как он не получал за день той нагрузки, к какой привык, а сон — отдых, сейчас же отдыхать было не от чего. Зато появилось лишнее время для раздумий. Валя с улыбкой вспомнил, как его охватило ревнивое чувство досады, когда он узнал, что Лена вовсе не одна умеет так, зажигательно танцевать, но нет всё же, — кое-что она умела и сверх того, и прилично, по всей вероятности, она сказала ему потом, что её тётя занималась с ней отдельно и передала то, чему трудно научить, занимаясь два раза в неделю. Это кое-что — сложные движения рук, появившиеся в Индии задолго до мусульманского завоевания Бабура и более изощрённая пластика бёдер, вроде так поразивших Валю незаметных струящихся переливов.
Валька немного знал из истории и теории восточных танцев ещё и до встречи с Леной, и он смог уловить не только ближневосточное мастерство плотского обольщения, а более глубокую духовную основу индуизма, взрастившего танцевальное искусство как путь к наиболее яркому выражению женского принципа Шакти. В арабском же мире эротические танцы были направлены лишь на увеселения мужчин, оставляя женщину рабыней низменной страсти своего господина, в Индии же... Нет, там было всё по другому. Все многочисленные разветвления индийской философии вышли и непосредственно отобразили в себе матриархальное общество энеолита, женщина ставилась выше мужчины, она была объектом преклонения — об этом свидетельствует хотя бы большое количество женских божеств в индуизме. Танцы и любовные наставления типа камасутры или ананги ранги предусматривали взаимное наслаждение и мужчины, и женщины, сколь физическое, столь и духовное, на что было наплевать похотливому хозяину-арабу, превратившемуся в хитрое, изворотливое и аморальное существо, или простому труженику забитому религиозному фанатику. Ещё бы! Индийские рекомендации не возбраняли добрачных связей, но прежде предлагали юноше и девушка обсудить некоторые вопросы, а их насчитывалось несколько десятков (!) Какие там вопросы, когда вокруг личный гарем очаровательных граций, только и ждущих внимания!

Параллель сопоставления времён провелась независимо от Вальки. Та ленкина тётя получала сверху подробные инструкции, в которых её предупреждали о «недопустимости разведения разврата» и «нарушения норм социалистического общежития» «противоестественными» и «слишком откровенными» движениями, могущими якобы нанести непоправимый вред юным девочкам и растлить их души, создав извращённое представление о женском долге перед любимым мужчиной. Приезжали даже специальные инспекции с ревизиями... Валя с отвращением передёрнул плечами: какое ханжество, какое лицемерное целомудрие!

Сбив же себе ритм дня и ночи, Валя взял за правило засиживаться на посту вместе с девушками и медсестрами допоздна, благо темы для интересных разговоров всегда находились. Утром приходилось расплачиваться за ночные бдения тянущей кожей лица, тяжёлой головой и слипающимися глазами. Организм разогревался только ко второй половине дня и всё повторялось. Как-то Валя взял на денёк плеер у Марины; на одной из кассет у неё был коллаж из песен, больше всего ей нравившихся. Почти всех их Валька слышал, но здесь, от такого необычного совмещения, от мыслей о Ленке, он вдруг затосковал по ней необыкновенно, погружаясь в сладкий иллюзорный мир и представляя: вот она стоит здесь, улыбается, протягивает ему руки... И он был благодарен этим жёлтым тюльпанам, сгоревшим свечам и тающим сентябрьским снежинкам за такое, пусть и не настоящее, свидание с любимой.
Он лежал, закрыв глаза и мысленно унёсся далеко-далеко. Где-то в далёкой тропической стране, на берегу бирюзового моря, ласкового и шумящего, он лежал с Леной под тенью невысоких пальм на сыпучем сухом песке. И было настолько хорошо, что хотелось кричать об этом всему миру, хотелось прижать Лену к себе зарыться с головой в её пышные, душистые волосы и замереть так, тихо покачиваясь в такт шелестящему шуму? морского прибоя. А потом... Потом слиться с ней в страстном порыве и забыть обо всём, кроме своей любви... И быть так целую вечность, ни о чём не думая и ни о чём не беспокоясь.
Но что это? — какие-то туземцы выходят из леса и с криками бросаются к ним, размахивая руками и потрясая копьями. И Валька встаёт у них на пути, закрывает собой Лену и страшно бьётся с дикарями, расшвыривает их в разные стороны и скоро уже отбивается, стоя на трупах, а дикарей всё больше к больше, начинают деревенеть мускулы и заливает потом глаза, ватные ноги отказываются повиноваться, он оборачивается и видит страшный пиршественный кос тёр и голову его Лены, насаженную на копьё, её обнажённое тело валяется в стороне, залитое чёрной кровью, его готовятся надевать на вертел. И дико, пусто и страшно, сердце падает куда-то вниз и запутывается в животе, хочется закричать от ужаса и горя, но язык прилипает к гортани. А каннибалы злорадно хохочут и кричат женскими голосами: «Валька, пора обедать!..» С яростным хрипом Валя бросается к ним, навстречу чёрной бездне, окутывающей его и... чуть не падает с кровати. Наушники полусползли с ушей, коробка плеера чудом удерживается на самом краю матраца.

— Тебе что, сон плохой приснился? — наклоняется к нему Нина.
— О, чёрт!.. — облегчённо выдохнул Валька, протирая глаза, — какое счастье, что это был только сон!
Он встал и потянулся, стряхивая с себя последние видения и окончательно просыпаясь.
— А мы входим, ты ворочаешься, скрежещешь зубами, в красных пятнах весь... Я так и подумала, что тебе кошмар снится.
— Странно, что я заснул, — пробормотал Валя, приглаживая волосы.
— Ничего не странно!—воскликнула Марина. — Лёг в три ночи, встал в девять и ещё удивлён!
Нина кивнула на пустую кровать соседа:
— А этот ... чмо тебя не разбудил,—заметила она.
— Может, его в боксе не было, — предположил Валя, засовывая плеер в свою тумбочку.
— Не надо, был он в боксе, мы видели, — возразила Марина.
— Тогда это потому, что он очень обо мне хорошего мнения, — улыбнулся Валя. — А чего вы так с самого начала на него взъелись?
Марина с шумом выпустила воздух.
— Как ты думаешь, сколько ему лет?
— Сорок с небольшим.
Нина поаплодировала и быстро проговорила, желая сказать первой:
— Как же. Двадцать девять не хочешь?
— Да-да-да, — Марина беспокойно огляделась и потянула всех на выход: все уже были в столовой, сквозь стёкла в других боксах никто не маячил. — Он доцент каких-то там наук, даже лысеть начал от усердия.
Нина бросила зло:
— Типичный пример заучившегося сюсюкающего дро... э-э, — она поперхнулась и, взглянув на Валю, воскликнула, прижимая руки к груди: — Ненаглядный наш, тебе же непонятно, о чём я говорю, ты же стесняешься! — она взъерошила его волосы, — ты уж прости меня, старую пошлячку.
— Прикинь, у него ещё и жена есть, — сообщила Марина, — они, наверное, спят в разных комнатах. К такому дебилу прикоснуться даже противно.
— Откуда такое подробное досье? — удивился Валя.
— Есть связи, — уклончиво сказала Марина, значительно подняв указательный палец.
— А ему ещё не понравилось, как ты играешь классно, — Нина возмущённо покрутила головой.
— Да он просто давно по башке не получал, ботаник несчастный!
— Ничего подобного, девчонки, — возразил Валя, — он слишком принципиален, чтобы его можно было исправить такими методами. Такого уже не переделаешь. — Откуда только берутся такие? — Нина сморщила свой маленький: носик, будто ей предложили съесть сколопендру.
— Очень простой вопрос, могу и ответить, — отозвался Валя, — Неоправданно строгое воспитание в детстве, мало разнообразных впечатлений, необходимых для детского возраста, привычка зубрить в школе... Огромное умственное напряжение должно нейтрализовываться правильным режимом дня и полноценным отдыхом, какой-либо активной физической деятельностью, приносящей положительные эмоции, понимаете, да? Ничего этого у него нет, что порождает нервные стрессы, пессимизм, появляется раздражительность, издёрганность, быстрая утомляемость, аллергия на массу предметов и поступков. Облысение, кстати, яркое тому свидетельство. У психически полностью здоровых людей волосы не должны выпадать даже в девяносто лет, а психическое здоровье взаимосвязано с физическим.
— Фига себе! — протянула Марина. — Ты словно лектор общества «Знание».
— А ведь всё верно сказал, — похвалила Нина, — я тоже как-то думала над этим но у меня это как-то неясно было, а ты раз! — и всё по полочкам разложил. Хорошо у тебя котелок варит, молодец.

 Отправлено: 18.04.14 02:40. Заголовок: ...После обеда все ч..

...После обеда все часто собирались в фойе. Там можно было посмотреть телевизор, поиграть в шахматы или шашки. Да и вообще там было порой просто приятно посидеть декоративные пальмы, красивые рисунки на стенах, большой, подсвеченный изнутри аквариум с некими молчаливыми красными рыбами, тихое шуршание вентилятора под потолком — красиво. Но люди часто неспособны увидеть красоту и спокойствие — поэтому там часто заходили разговоры о политике и реалиях современной жизни. Инициатором их был обычно небольшой желчный старикан, которого сбила машина. Причины для жалоб ему не было нужно никакой: он просто начинал визгливо и громко жаловаться на жизнь, на то, какие все стали плохие. Кто-то обязательно реагировал на его слова и скоро уже несколько человек оживлённо обсуждали различные общественные проблемы. Когда Вальке впервые довелось услышать такой разговор, то он не знал, что ему делать — плакать или смеяться. Вроде бы взрослые серьёзные люди, но какую же чушь они порой несли! Причём большинство таких спорщиков считало, что только он (она) знает как и что надо делать для улучшения жизни, только он (она) прозорливо видит истоки всех недостатков.

Само собой, были и те, кто не хотел портить себе здоровье в таких дискуссиях, ибо сдержанностью особой никто там не блистал. Иногда кто-нибудь просил Валю сыграть на гитаре и спеть, и тот не отказывался, по часу и больше развлекая, даря им или улыбку или печаль, безо всякого социального подтекста, могут го породить ненависть и злобу. Но однажды и Валя не избежал острого спора, который ему навязал мужчина лет около сорока пяти, всегда неодобрительно смотревший, каким успехом пользуется Валя, едва в его руках оказывалась гитара.

Один раз, когда парень в промежутке между песнями думал, что бы ещё исполнить, наигрывая несложную мелодию и негромко беседуя с сидевшими вокруг него людьми, этот мужчина втёрся между стоящими и сходу обратился к Вале, выказывая своё негодование:
— Играешь всё, поёшь... Работать надо, а не песни петь. Мы семьдесят лет песни пели, так что теперь нечего народ от жизни отвлекать, про тарелочки всякие, про треугольники сказки рассказывать...
Валя, действительно рассказывающий перед этим о феномене Бермудского треугольника, порозовел и разом оборвал мелодию.
— А вы собираетесь что-то предложить? — спросил он, разглядывая лицо подошедшего.
— Я говорю, что нечего людей всякой чепухой отвлекать от нормальной жизни. Хочешь как Кашпировский, да? Тот тоже хотел всю страну в транс ввести, чтобы не замечали ничего, так и ты, только масштабы другие.
— Я не имею ничего общего с Кашпировским и мне не совсем ясно ваше предложение, — спокойно ответил Валя, немного прищуриваясь.
— От твоих тарелочек, колбасы в магазинах не будет, — твёрдо произнёс мужчина. — Полезнее познакомиться со стенограммой последнего съезда.
— А, так вы полагаете, что прослушивание политических баталий принесёт больше пользы, нежели набор интересных познавательных фактов нейтрального содержания, — догадался Валя, сдержанно улыбаясь.
— Именно так, — подтвердил мужчина.
— Что ж, это ваше мнение и это ваше право – делать свой выбор.
— Это правильный выбор, — сухо сказал валькин оппонент.
— Это не совсем так, вернее, совсем не так, — ещё спокойнее и, как даже показалось Марине, сидящей рядом, с ленцой возразил Валя, — сейчас почти вся информация носит политический характер, она преследует людей абсолютно везде — по радио, телевидению, в прессе. Политика и проблемы общественной жизни претендуют на подмену нормального отдыха, это очень давит на психику и требуется разгрузка, развлечение. Можно быть осведомлённым о политических новостях, но принимать информацию исключительно такого толка просто вредно, впрочем как и исключительно развлекательную. Всё должно соотноситься в здоровых пропорциях.
— Что-то я не совсем понял, — буркнул сбитый с толку мужчина, — ты что, решил развести здесь идеологию праздности и хочешь доказать, что никчемная болтовня о чёрт знает чём может быть ещё и полезна?
— Что за плоское восприятие? Слишком плотная информационная насыщенность приводит к стрессам, нервной невоздержанности и нетерпимости, если погружаться в неё с головой, — от валькиных слов ощутимо повеяло холодом. — Как раз то, что вы сейчас демонстрируете. Издёрганная психика будет комплексовать по малейшему поводу, порождая психические заболевания. И страшно, когда в такой ситуации может оказаться целый народ, желающий к. тому же улучшения собственной жизни. Никакого улучшения не будет, если люди научатся просто радоваться жизни, а не только брюзжать в очередях и клеймить всех направо и налево.
Мужчина вскипел:
— Так ты что, считаешь меня шизофреником? — и хотел сказать ещё что-то, но натолкнулся на твёрдый повелительный взгляд Вали и замолк на полуслове.

После этого случая уважение к Вальке возросло ещё сильнее, но тому так наскучили эти пустые препирательства, что он предпочитал быть у себя в боксе вместе с девушками, так как сосед его поправился настолько, что часто отсутствовал. Девушки же не оставляли его ни на минуту. Сначала Вале иногда не нравилась такая навязчивость, но скоро он изменил это мнение.

Нина с Мариной были, что называется, свои в доску. После того памятного случая в фойе Валя заметил, что они стараются узнать его точку зрения по самым разным вопросам и делятся с ним своими проблемами не из скуки, а более или менее заинтересованно, ища в нём союзника и советчика. С ними вообще стало очень легко общаться, так как они сохранили часть своей соображательной машины, подрастерянной в бесконечных развлечениях и любовных интригах. Впрочем, Валя и не заводил никогда разговоров о высоких материях, а рассказы его старших подружек ему импонировали прежде всего тем, что они давали возможность узнавать психологию разных категорий людей.

Сперва Валю также удивляло, почему они так привязались к нему. Обе не отличались скромностью, постоянно задевали всех подряд мужчин, снисходительно на них поглядывая и соблазняя всеми возможными способами на неосторожные поступки, а потом холодной насмешливостью отталкивая от себя их и ещё больше привораживая этим к себе, заставляя если не страдать и терзаться, то уж наверняка глотать слюнки и преданно ловить каждый их взгляд. Они ещё и потому, имели такой успех, что среди женского контингента миловидных молодых особ больше не было. С Валькой же они общались живо и непосредственно, он был единственным, с кем они говорили на равных. Это было тем удивительнее, что Валька, по их при¬знанию, ничем не походил на взрослых уже ребят из их компании, он даже был на пару лет их младше, но так или иначе он им явно нравился и это было отнюдь не только платоническое чувство.

Сосед ему ужасно завидовал, хоть и пытался сделать вид, что увлечён сверх всякой меры своими книгами и серьёзными записями. Валька это прекрасно видел. Он вообще видел как на ладони, что половина мужчин, особенно молодых, что лежали в ихнем отделении, жадными завистливыми взорами смотрели на этих девушек, и это отношение отчасти переносилось на Валю.
Однажды к нему обратился один такой, уже выздоравливающий.С обидой в голосе, он спросил, зачем Вале две девчонки, дескать, мог бы поделиться. На что тот резонно заметил, что не они две нужны ему»а он один нужен им обоим, поэтому товарищ может с ними сам договориться, а он в обиде не будет. На свою беду мужик воспользовался этим советом и подвалил к Марине в её бокс, когда она причёсывалась. Он настолько откровенно стал навязываться к ней в приятели, намекая к тому же, что знакомство можно будет продолжить и за пределами больницы, что Марина со свойственной ей в таких случаях насмешливой улыбочкой указала ему на дверь. Тот сделал вид, что не понял, подвалил ещё ближе и взял девушку за локоть. Но Марина без тени сомнения залепила ему такую пощёчину, что мужик. чуть не упал, а потом несколько дней ходил с горящим отпечатком царственной ладони. А Марина иногда участливо спрашивала, кто его так ударил и когда же он придёт к ней, нельзя же быть таким жестоким!

А Валя постепенно выздоравливал... Ему не делали никаких операций, хотя по всем медицинским законам ему их просто обязаны были сделать в первые же дни не меньше двух, но все его болячки, среди которых были и очень тяжёлые, странным образом рассасывались, исчезая без следа. Жесточайшие глубинные внутренние кровоизлияния, трещина в костях, словом, обыкновенный человек умер бы ещё там, в подвале от болевого шока. Но Валя недаром четыре года готовил своё тело к таким испытаниям ежедневной монотонной набивкой не только ударных поверхностей рук и ног, но и всего остального тела, превращая свою мускулатуру в настоящую броню.
Северцев приходил ещё три раза и делал сложный массаж с внушением, пробуждая скрытые в Вале могучие силы сопротивляемости. Через неделю парень понял, что по настоящему возрождается и с того утра вставал раньше всех на полчаса и занимался йогой, пробовал специальные китайские упражнения. Однажды его застала за этим Джамиля, делавшая утренний обход. Она ничего не сказала, лишь чуть загадочно улыбнулась.

Каждый день его обследовали в процедурной и разводили руками, не понимая, откуда взялась такая сила в этом организме, кто-то из врачей собрался даже писать диссертацию по этому вопросу.
Первоначально намечалось наложить Вале гипс в трёх местах, через полторы недели об этом было даже странно вспоминать. Валя упрямо выздоравливал сам, идя наперекор всем аксиомам западной медицины.
Родители притащили Вале массу фруктов, в основном это были апельсины и яблоки. Это было кстати, так как Валя иногда не рисковал есть в столовой, видя несъедобное качество некоторых тамошних продуктов. Колбаса была почему-то в зеленоватых пятнах, кофе наполовину разбавляли водопроводной водой. Один, раз в гречневой каше Вале попалась упругая металлическая пружинка с острыми концами. «Как эскимосы на белых медведей, — подумал Валька, — в желудке распрямится и сдыхаешь через пару дней». Он показал опасную находку поварам, но те обосновали всё логически безукоризненно:
— Гречка же на поле растёт? На поле. А могут на поле валяться посторонние предметы? Могут. Вот при сборке случайно и попала она в зёрна.
Ну что тут скажешь?

Однажды Валя от нечего делать притворился спящим, когда к нему зашли девушки. Те качали его совершенно по варварски будить. Валя «сонно» отбрыкивался, потом перевернулся на другой бок и сделал вид, что заснул ещё крепче. Надо сказать, что это пятиминутное представление получилось неплохо, потому что девчата поверил и, что его так разобрал сон. Когда они стали бы уходить, Валя намеревался их окликнуть, но уходить они не стали, а начали Валю обсуждать, собираясь, видимо, будить его ещё. Валя же удовлетворённо сопел, изобретательно изображая глубокий сон, а мысленно потешался над этими двумя простофилями и прислушивался к их разговору.
— У нас бы были такие парни как он, — это была Нина.
Голос Марины ответил:
— Он просто ни на кого из наших не похож, он очень непредсказуем. И в лучшую сторону.
— Очень правильно, — сказал вдруг Валя своим обыкновенным голосом и раскрыл глаза.
Девушки в замешательстве переглянулись.
— Валька, это нечестно, — обиженно проговорила Нина, — что за нелепые шутки?
— Ну извините, — Валя широко улыбнулся и сел на кровати, — я просто решил себя чуть-чуть испытать.
— Ой, артист! Ты гляди, Нин, он и вправду нас надул.
Марина, заливаясь смехом, бесцеремонно свалилась на Вальку и обняла его за плечи. Нина посмотрела на неё и тоже рассмеялась.
— А мы как две идиотки пытались его разбудить!
— Ну ничего, — пообещала Марина, вольно разлёгшись поперёк Вальки и зачем-то поправляя ему волосы, — второй раз так уже не наколешь. Просто выдержки не хватит.
— Ещё как хватит, — весело возразил придавленный Валя, пытаясь спихнуть с себя девушку.
— Есть одно проверенное средство, — маринина рука легла Вале на живот и поползла вниз.
Тому удалось, наконец, стащить её с себя.
— Иди отсюда, — засмеялся он, перехватывая её руку и поддавая ей рукой под зад.
Обессиленная от смеха Марина неуклюже слезла с кровати. И тут же щёлкнула Валю по носу.
— Ты хотел нас обмануть, — заявила она, — поэтому мы обиделись и уходим.
Тут как раз в бокс вошёл мрачный сосед, взявший за правило заходить сюда, как только видел, что Валька не один. То ли он хотел помешать им таким образом, то ли ещё что, но это всегда выглядело очень назойливо. Сейчас Марина посмотрела на вошедшего с видом крестьянской девочки, увидевшей короля и сделала глубокий реверанс.
— Мы приветствуем синьора Боттичелли, — она комично взмахнула руками и присела ещё ниже.
Девушки звонко расхохотались и выскочили за дверь, благо и у них шли дела на поправку и они уже могли передвигаться достаточно резво.

Вечером этого же дня Валя почувствовал себя окрепшим настолько, что может попробовать хоть немножко нагрузить себя физически. Единственным подходящим местом для этой цели было, конечно, фойе, а по времени это возможно было после отбоя, где-то около одиннадцати часов.

Валькин сосед уже улёгся, что-то бормоча себе под нос, когда парень посмотрел на часы. Было пятнадцать минут одиннадцатого. Через полчаса Валька тихо вышел в фойе. Кругом никого не было, дежурившая в эту ночь медсестра Лиля легла ещё час назад, сделав вечерний обход. «Что-то от меня осталось?» — додумал Валя, чуть размялся и принялся отжиматься от пола на кулаках, пяти, трёх и двух пальцах. Потом устало поднялся и вынужден был самому себе признаться, что ослаб прилично — сорок раз он отжимался три года назад. Попробовал сесть на шпагат и не смог достать пола несколько миллиметров, остановленный острым уколом в травмированной мышце. Подъём разгибом, штопор и выход через спину, на прямые ноги из положения лёжа получились со скрипом, но сердце бешено заскакало в груди. Акробатика осталась на прежнем уровне. С тао вышло похуже: через полминуты Валька упал на удобное клеёнчатое кресло, задыхаясь от нехватки кислорода и боли, которой отозвались на столь быстрое движение ещё далеко не зажившие раны. От слабости перед глазами поплыли красные и зелёные круги. «Отвратительно! — простонал Валя. — Год назад я и то выглядел лучше!..» Но тут же трезво возразил сам себе: «Что за нелепые сравнения? Год назад ты тренировался как одержимый, а сейчас три недели постельного режима, половину в бессознательном состоянии... Будь счастлив, что ты ещё можешь стоять на ногах после всего этого».
В конце концов, можно было бы себя и поздравить — как никак первая проба сил после такого тяжёлого состояния.
Лежать теперь Валя просто не мог, терзаясь состоянием искусственной расслабленности, он постоянно двигался, бешено жалея, что может заниматься только поздним вечером, когда меньше вероятности, что кто-то увидит его. Ладно бы увидит и промолчит или сдержанно расспросит, так нет ведь, пристанет как банный лист, да и всем успеет нашептать, ходи потом как в свете юпитеров и под микроскопом. Все будут намёками и полувопросами стараться показать своё знание предмета. «Однако я становлюсь подозрительным неврастеником, — удивлённо подумал Валя. — Есть, конечно, такие люди; пока, к сожалению, их немало, но ведь и много противоположных характеров и они тоже часто встречаются». Валька подумал, что наиболее распространён сейчас средний тип, совмещающий в себе в разных ситуациях немногословную сдержанность индейца с типом восточного базарного торговца сластями или отечественного производства бабок со стаканом семечек. «Опять чушь! — яростно воскликнул неподкупный голос внутри, — занимаешься, друг, приклеиванием ярлычков-с. А это тоже гнусновато, хоть и скрыто от всех любопытных ушей». Всё же отчасти Валька был прав, только ошибшись слегка в подборе формулировки. Действительно, есть люди умные, культурные, способные унять любопытство, видя желание человека уединиться и не говорить много на заинтересовавшую постороннего тему, но много и настырных, начинающих дознаваться до всего, всё узнанное бессовестно разбалтывать в виде маленьких сенсаций и делать ещё при встрече с тем человеком честные глаза. «Тип преуспевающего журналиста, репортёра, — Валя беспомощно улыбнулся, — опять ярлык! Но недалёкий от истины».

Да-а, так бы Валя тренировался с утра до вечера, выздоравливающий организм настоятельно требовал энергичного движения; Вальке буквально казалось, что бездействуя, он внутренне весь начинает чесаться. Порой потребность дать ему хоть какую-то физическую разрядку, резко выбросить энергию становилась просто невыносимой. Тогда Валя уходил в туалет и там быстро наносил десять-двадцать ударов, без невероятных прыжков и сложного перемещения, просто, чтобы дать мышцам работу, чтобы чередовать упражнения статичные и однообразно-монотонные с взрывными, к которым его организм привык как к опиуму. И лишь с одиннадцати до часу ночи у него было время на небольшую тренировку; из-за такого позднего времени пришлось ломать весь устоявшийся с годами график, своей жизнедеятельности, смещая его часа на четыре и из «жаворонка» превращаясь в злостную «сову».
Однако однажды его ночным занятиям чуть было не пришёл конец. Дежурный врач — его фамилия была Дебрянский, это был высокий и молодой ещё человек, но ужасно самоуверенный, любящий беспрекословное подчинение и звонкую фразу и совершенно не умевший выслушивать возражения — ни с того ни с сего решил произвести ночной обход раньше обычного, где-то полдвенадцатого. Как раз в эту ночь дежурила Джамиля, но у неё с вечера побаливала голова и она легла спать рано, сделав в десять привычный обход, поэтому Валька был единственным бодрствующим на крыле. Он уже успел завершить свою обычную программу и выполнял дыхательные упражнения, успокаиваясь и настраиваясь на сон. Джамиля доверила ему ключ от душевой, он собирался через несколько минут идти туда, но неожиданное появление Дебрянского перечеркнуло эти благие намерения.
Валька стоял в неподвижной позе, закрыв глаза, когда врач проходил мимо.
Он несколько секунд скептически рассматривал неподвижного Вальку, затем презрительно хмыкнул с явным расчётом обратить на себя внимание, подумав, вероятно, что Валя его не заметил. Тот его, конечно, заметил, вернее, услышал, но подумал, что врач всё-таки, может догадаться, что мешать в таких случаях нельзя.
Но Дебрянский саркастически хмыкнул ещё раз и процедил:
— Это ещё что за фокусы? Или вам, молодой человек, плохо известен больничный распорядок? В десять вечера ты обязан быть у себя в боксе.
Слова его произвели меньше эффекта, нежели он рассчитывал. Валька просто не обращал на него внимания.
— Больной, я к вам обращаюсь, — грубо прикрикнул Дебрянский и слова его в окружающей тишине прозвучали пушечными залпами. Он подошёл к окаменевшей фигуре этого больного. В полуотключённое сознание того ввернулась раздосадованная мысль: «Ну как можно быть таким назойливым, не представляю». Он с усилием воли открыл глаза и медленно принял обыкновенное положение. Посмот¬рев на врача как на надоедливого комара, тихо попросил:
— Не мешайте мне, пожалуйста. Никому ведь хуже не будет, если я лягу попозже.
— Ну-ка быстро в бокс, — резко скомандовал Дебрянский. Привычка командовать у него сохранилась со времени работы в детской больнице. — Ты ещё меня учить будешь! Как только медсестра допустила такое!
— Послушайте меня, — начал Валя.
Но Дебрянский слушать настроен явно не был.
— Мне что, за руку тебя отвести? — крикнул он своим неприятным голосов.
Валя отступил на полшага.
— Вы разбудите больных. А заодно искалечите меня во второй раз. Я тоже боль¬ной всё-таки.
— Ты — больной? — переспросил врач. — Как у тебя хватает наглости говорить такое? Я знаком с результатами твоих обследований, на тебе пахать можно, а ты здесь прохлаждаешься как в санатории! ещё тут выступаешь очень много. Дал бы я тебе по шее, хотя...уши тебе надрать и хватит.
Валька был кременно-бесстрастен, лишь глаза его наливались льдом.
— Вопрос о моей выписке решает лечащий врач, — спокойно ответил он, с трудом сдерживая искушение свалить его одним ударом. — А что касается ваших пожеланий, то можете оставить их при себе, я бы на т в о ё м месте постеснялся бы показывать свою дурость.
Он слегка скривил губы и прошёл мимо опешившего Дебрянского. Но тот ухватил Валю за кисть и дёрнул к себе. К удивлению врача рука юноши оказалась твёрдой как железо. Валя без труда освободился и пошёл дальше.
— Ну-ка стоять! — удивлённо приказал Дебрянский и быстро догнал было Валю. Но потом остановился в нерешительности и быстро пошёл на пост, где мирно спала Джамиля. Валя понял это слишком поздно, чтобы помешать впутать сюда ещё и Джамилю. Дебрянский бесцеремонно растолкал медсестру и начал ей, полусонной, срывающимся от негодования голосом выговаривать за то, что один из больных оказался вне бокса в такое позднее время. Та никак не могла понять, в чём дело, даже когда увидела Валю.
— Ты что, не понял?! — вскинулся на него неугомонный доктор и добавил с угрозой: — Зашвырнуть тебя туда, что ли?
Валя холодно рассматривал его, покусывая губы, потом резко сказал, словно выстрелил:
— Уходи отсюда. Быстро!
Дебрянский хотел схватил Валю за шиворот, но железная рука того ухватила локоть врача и с необычайной лёгкостью притянула к себе, хоть тот и был значительно выше и массивнее. Он потерял равновесие, а Валя взял его за горло двумя пальцами и откинул на стойку, не ослабляя хватки. Тот захрипел, нелепо размахивая руками и получил короткий удар ногой в солнечное сплетение. Джамиля, ещё толком не проснувшаяся, сидела на кушетке и протирала глаза, мало что ещё соображая.
А Валька огненным взглядом смотрел в глаза обессилевшего врача и медленно говорил, вколачивая каждое слова в глубину его амбициозного подсознания:
— Ты никогда больше не будешь так высокомерно разговаривать с другими людьми. Ты ничем не лучше их, тебе многому можно у них поучиться. Запомни это очень хорошо и никогда не забывай... Никогда не забывай, слышишь?
— Слышу, — покорно просипел врач.
— А теперь вставай и... вон пошёл!
Потерянный и сразу какой-то съёжившийся доктор, с суетливыми глазками, которые ещё минуту назад казались такими непробиваемо колкими и надменными, незаметно и тихо выскочил в общий коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.
Напряжение обстановки почуяла и Джамиля.
— Господи, что ты с ним сделал? — воскликнула она, вставая с кушетки.
Но Валя уже завёлся.
— Спать! — приказал он, собирая волю в кулак и отчётливо представляя, как светящаяся пульсирующая энергия, повинуясь его настойчивому приказу, концентрируется и неслышной струёй вливается Джамиле повыше переносицы, нагоняя на неё необоримую дремоту.
Медсестра непонимающе глядела на Валю, а потом словно бы удивлённо зевнула и начала медленно клониться в сторону, уходя в мир сновидений. Валька успел подхватить её грузное дородное тело и уложить обратно на кушетку. Потом прижал кончики пальцев к вискам, силясь унять бешеное сердцебиение и вытер с лица капельки пота.
Сам он уснул как только повалился на свою кровать и проспал до часу дня. Он был уже давно «своим человеком» и мог позволить себе такие вольности, ник¬то его будить не стал.

В то утро Джамиля ушла с дежурства в девять часов, как обычно после очередной смены, а через два дня из её уст Валя услышал рассказ об этих ночных событиях, показавшихся ей сном, Валька это авторитетно подтвердил, сказав, что в снах бывает всякая несуразица. И тут же занял внимание слушателей, начав рассказывать про свои подобные сновидения, мысленно показав себе кулак — заставить Джамилю всё забыть он так и не сумел, лишь отодвинув для неё происшедшее в область нереального.
Что же касается Дебрянского, то Валя уже не слышал его высокого командующего голоса и не видел его царских манер, сам же продолжал преспокойно заниматься, дальше.

Форма восстанавливалась, ускоряя выздоровление, так Валя и жил. Днём и вечером им безраздельно владели девушки, а в начале ночи он упорно пробуждал своё законсервировавшееся мастерство, отмечая с упоением, что может позволить себе с каждым днём всё больше и больше.

И наконец, настал день, когда Валя вновь почувствовал ритм боя, как он чувствовал его до больницы. Он вертелся волчком, изгибался, кувыркался, сыпал ударами в разные стороны и даже видел серые тени воображаемых призраков-противников, как и раньше. Но не видел, как Марина, Нина и Джамиля неслышно подкрались и, как зачарованные, смотрели на эту смертельную пляску китайских монахов. Валька остановился мгновенно, что-то негромко скомандовал сам себе, успокоил дыхание и сел на колени. А тайные зрительницы так же тихо, удалились.
Но всё тайное рано или поздно становится явным. Валька недаром обладал дьявольской проницательностью. На следующее утро многозначительными переглядами и каким-то по новому восхищённым отношением к нему девчонки выдали эту маленькую тайну. Валька так им и сказал. Они и не стали этого отрицать, напротив, с увлечением рассказали о том, как проследили за ним вместе с Джамилёй и как тихо восторгались валькиными кульбитами.
— Мы не совсем тебе поверили, когда ты сказал, что десятерых уложил, извини, — сказала Нина, — но то, что ты вытворял вчера — это было захватывающе.
— А ты сколько лет занимаешься? — спросила Марина, блестящими карими глазами уважительно глядя на Вальку.
— Четыре года, — ответил тот.
— Тебе надо в фильмах сниматься, будешь миллионы грести.
— Я знаю. Для меня деньги не играют пока никакой роли.
— Как у тебя терпения хватило столько время молчать, с ума можно сойти!
— Надеюсь, что у вас терпения молчать должно хватить на гораздо больший срок — предположил Валька.
— Мы постараемся, Валь.
— Теперь понятно, кто тот человек, что к тебе приходит, — догадалась Марина, — здорово он тебя натаскал.
— Угу, — неопределённо промычал Валя и сел на подоконник. По сравнению с другими днями за окном морозило: было аж минус пять градусов.
На вопросы на Северцеве отвечать Валя не захотел, и девушки от него отстали. Потом ушли к себе в бокс. Валя увиделся с ними за ужином, они всегда занимали столик в углу.
Против обыкновения, они были молчаливы и, как показалось Вале, даже капельку угнетены.
— Что-то вы какие-то поникшие, — обратился он к ним, — или я ошибаюсь?
Некоторое время они молчали.
— Просто все твои слова и жесты,.. они как-то сразу вспомнились нам, и мы... как-то по-другому их восприняли, — серьёзно ответила Нина, — и... — она запнулась.
— Мы с тобой оказались людьми совершенно разного уровня, — договорила за неё
Марина и задумчиво добавила: — Ты очень, очень сильная личность, рядом с тобой
себя как-то по-другому воспринимаешь. И эти твои глаза... Ты по ним словно прожил уже долгую жизнь, — тут она исподлобья посмотрела на него. — Мы, наверное, выглядим дурочками по сравнению с тобой. Не так ли?
— Не так, — Валя покачал головой, удивляясь, к каким глубоким размышлениям их
подтолкнуло увиденное ночью в фойе, — каждый человек индивидуален, надо эту индивидуальность всеми силами сохранять и впитывать всё новое и полезное.
— Это ты сейчас так говоришь. А порой посмотришь так, усмехнёшься украдкой, отведёшь глаза... Тогда-то на это мы внимания не обращали, а сейчас...
— Что сейчас? — нетерпеливо спросил Валя. — Сейчас вы увидели, что я хороший боец, что из того?
— Перестань, — сердито прервала его Нина, — мы видели и хороших таэквондистов и каратистов, и ушуистов, и с афганцами были знакомы. Вот они да, они были про¬сто хорошими бойцами, хотя и уступали тебе. А от твоих движений исходит и какая-то истинная мудрость, что ли... Очень трудно это словами пересказать.
— Да. У нас было о тебе какое-то неполное впечатление, — добавила Марина, — и вот это такое пространство пустое, оно как бы заполнилось.
— Допустим, это так, — словно сообщая решение последней инстанции, промолвил Валя, пристукивая по столу ладонью. — Но это не повод создавать вокруг меня ореол возвышенности, начиная общаться со мной как с премудрым старцем. Поэтому-то, дорогие мои, хоть ваши выводы и верны: сообразили вы всё правильно, — вы оставайтесь какими есть и не пытайтесь фальшивить и подделываться под меня, вам это не идёт совершенно. А если вы стали задумываться над очень уж умными вещами, то это очень хорошо и я всегда к вашим услугам. Но очень изменяться внешне при этом вам не надо, это нелепое бросание в крайности. Лады?
Вечером Валя облегчённо вздохнул: надоевший до смерти сосед переселился в освободившийся девятый бокс, объяснив дежурной медсестре, что Валя со своими знакомыми ему мешает спокойно жить.
Валя сразу ощутил свободу и отсутствие какого-либо сковывающего фактора. За окном пошёл снег и Валя открыл обе фрамуги, против чего из чувства противоречия всё время восставал сосед. Валя с наслаждением втягивал в себя чис¬тый холодный воздух и ловил рукой влетающие снежинки. Снежинки таяли на ладони, превращаясь в капли прохладной воды, а у Вали перед глазами стояла новогодняя комната с разноцветными огоньками гирлянд и тёплым светом от зелёного торшера. Это ушло в прошлое больше чем на месяц, сегодня пятое февраля. День рождения был как раз в тот день, когда он познакомился с Ниной и Мариной. Тогда ещё приехали папа с мамой, привезли ему несколько дорогих пирожных и открытки с поздравлениями от Макса и Димки — друзей из старой школы... Как же всё быстро обернулось, это же было так давно — восемнадцатого числа!..

 Отправлено: 18.04.14 02:40. Заголовок: В эту ночь Валька п..

В эту ночь Валька после тренировки никак не мог заснуть, он поднялся и просто стоял у окна, опёршись о подоконник, ни о чём не думая и ничего не испытывая.
Снег давно кончился, небо расчистилось. Всё вокруг переливалось дивным км сиянием, искристый твёрдый снег алмазным бисером горел под жидким лунным светом. Холодная серебряная Луна равнодушно усмехалась, разглядывая обратившего к ней свой задумчивый взор Вальку.
Марина вошла беззвучно и немного постояла у порога. Валя смотрел в окно, но боковым зрением уловил чуть заметное движение у себя за спиной и узнал девушку, но решил сделать вид, что не заметил её, тем более, что та явно хотела войти незаметно.
Она постояла ещё с минуту и тихо приблизилась к Вальке.
— Думаешь? — спросила она, взяв его за руку.

Он медленно повернул к ней голову и спокойно, внимательно посмотрел на неё. Его глаза заглянули Марине в самую душу и Марина, как всегда в таких случаях, ощутила себя полностью раскрытой перед этим человеком.
— Я помешала тебе, — тихо произнесла она, — мне уйти?
Валька безмолвно покачал головой.
— Нет... Останься, — немного хрипловато ответил он спустя некоторое время, смотря на её прелестное лицо, чуть приоткрытый в волнительном ожидании маленький ротик, вытянутые миндалевидные глаза с длинными изогнутыми ресница¬ми, стройную, уже оформившуюся фигуру, густые волнистые волосы и он вдруг понял, что сейчас ей скажет. «А Лена всё же ещё привлекательнее», — неторопливо проплыло у него в голове.
— А сейчас скажет тебе несколько своих выводов, а ты скажи потом, насколько я был прав, договорились?
— Идёт, — согласилась Марина.
Валька отвернулся от неё, скрестил руки на груди и начал негромко говорить, рассеяв свой взгляд по звёздному небу:
— Я очень понравился тебе и Нинке. И это не то, что заставляло вас ходить и спать с другими парнями, совсем не то. Я потряс ваше воображение комбинацией редчайших теперь качеств, таких как незаурядный ум, привлекательную мужественную внешность, благородную искренность, немногословие, психологические способности... Этот список можно продолжить. Я явился для вас, хоть вы это можете не подозревать, эталоном надёжности и уверенной спокойной силы, со мной легко говорить на любую тему, поверять свои проблемы, просить совета. А в случае чего за мной можно укрыться, не опасаясь ничего. Вы обе играете в обворожительных сирен, немногим позволяя приблизиться к себе и позволяя это по прихоти и капризу. Но внутри вы всё же не те, что снаружи. В вашей основе не лежит пустая избалованная натура, вам нужен кто-то очень сильный, чтобы раскрыть себя полностью. Им оказался я. Конечно, я младше вас на два года, но всё же очень притягателен и вы бы с удовольствием имели бы меня на все случаи жизни, иногда даже трахаясь со мной, а ходили бы и флиртовали со своими старыми и новыми приятелями. А потом...это обладание столь редким человеком как я вам просто бы льстило. И мне абсолютно ясно, зачем ты пришла одна в час ночи. Прости, Маринка, я бы не имел ничего против, но под Новый год я встретил девчонку, из-за которой и нахожусь здесь. Ей пятнадцать лет и года через три она стала бы очень похожей на вас с Ниной, но не станет. И она прекрасна как Афродита, словами объяснить это невозможно... Короче, я отвлёкся. Но про вас я всё сказал верно, не так ли?
Валька повернулся к Марине и увидел её растерянное пылающее лицо. Она же увидела его внимательные усталые глаза, горькую складку у плотно сжатых губ и её вдруг обдало изнутри неким горячим холодом, от которого потемнело в глазах.
— Ты телепат, Валя, словно я сама тебе это рассказала. Ты настолько прав в каждой своей фразе, что, наверное, сам себе не представляешь. Боже мой...
Шатаясь, Марина подошла к кровати и села на неё, закрыв лицо руками и глухо проговорила, почти простонала:
— Да, ты всё сказал абсолютно верно, даже то, в чём я сама себе боялась признаться. А ты... очень похож на библейского пророка. Хотя нет, не так... Ладно! — Марина махнула рукой, всем своим видом выказывая полную потерянность. Она беспомощно и чуть нервно улыбнулась. — Вот видишь, это совсем немыслимо: я покраснела перед парнем. Когда это было в последний раз? Лет пять назад, наверное... А у тебя серьёзно с этой девчонкой?
— Мне кажется, что ты этого просто не поймёшь, — Валя пожал плечами. — Мы любим друг друга.
Марина криво усмехнулась, тень жалкой улыбки на миг исказила её лицо.
— Ромео и Джульетта, — выдавила она из себя. Но было видно, что ей не до шуток. — Ты раньше о ней ничего не говорил.
— Раньше в этом не было необходимости.
— Нда-а, ты меня всё время удивляешь, как только тебе это удаётся?
— Незнакомый тип людей незнаком во всём, все их слова и поступки непривычны
— Решил по обыкновению прочёсть лекцию? — кисло спросила Марина.
— Для лекции здесь нет кафедры, да и время не вполне подходящее, — холодно ответил Валя.
— Необычный человек необычен во всём, — раздражённо перефразировала Марина и встала. — ладно, спи спокойно, гениальный ребёнок, я больше не приду так поздно.
— Можешь приходить когда угодно, если я не буду спать, — отреагировал Валя, — ты меня пойми правильно, мне потом будет очень неудобно перед Ленкой, я не Казанова, моя любовь направлена на определённого человека, а не на весь противоположный пол, пусть и лучших его представительниц.
— Ладно, я не прошу тебя оправдываться, пока, до завтра, то есть уже до сегодня, — Марина махнула рукой и быстро вышла.
Валька скоро лёг и попытался заснуть, но это удалось ему не сразу, и целый час он был снедаем мучительными раздумьями, убеждая себя, что никакой его вины перед Мариной нет, что он был прав, но какое-то робкое желание сделать ей что-нибудь приятное усиливалось с каждой минутой. «Значит что-то здесь не так, иначе я бы не волновался», — решил он и через пять минут уже спал, побеждённый поздним временем и дневной усталостью.
На следующее утро за завтраком Валя изо всех сил старался выглядеть непринуждённо, будто этой ночью ничего не было. Улучив момент, Марина сказала ему:
— Да, ты и в самом деле не притворяешься, не строишь фасон, ты действительно та кой как есть. Ты был бы очень похож на ботаника, но от тебя исходит невероятная сила, мы заметили это с самого начала; какая-то неподкупная твердь получается из твоих качеств.
— Какая приятная лесть, — усмехнулся Валька.
— Да ладно прибедняться, я ведь всё верно говорю.
— Тебе виднее...
В остальном же всё было как обычно и больше этот случай в беседах никогда не всплывал, хотя иногда Валя и чувствовал на себе безрадостный взгляд Марины
Так, ни шатко ни валко прошло три дня. Наметившийся в отношениях между ребятами холодок не исчезал. Валя сожалел о случившемся, но лично для себя другой линии поведения не находил.
В дежурство Джамили они засиделись допоздна, что стало уже традицией и опытным женским чутьём медсестра определила, что их немножко что-то тяготит. Она была очень заводной и весёлой женщиной и, как никто другая, умела создавать мажорную атмосферу. Она начала рассказывать свежие анекдоты, потом потребовала, чтобы Валя чего-нибудь негромко спел, а около двенадцати стала отсылать их в боксы, уверяя, что у неё завтра напряжённый день и ей необходимо выспаться. Но выспаться в эту ночь ей было не суждено.

Четверть двенадцатого внизу, на первом этаже с улицы послышался какой-то звон, как будто разбили стекло, и приглушённую ругань. Все подбежали к окну, но там было темно и никого не было видно.
— Чертовщина какая-то, — сказала Джамиля и зашторила окна.
— А вдруг это не просто так? — спросила Нина, вопросительно смотря на неё.
— Нинка, пора бы уже знать, что просто так ничего не бывает, — назидательно сообщила Джамиля, — всему на свете есть какая-то причина; я вам не рассказывала как год назад на то крыло залезло двое молодых людей? Тоже ночью было дело между прочим.
— Как залезли? — не поняла Нина.
— Через окошко, несмышлёная моя, — пояснила Джамиля.
— Чего, окна открыты были, что ли?
— Их не так сложно открыть снаружи, — вмешался Валя.
— Да. Они открыли окно именно снаружи. И начали зажимать медсестричку, что там была. Вы её знаете, это Лена.
— И ради этого залезли? — недоверчиво спросила Марина.
— Бесшабашные были ребяты, пофигисты. А Лена кадрилась с ними очень долго через окно.
— Да как же они на второй этаж залезли?
— Лестницу со стройки притащили и залезли!
— Во дают!
— Ну и чем всё закончилось?
— Протянули её два раза и так же ушли.
— А потом чего?
— А потом ничего. Те ребята, наверное, неплохие были, просто такие... дурь в голову ударила и залезли. Они потом ей ещё цветы забрасывали через фрамуги и записки какие-то. По-моему, Ленка с одним из них гуляла даже как-то. Ну она такая рисковая девочка, вы видели. Да и характер у неё авантюрный, она и не переживала потом, ей даже понравилась такая экзотика. Месяца три они к ней приходили так, потом чего-то там не сложилось.
Прервав Джамилю, внизу ещё раз раздался звон.

 Отправлено: 18.04.14 02:44. Заголовок: — Ну какой там дурак..

— Ну какой там дурак? — она подбежала к окну и опять ничего не увидела. — Надо бы вниз позвонить, узнать, — озабоченно сказала она, вернувшись назад. — Что-то не нравится мне это.
— А это опасно может быть? — наивно спросила Нина.
Джамиля бесформенно полепила в воздухе пальцами, набирая номер по внутреннему телефону.
— Может и опасно, — она обратилась к Нине и кивнула. Потом встрепенулась: — Алё, Кать, это ты? Чего-то я здесь шум какой-то у тебя слышу... Вот как?.. Тогда хорошо… Ага. Ты мне позвони тогда, если новенькое чего будет, ладно?.. Ага. Ну пока.
Она повесила врубку и, зажмурившись, сладко потянулась.
— Кто-то пытался фрамугу открыть и чуть стекло не разбил, — сообщила она, развалившись на стуле. — Такое иногда бывает...

Через полчаса телефон затрезвонил. Джамиля долго слушала, изредка задавая вопросы и когда повесила трубку, выглядела не лучшим образом. Её тут же засы¬пали вопросами и вот что она рассказала: какой-то человек, подошёл к шестому подъезду, где оказывается срочная помощь. Там в маленькой комнатке ожидания сидела женщина с ребёнком. Этот же человек подошёл к дежурному врачу и сказал, что привёз на машине друга, который сильно обжёгся фреоном по пьянке и попросил его поскорее помочь довести друга до подъезда и оказать ему помощь Санитары для таких случаев не предусмотрены и врач сказал, что сейчас выйдет Человек торопливо ушёл, якобы к машине, а сам спрятался в туалете. Пока врач выходил, этот мужчина преспокойно вошёл обратно и скрылся в каких-то коридорах. Вернувшийся в недоумении врач спросил у женщины про странного посетителя и та ему всё сказала. Врач побежал разыскивать мужчину, но того и след простыл.
— И ходит он сейчас по всей больнице вольной птицей или спрятался где-нибудь, пережидает, — закончила Джамиля. — А шестой подъезд не так далеко от нас.
— Зачем он это сделал хоть? — спросил кто-то из девушек.
— Очень может быть, что ему нужны лекарства или наркотики. Часто это одно и то же.
— А такие случаи тоже бывали?
— Бывали. На прошлый новый год. Правда, тогда его поймали быстро, вернее, спуг¬нули, и он ушёл благополучно.
— Но ведь эти лекарства просто так не валяются? — Марина спросила и тут же ойкнула, увидев медленно ползущего по линолеуму громадного сверчка чуть ли не в полпалец длиной.
— Иногда валяются и просто так, — ошеломила всех Джамиля, — вот, к примеру, под седьмое ноября все разошлись, а я тут дежурила вместе с Ларисой Викторовной. Так вот, мы смотрим: в главном корпусе на двух первых этажах свет горит. Мы прошли туда, оказалось, что это операционная и бухгалтерия. Это вы подумайте, не просто забыли выключить где-нибудь в туалете, а в операционной и бухгалтерии! Да ладно бы только свет — двери были открыты! И радио ещё работало на полную громкость. То есть можно было спокойно войти в операционную, а там даже шкафы с медикаментами стояли открытые. А там и спирта, и хлороформа, и кофеина — бери не хочу, можно на машине приезжать. Вот как это называется? И никто не виноват, как, обычно.
— А в бухгалтерии? Там же деньги! — спросила Марина.
— Ну, деньги-то в сейфе лежали, но тоже — хороша дисциплинка-то, а? Это всё по-советски просто. Захотел — дверь в операционной открытой под праздник оста¬вил, подумаешь — свет выключить забыл. И даже шкафы! Невелика преграда, их первоклассник откроет, но сам факт! Истинное гостеприимство... Заходите, кто хочет, выбирайте, чего хотите, а мы пошли гулять два дня. Полный ништяк!
— Пойти что ль мне его поискать? — проговорил Валя, посмотрев на Джамилю.
— Сиди и не дёргайся, — предупредила его та, — Катерина ментов вызвала, они уже наверняка ищут его.
Напряжение возрастало. Снизу как раз прибежала дежурная медсестра и сказала, что ей показалось, что кто-то пытается открыть коридорную дверь, а сделать это не так уж и трудно.
— Он наверняка работал здесь раньше, — проговорила Джамиля, подёргивая плечами, —иначе откуда он так хорошо разбирается во всех наших лестницах, пролётах и коридорах?
— Что, ваш сотрудник может быть наркоманом? — с ужасом спросила Нина.
Джамиля ответила, махнув рукой:
— Его могли уволить за наркотики. Некоторые, кто имеет к ним доступ, не выдерживают, начинают колоться или сбывать налево. Такие случаи были. А у нас наркотиков больше всего — самое тяжёлое отделение, дикие травмы, постоянные операции...
— Пустите, я приведу его на поводке через девять минут, — в который уже раз попросил Валька, — вы же видели меня три ночи назад, он ничего мне не сделает
— Его ищет милиция и она примет за наркомана тебя, кроме того, больных не разрешается выпускать ночью куда попало.
— Ну какой же я больной? — продолжал уговаривать Валька, — я здоров как никогда.
— Валька, мне потом за тебя отвечать. Потом ты что думаешь, ты его поймаешь, а тебе спасибо скажут? Никто не любит, когда добычу уводят у него из-под носа. И менты этим особенно славятся.
— Ну хорошо, хорошо, — Валька поднял руки, показывая, что сдаётся, — будем сидеть и ждать, когда он сам к нам придёт.
Все заметно нервничали, один только Валя был спокоен и позволял себе шутить.
— Этот лейтенант, с которым я говорила, — рассказывала Катя, — сказал, что они видели мельком этого мужика. Говорит, здоровый как бык.
Девушки побледнели.
— Не дай бог он сюда придёт, — напряжённо пробормотала Марина.
— Придёт, — уверенно сказал Валя, — и это будет самая большая ошибка в его жизни.
Он сам не мог понять, откуда у него взялась такая уверенность.
Марина повернулась и долгим взглядом посмотрела на него. Валька излучал само спокойствие, настолько уверенно и раскованно он держался, точно чем накалялась больше атмосфера, тем ему было веселее.

Прошло ещё полчаса. Голубоватый свет дневного освещения по прежнему подрагивал холодно и безжизненно, часы механически отщёлкивали секунды и минуты Валя чувствовал на себе всё нарастающее действие нервозности от всех четырёх девушек, особенно была напугана Катя. Валя мысленно сосредоточился на ней и приказал медсестре успокоиться, привести нервы в порядок. «Тебе хорошо, ты спокойна, ничего не нарушает плавного течения твоих мыслей, все страхи отбрасываются в сторону как ненужный мусор...» — внушал он ей.
Минут через десять Катя встала с кушетки и потянулась.
— Ой, девочки, я чего-то так хорошо себя вдруг почувствовала, даже удивительно какое-то такое тепло, хочется чего-нибудь быстро сделать, словно адреналина в кровь вбрызнули.
Валька с удовлетворением отвернулся, а Джамиля удивлённо взглянула на неё.
— Ты случайно не спятила, Катерина? — поинтересовалась она.
— Только что панику на всех нагоняла, а сейчас решила поиграть в хладнокровие?
— Да сама не знаю, что-то на меня нашло... Да чего нам потом беспокоиться — у нас вот мужчина есть, он нас в обиду не даст.
— Золотые слова, — вмешался Валька, — учитесь у человека, как прекращать панику.
«У меня учитесь», — мысленно уточнил он.
Но та же Катя чуть не завизжала, когда за полупрозрачным стеклом двери появились очертания чьей-то грузной фигуры, явно не в докторском халате и не в милицейской форме.
— А вот и гости, — протянул Валя и пружинисто поднялся.
Остальные, как, загипнотизированные, молча смотрели на дверь.
— Чёрт, — пробормотала наконец Джамиля, — надо делать что-то. Дождались...
— Вам не надо ничего делать, вам надо сидеть и смотреть, а что-то делать буду я, — Валька ткнул себя пальцем в грудь и пронзительно взглянул на медсестру. — Ключи!
— Валька, не надо нарываться, может обойдётся?
— Ключи! — властно отчеканил парень и протянул руку, — а то он выломает дверь.
Неизвестный и впрямь молча начал ломиться, посапывая за дверью от потуги. Судя по его комплекции, замок мог продержаться недолго.
— Джамиля, дай ему ключи, пусть он вломит этому вонючему козлу! — раздражённо промолвила Марина.
Приняв из дрожащих рук Джамили маленький ключик, Валька подбросил его, пой¬мал на лету, повёл скулами и пошёл к. двери. Катя что-то говорила по внутреннему телефону срывающимся голосом. Валька на секунду остановился и со спокойной улыбкой посмотрел на напрягшихся девушек.
— Иди и убей этого урода! — возбуждённо выкрикнула Нина. — Какого фига вы все дрожите? — она вызывающе посмотрела на остальных. — А подойдёт сюда, я ему башку телефоном раскрою. В реанимации его наркотой и накачают!
И она действительно потянулась за телефоном. «Молодец, Нинка», — одобрительно подумал Валя. Он уже знал как будет действовать.
Дверь трещала под натиском ночного гостя, когда Валька резко повернул ключ в замочной скважине и отступил назад. От сильного толчка дверь распахнулась стукнулась об стену. В проёме стоял звероподобного вида небритый громила со здоровенным ножом в руке.
— Быстро все на пол! — истерично прошипел он, поводя налитыми кровью бесцвет¬ными глазами. — И ключи от операционной, живо!
Валька пристально смотрел на него, соображая, что можно ожидать от этой разрушенной психики.
— И давно без стёкол? — как можно равнодушнее спросил он.
— Ключи! Все на пол! — прорычал тот, делая быстрый шаг в сторону Вали и перехватывая финку поудобнее.
— Да проходи, бери, — так же равнодушно сказал Валя, отступая в сторону.
Но в следующее мгновение он сделал две широкие круговые подсечки и громила свалился на пол, отчаянно матерясь и запутываясь и длинных полах своего плаща. Вскочил он, однако, быстро, но тут же получил акцентированный удар ногой прямо в лоб. Валька деловито выбил из его руки нож и следующим ударом с резким выдохом под ухо окончательно опрокинул мужика. В нём что-то хрустнуло, он схватился за голову и лежал в неестественной позе, истекая пузырящейся слюной.
— Ты убил его! — ахнул кто-то сзади.
— Этого буйвола так просто не убьёшь, — отозвался Валя, — но минут пятнадцать он проваляется.
— Катерина, беги зови милиционеров, скорей! — скомандовала Джамиля.
Та выбежала.
— А нож какой здоровый, тесак прямо, — волнуясь, проговорила Нина.
— Да, Валька у нас молодец, — Джамиля облегчённо качала головой, зачем-то перекладывая какие-то папки на столе и вытирая испарину с побелевшего лба.
Марина подошла к Вальке и обхватила его за плечи. Выглядела она ничего се¬бе, лихорадочный румянец и испуганные глаза очень ей шли, но руки всё-таки предательски дрожали.
— Да ты просто наёмный убийца.
Она до боли вцепилась в валькино плечо, долгим взглядом глядя на мужика.
— Классно, — растерянно сказала ещё не пришедшая в себя окончательно Нина, держа всё ещё ненужный теперь телефон. — У тебя железные нервы.

Милиционеров было пятеро, с резиновыми дубинками. Тоже ничего себе ребята. Они ворвались на крыло с такой быстротой, как будто от них что-то ещё зависело. Один из них — старший по званию — наклонился над громилой, который не по¬давал никаких признаков жизни.
— Это кто его так отделал? — спросил он, прощупывая лежащему пульс и обыскивав его.
«Догадаться очень трудно», — хотел съязвить Валька, но промолчал, посмотрев на девушек.
— А-а... это вот этот молодой человек, — не без тени кокетства Джамиля кивнула на Валю. — Так что у нас больные тоже не лыком шиты.
— Неплохо, — лейтенант покачал головой, оглядывая Вальку, — только на больного он никак не смахивает.
Один из милиционеров поднял с пола тесак наркомана и за лезвие протянул его своему начальнику.
— Так он ещё и с ножом был? — лейтенант ещё раз оценивающе посмотрел на Вальку. — Тебе в ОМОН надо идти, — посоветовал он ему.

Валька неопределённо пожал плечами и в очередной раз промолчал.

Незадачливому налётчику, пребывавшему до сих пор в полубессознательном состоянии, надели наручники и потащили вниз, в машину. Лейтенант тряханул Вале руку, пожелал всем спокойного сна, взял под козырёк, и затворил за собой разболтанную дверь. Катя ушла к себе на первый этаж вместе с милиционерами. Часы глухо отстукивали третий час ночи.
Девушки и Джамиля начали восторженно обсуждать только что происшедшее событие, без умолку рассказывая, что каждая из них подумала и почувствовала в тот или иной момент. Таковы уж все люди — освобождение от страха многим развязывает языки.
Вале очень скоро наскучили эти неуместные, на его взгляд, восторги, и он отправился в свой бокс, успев, однако, отметить про себя, что любой холодок между ним и девчонками улетучился как кусочек сухого льда.

Через полчаса он уже крепко спал как ни в чём не бывало, словно не было напряжения последних часов, взрыва энергии во время схватки с наркоманом, словно всё только что располагало к спокойному и глубокому сну. И в этом был весь Валька.
На следующее утро Джамиля рассказала об этой не самой спокойной ночи только одному из врачей и строго-настрого приказала девушкам не проговориться насчёт этого никому из пациентов, чтобы не разводить панику среди них. Но девушки вообще общались практически только с Валей, поэтому не стали источником слухов. Узнавший о валькиных подвигах Сергей Владимирович — лечащий его врач, на утреннем осмотре заявил, что на завтра назначает его выписку, так как Валя давно здоров, что подтверждает вчерашний случай.

С раздвоенным чувством Валя вернулся в бокс. С одной стороны это было очень хорошо, но с другой — каникулы кончились, надо было идти в школу, а с некоторых пор он этой обязанностью тяготился. Не хотелось вновь до предела загружать свой дневной график, вкусив по нужде свободы и необязательности. Но… но на воле была Лена и это предрешило борьбу двух мнений.
Он сказал девушкам о своей скорой выписке, они поздравили его, сказали, что неплохо отдохнули и не скучали все вместе, затем начали вспоминать разные запомнившиеся эпизоды и время пролетело незаметно. А после тихого часа дежурная сестричка Лиза пришла к Вале и вызвала его в холл, сказав, что его пришли навестить.

Посчитав, что это в очередной раз прикатили его заботливые родичи, Валя подумал, что как раз предупредит их о своей завтрашней выписке. Но, спустившись в просторный вестибюль, у крашенный разноцветным орнаментом и красивой мозаикой, он никого не увидел рядом с ближней левой пальмой, где они обычно встречались. Оглядев тихо гудящий разговорами холл с больными и их родственниками (после тихого часа было время встреч и передач), Валька чуть вдруг не подпрыгнул, как ужаленный, выхватив из множества лиц одно, столь дорогое для него. Метрах в пятнадцати от него, облокотившись о тонкую колонну, стояла его Лена.

Она увидела его, помахала рукой, вся расцветая и подбежала к нему, обдавая его уличной прохладой и свежестью.
— Ленка!.. — Валя шагнул к ней и крепко прижал к себе.
В глазах у Лены стояли слёзы радости.
— О-о, какое это счастье: видеть тебя таким как прежде! — прошептала она, нервно вздрагивая.
Валя молча сжимал её в объятиях, еле удерживаясь на ногах от внезапно наступившей слабости в коленках.
— Как же я ждал тебя, как скучал без тебя! — прошептал он в ответ, подводя её к сиденьям.
Несколько минут они просто смотрели друг на друга, вспоминая трепетно милые и знакомые черты и счастливо улыбаясь, потом Валя спросил:
— Ты давно выписалась?
— Только вчера. Алексей Семёнович сказал мне, где ты лежишь и я сразу приехала.
— Он ещё приезжал к тебе?
— Да, три дня назад. Это потрясающий человек... Ну, как ты, рассказывай, не томи! — она уселась Вальке на колени, освещая его своим лучистым взором.
Валька скрипнул зубами.
— Там, в подвале, меня задавили числом, тебе дядя Лёша, наверное, рассказывал?
— Очень коротко, — в вопрошающих Лениных глазах запечатлелась тоскливая боль острая горькая жалость к Вальке.
— Я был вынужден практически стоять на месте, это очень сложно. Потом приеха¬ли менты и «Скорая помощь» и всех развезли по больницам. Кто-то предупредил их, — он качнул головой, показывая, что к этому добавить мало что может.
Лена обняла его за голову, прижимая к груди, всхлипнула:
— Как же ты из-за меня подзалетел, Валюша... Милый мой, спасибо тебе за это. Ты ведь жизнью рисковал, выручая меня... Милый, дорогой, я люблю тебя... Как же ты узнал, где я?
— Я услышал твой крик, ты молила о помощи; ноги сами принесли меня туда. Но теперь со всем этим покончено, половина из них стала инвалидами, и им будет не до меня, одному я переломил позвоночник и он сдох в реанимации.
— Кошмар!..
— Я полностью потерял контроль. Если бы мы были на открытом пространстве, я бы убил их всех. Этот паучий притон в любом случае не имел права на существование. Другой на моём месте уже давно покоился бы в гробу. А ты?..
Валя запнулся и издал нечленораздельный звук означающий: «Да пропади оно всё пропадом, чего старое ворошить...»
Они молчали некоторое время, наслаждаясь давно желанной близостью друг друга.
— Ты ещё не устал меня так держать? — тихо спросила Лена.
— А у тебя нормально было в больнице? — спросил он, не отвечая.
— Я там себя очень неудобно чувствовала, половину нашей палаты занимали девчонки, за которых некому было заступиться. Вот они-то по настоящему были несчастны. Некоторые даже пытались покончить с собой, но там это предусмотрено, да и врачи очень хорошие,.. примерно как ты — посмотрит и сразу легче. Ещё релаксация очень здорово нервы восстанавливает. Тихая-тихая такая музыка, полумрак, ароматы чудные, кайф — одно слово.

...Они говорили ещё и не могли наговориться. Обычно сдержанный и немногословный, на этот раз Валя рассказал Лене про наркомана, подспудно понимая, что она будет спокойнее, видя, что он снова «в форме» и ничуть не изменился. И показать это было его главным стремлением, так как он знал, что многие, даже осмелившиеся на эмоциональном подъёме не дрогнуть в такой ситуации, после подобной «разборки» были бы подавлены и деморализованы психологически, и вторично испытывать судьбу вряд ли бы захотели, успокаивая себя тем, что одному всё равно ничего не сделать. Малодушие? Да, возможно. Но кто решится бросить этот упрёк в адрес таких людей, не будучи уверенным, что он-то наверняка бы выстоял? Малодушие не передаётся по наследству, это тяжкая издержка воспитания, часто неправильного и неумелого. И Лена должна была видеть, что её любимый человек, побывав в такой костоломке, не потерял ни присутствия духа, ни уверенности, что он по-прежнему смел и решителен.

 Отправлено: 18.04.14 02:47. Заголовок: И Валька добился сво..

И Валька добился своего — Лена это увидела. Прощаясь с ней, успокаивающе заключил:
— Так что не метайся и не психуй. Я всегда рядом с тобой.
Растроганная девушка благодарно поцеловала его и молча ушла, опустив го¬лову, ободрённая его прощальным взглядом.
С этой минуты Валя был весь уже там, дома, с нетерпением ожидая завтрашнего дня.
И он наступил, этот завтрашний день, наступил мелким дождиком и туманным утром. Позвонивший вчера домой и сообщивший радостное известие, Валя ждал теперь, когда приедут родители. По боксам прошёл слух о валькиной выписке и с ним пришло попрощаться много больных, кому он доставил радость своими песнями и успокоительными словами, кого поддержал душевно в трудную минуту.

Дежурила Джамиля. В час дня она пришла и сказала, чтобы Валя собирался на выход. Он ещё с вечера уложил все свои вещи и теперь сидел у себя в боксе с девушками. Когда пришла медсестра, он спел прощальную песню со словами: «Я конечно вернусь, не пройдёт и полгода», потом поднялся и развёл руками.
— Ну что ж, мне пора.
Девушки тоже встали.
— А твоя Лена и впрямь очень красивая, — печально сказала Нина и пояснила, — я видела вас вчера, ко мне чуть позже тоже приехали.
— Извини, Валька, ты нам действительно очень понравился, но ты будешь великим человеком, такие как ты рождены для чего-то очень значительного. А мы совсем другие, мы не понимаем этого. Хотя ты, наверное, прав, — проговорила Марина и, поперхнувшись, добавила. — Ладно... Прощай, Валюша.
Она схватила Вальку за плечи и поцеловала в губы. Потом его поцеловала Нина, и Валька увидел, как повлажнели её глаза.
— Ну хорошо, — Валя потёр ладони, — спасибо, как говорится, на добром слове. И если у вас вдруг будут какие-нибудь проблемы: звоните мне, вот телефон, — он протянул им сложенный листок бумаги. — И можете на меня рассчитывать в случае чего. Счастливо вам.
Он ободряюще кивнул и вышел. Он был почти здоров! Лишь изредка им овладевало кратковременное недомогание, которое легко подавлялось усилием воли, а ведь по первоначальным прогнозам медиков он если и не становился инвалидом первой группы, то в больнице должен был лежать ещё с полгода.
— Ну, прощай, Валька, — сказала Джамиля, когда они по разветвлённой системе коридоров подошли к выходу. И засмеялась своим задорным бархатным смехом: — Вот состарюсь, книгу напишу про тебя; таких больных у нас ещё не было. От нас все выходят если не на костылях, то все высохшие, бледные, а ты здоровый, румяный...
— Под эту категорию я бы три недели назад попал, — улыбнулся Валька, — тебе спасибо, Джамилька, за всё. Может ещё встретимся когда, повспоминаем... Ну ладно, меня предки заждались, наверное, надо идти, — он махнул рукой в сторону холла и тепло попрощался с медсестрой: — Ну, давай, Джамилька, носа не вешай, вспоминай меня иногда, мне пора.

Он заскользил вниз по лестнице, сжимая в одной руке гитару, а в другой спортивную сумку со своими причиндалами.

Нерешительно обернулся.

— Помнишь, ты про сон свой всё рассказывала? Так вот, это на самом деле всё было.

Джамиля посмотрела ему вслед, задумчиво улыбнулась про себя и пошла в другую сторону.
Родители действительно заждались своего сына и сразу начали что-то говорить про то, что они хотят устроить праздник по поводу его счастливого возвращения, обещали приехать какие-то родственники, которых Валя видел в лучшем случае раз в год.
Что самое забавное, так это то, что они — мама в особенности — считали свою затею блестящей и ждали от Вальки бурных проявлений радости. Но тот весьма холодно поинтересовался, какое количество гостей собирается приехать и скептически хмыкнул, когда узнал, что человек восемь.
— Мне не вполне ясны причины таких торжеств. Я что, вернулся с того света?
— О чём ты говоришь? — мать укоризненно покачала головой, — тебя врачи действительно вытащили с того света, ты же без сознания был в первые дни. А Мария Фёдоровна, да и остальные тоже всё время спрашивали, беспокоились за тебя.

«Ужасно трогательно», — подумал Валя, быстро переодеваясь в принесённую одежду в специальной кабинке. В сущности все его родственники были людьми хорошими, но Валя терпеть не мог выглядеть именинником. Они могли также завести нежелательные для него разговоры и расспросы о том, как ему удалось на равных драться с такой шаблой, а врать Валька не хотел. Мама же, опьянев от счастья, могла бы всё рассказать в таком случае. Кроме этого, он боялся, что кто-нибудь из родственников станет навязывать ему в ученики своего отпрыска. Отказать сразу — неудобно, ответь он неясно — начнутся уговоры и не объяснять же им, почему... Короче, скажет, что времени нет и всё.

А пока... Положа руку на сердце, Вальке было всё-таки немножко жаль покидать больницу. Как это ни покажется странным, но очень много внесла она разнообразия в его жизнь, Валя понял, что будет вспоминать этот месяц очень долго. В голове промелькнули лице тех, с кем он постоянно там общался; промелькнули и тут же ушли в тень, их место заняла Лена. Валя решительно тряхнул головой, обрывая тянущее предчувствие предстоящей борьбы за неё. Да и за себя тоже.

И низкие тяжёлые облака усиливали это предчувствие, мрачной чугунной громадой нависая над землёй, холодный пронизывающий ветер дул прямо в лицо.

«Плевать, — подумал Валька, — буду стоять до конца». И он жёстко усмехнулся, уверенный в том, что так всё и будет.

 Отправлено: 18.04.14 12:08. Заголовок: Глава четвёртая. Воз..

Глава четвёртая. Возвращение аналитика

Вставало чахоточное рыжее Солнце, с трудом просвечивая сквозь низкие облака, от которых по всей Москве стояла мелкая промозглая морось, когда на третьем этаже одного из однотипных домов окраины проснулась красивая длинноволосая девушка. Она посмотрела в окно и увидела, что погода и сегодня её не порадует, но ничуть не огорчилась, наоборот, посмотрела на эти облака с какой-то надеждой.

Она поёрзала на смятой постели и с наслаждением вытянулась, распрямляя с нежным хрустом позвоночник и сладко зевая. Сон слетел с неё, девушка поднялась, поправляя прозрачную ночную рубашку и спутавшиеся за ночь волосы, осторожно провела пальцами по припухшим со сна векам и, что-то напевая и пританцовывая на месте будто бы от нетерпения, быстро застлала кровать и стала переодеваться. Она сняла рубашку, но облачаться в свою обычную одежду не торопилась, а некоторое время любовалась своим отражением в больших зеркалах трельяжа, что стоял за туалетным столиком и изящной тумбочкой с женскими парфюмерными принадлежностями. Она вертелась перед зеркалом, принимая самые искушающие позы и наблюдая за их эффектностью из-за полуприкрытых век, а потом и вовсе начала медленный танец. Но скоро задорно подмигнула своему отражению и также безо всякой одежды убежала в ванную, благо дома никого не было и она могла разгуливать в чём мать родила. Наскоро приняв душ и позавтракав, она вернулась, взяла учебник по химии и начала было читать параграф, но то и дело отрывалась с мечтательной улыбкой, озаряющей свежее после душа лицо, и что-то шептала одними губами. Через минуту-другую хмурилась и вновь устремляла взор в учебник, но так как мысли её блуждали далеко от всевозможных реакций веществ со сложными формулами, то терпения ей хватало ненадолго и учебник полетел на стопку ему подобных книг.

Лена — а это была именно она — вздохнула и посмотрела на часы. Время было всего полдевятого утра. И зачем она только проснулась? Могла бы часа три ещё спокойно отдыхать, а теперь не знает чем заняться и сна ни в одном глазу нет. «Вот дура! — мысленно обругала она сама себя. — Успею ведь ещё в школу навставаться. Вот всегда так: когда не надо, хоть в шесть проснуться можно, а вот когда надо будет, то шиш! — пушкой не разбудишь». И она повертела фигой перед отражением.
Конечно, ей было чем заняться; просмотреть, например, все учебники, так как в клинике заниматься ей запретили, да она к этому и не стремилась, поэтому отстала по всем предметам порядочно; могла просто чего-нибудь почитать, но, как говорят в таких случаях, «лень её обуяла». Поэтому она включила магнитофон, улеглась на кровать поверх покрывала и принялась заводить себя очередной порцией рыцарских грёз. Решила позже обязательно сходить к Вальке и даже хотела позвонить ему прямо сейчас, но подумала, что он ещё спит и решила его не беспокоить.

Но Лена ошибалась — Валя не спал. Девушка очень бы удивилась, если бы узнала, что встал он около шести утра и что его привычный распорядок. За время, пока Лена ещё мирно спала, он успел полтора часа прозаниматься, сделать получасовую пробежку и даже позавтракать. А минут за десять до пробуждения девушки прилёг отдохнуть, так как ещё не полностью приспособился к, раннему вставанию, отучившись от этого за месяц больница.

Он вспоминал, заложив руки за голову, как вчера вечером очень долго и утомительно отвечал на бесчисленные расспросы родителей, старательно живописал эпизод с наркоманом, рассказал массу комичных эпизодов и под конец торжествующе заключил, что врачи являлись только свидетелями его фантастического выздоровления, не приложив к этому ни капли старания, словно боясь спугнуть своим грубым вмешательством эту великую сопротивляемости организма.

— Это к вопросу, кто вытащил меня с того света, — сказал Валя. — Если уж кого и надо благодарить, так это дядю Лёшу. Но он, как вам известно, терпеть не может никаких благодарных сцен. Поэтому я пойду сейчас спать! — неожиданно закончил он и показал на часы.
Близилась полночь.
— Валь, — окликнул его отец, — а мы так и не знаем, с кем и из-за чего ты подрался.
Валя остановился, почёсывая переносицу и недовольно хмурясь. — А в реанимации вам разве не рассказали? — спросил он, пытаясь выиграть время.
— Нет.
Валя коротко всё рассказал. Мама смотрела на него как на утопленника и только повторяла без конца: «Какой ужас, какой ужас...», а отец сказал сердито:
— Это чёрт знает что такое. Куда, интересно, милиция смотрит?
— Она смотрела в небеса, пока в дело не вмешался дядя Лёша. Он же сделал так, чтобы до судебного разбирательства дело не дошло.
— Но почему? — возмутился отец. — Их надо засадить всех за этот бандитизм!
— Ты возьмёшься за это дело? — ехидно осведомился Валька. — Лично я нет. К тому же я буду сидеть на суде здоровый, а остальных будут привозить на катафалках и на инвалидных колясках, и они начнут корчить из себя юродивых кататоников. Всё это будет попахивать жесточайшим избиением; никого ведь тогда интересовать не будет, в каком состоянии я был в реанимации. Учти ещё давление со стороны полупомешанных родителей, которые, несчастные, станут проклинать меня и кататься в пыли, подвывая и посыпая в трауре голову пеплом.
— Но ведь начал не ты? Должны же там разобраться! — неуверенно вставала мама.
Но Валька неумолимо разбивал их доводы.
— «Он первый начал» — это аргумент из песочницы. У них — всего лишь попытка изнасилования плюс драка под Новый год, которой никто не видел и про которую можно рассказать какие угодно басни, так, что Крылов в гробу перевернётся. А у меня же — он стал загибать пальцы: — мертвец — раз, несколько инвалидов — два, я сам здоров — три, и на жертву никак не похож — четыре. Причём байки будут травить человек двенадцать, а я один.

Решающую роль сыграл рассказ Вали про один такой случай, когда вернувшийся из Афганистана десантник заступился ночью за женщину. Пришлось рубиться насмерть, потому как у нападавших были ножи, кистени, кастеты, цепи, нунчаки. Или он их, или они его. Шестерых из одиннадцати он убил, сам позвонил в милицию, благородная душа... И что же? — был суд. Его осудили и расстреляли. Когда Северцев рассказал это Вале, тот был потрясён до глубины души. Ладно ещё осудили несправедливо, это можно пересмотреть дело, но вышка...

Потрясены были и родители. Только мама тихо спросила:
— А ты полностью доверяешь этому своему Алексею Семёновичу? Я имею в виду то, что он делает сейчас...
— Я не могу не доверять человеку, который столько сделал для меня, — сухо отрезал Валя.
На этом он предпочёл разговор завершить, напомнив, что завтра ему рано вставать и удалился, пожелав всем спокойного сна.
Из боязни проспать он даже завёл будильник, чего не делал уже больше года, полагаясь на подсознательный контроль времени, но это оказалось напрасным — сознание включилось буквально за несколько секунд до надсадного трезвона. Но когда будильник прозвенел и наступила утренняя вялая тишина, в голову вдруг вкралась мягкотелая мыслишка: «Ну вот, я доказал себе, что могу проснуться сам когда захочу, а теперь можно поспать часиков до одиннадцати». «Ах ты ленивый примат, — разъярённо подумал Валя. — Ну-ка быстро встал, и чтоб я от тебя больше никогда этого не слышал!».Он часто прибегал к такому способу самовстряхивания, словно одно его «я» боролось против другого, замеченного в той же черепной коробке; ему это помогало безотказно.

Во время по обыкновению неинтенсивной утренней тренировки Валя понял, что по-настоящему соскучился по разнообразным упражнениям, какие в больнице выпо¬лнять было невозможно. Пробежался он тоже в охотку и до полудня занимался дальнейшим устройством своей комнаты, потом же устроил полновесную интенсивную тренировку и понял, что ощущение якобы набранной формы было кажущимся, для этого надо было ещё работать и работать в поте лица. Особенно это сказалось на владении оружием и увидев это, Валя почти всё время посвятил мо-хаю. В такие моменты он начисто забывал о времени и мог прозаниматься хоть до вечера, но неожиданный приход Лены заставил его отвлечься и посмотреть на часы (вернее, таковым он показался лишь потому, что Валька не думал об этом, а так он был вполне закономерен и ожидаем).

— Привет, — застенчиво проговорила девушка и замялась на пороге, увидев, что Валя одет в свой китайский костюм, — к тебе сейчас можно?
Валька был ещё далеко от всего мирского, поэтому просто кивнул и сделал приглашающий жест, словно бы желая сказать: «Я тебя, конечно, не ждал, но всё равно — заваливай, родная, и будь как дома».
— Я тебе звонила часа три назад, никто не подошёл. Ты уезжал куда-то? — Лена заглядывала Вальке в глаза почти просительно.
— Нет, я телефон на время отключил, — кратко ответил Валя.
Видя его безучастность, Лена всё же сказала, что, по-моему, она ему всё-таки помешала, но Валька немного оживился и возразил, что таким же образом она помешала бы ему и через два и через три часа, и прибавил, что часто теряет чувство меры и может тренироваться хоть весь день напролёт, фантазии у него хватит на что Лена высказала пожелание, чтобы часть этой фантазии сохранилась и для некоторых других дел. Она высказала это настолько откровенно, что Валя даже удивился пpo себя: «А она очень быстро отошла от потрясения, обычно это качество детского периода, исчезает в её возрасте. А впрочем... Целый месяц уже прошёл, а она лечилась, точнее, её лечили именно от нервного расстройства и психического надлома...»
Лена увидела, что Валя ещё больше заполнил комнату. Пол в передней её тренировочной части был заставлен десятком круглых деревянных чурок, в углу висела боксёрская груша, а в другом углу перед шкафом стоял почти в рост челове¬ка деревянный столб с вставленными в него свежеобструганными короткими палка¬ми. Валя объяснил, что это называется «деревянный человек», и его предназначение состоит в набивке рук для блоков. На стене висел портрет старого китайца, под ним был прикреплён иероглиф.
— Это кто? — спросила Лена, указав на камидзе.
— Это внук основателя школы шой-лэй-фут кунг-фу Шань Ю Шэе. Он умер, в восемьдесят пятом году.
Внимательно посмотрев на китайца, Лена села в единственное кресло, которое Валя притащил в комнату специально для неё, так как все его приятели обходились стульями. Ей в глаза бросился лист бумаги на стене. Там было две аллегорических надписи красивым иероглифическим почерком: «Чтобы познать новое, нужно как следует разобраться в старом» и «Ты вырвешь у дракона зубы и растопчешь львов». Над кроватью появился новый рисунок. Лена всмотрелась и издала непроизвольное восклицание: на фоне полупрозрачного портрета чуть улыбающейся девушки необычайной красоты — Лена узнала в ней себя! — стоял в напряжённой стойке сам Валя, в белом кимоно, полуобернувшись и жёсткими глазами не менее напряжённо вглядываясь вдаль. Очень хорошо был схвачен момент поворота, отточенного и полного силы, и передано выражение глаз, без боязни, с твёрдым прищуром оценивающих опасность.
— Слушай, это ты сам нарисовал?
Валька кивнул, наблюдая за произведённым эффектом. Рисунок нравился и ему самому. Он был выполнен цветными карандашами, изображение самого Вальки было гораздо отчётливее, а лицо девушки по краям был немного размыто, подёрнуто едва уловимым туманом, от этого иллюзия прозрачности и перспективы была полной. Искусным наложением теней Лене придавалось выражение еле приметной грусти, она печально улыбалась.
Она быстро встала и подошла поближе.
— Слушай, ты ведь настоящий художник! Да-а, высший класс... Сколько ты времени хоть на это потратил?
Оказалось, что в сумме часа четыре.
— Слушай, Валь, подари мне его, а?
Валька нахмурился.
— Я лучше тебе другой нарисую, — произнёс он.
— Давай, только чтоб не хуже!
— В больнице я вообще очень много рисовал, могу показать, если хочешь.
Валя достал обыкновенную толстую тетрадку в клеточку и протянул её под¬руге. Калейдоскопичность валькиных творений поражала, но была направлена в основном на военную тематику. Удивительные по своей стремительности и обилию чётко вырисованных мелких деталей звездолёты и звёздные бойцы будущего в замысловатых скафандрах, ужасающие и самые разнообразные монстры сражались с мастерами восточных единоборств, современными десантниками и морпехами; прекрасных соблазнительных девушек уволакивали куда-то жуткие мутанты, их отбивали могучие греческие воины. Тут же рядом скрещенные розы и шпаги, червовые и пиковые тузы, иероглифы, какие-то джунгли, тут же Фредди Крюгер с указательной фразой: «Он забирает нас», и Арнольд Шварценеггер под надписью латинскими буквами: «PREDATOR» — хищник.

Лена с улыбкой разглядывала картинки, а Валя в который раз убеждался, что ему невыразимо хорошо рядом с ней. Хорошо и свободно, не надо притворяться и говорить что-нибудь, тяготясь этим, девушка располагала к искренности и непосредственности, обладая редким среди сверстников умением слушать, вникая, и поддерживать любую беседу, благо была достаточно начитана.И в то же время это живой и весёлый человек, готовый хохотать до упада над любым пустяком. Помимо своей внешней неотразимости, она была ещё невероятно обаятельна и располагала к себе с первого взгляда, что всех и притягивало к ней, словно магнитом. Редко очень в наше время можно найти такое сочетание, а ведь даже некрасивый человек, полный внутреннего обаяния, будет замечен подобно Наташе Ростовой, в то время как королевские внешние данные оборачиваются душевной пустотой, глупым самодовольством и цинизмом. По красоте и отточенности пропорций равных Лене Валя никогда не встречал, хоть и видел иногда что-то похожее где-нибудь в метро или в толпе. К таким он всегда приглядывался, но столь обезоруживающей манеры поведения ему не приходилось встречать ни разу. Любой её жест, взгляд, мимолётное изменение в лице — смотрелись, полные незаметного очарования. И Валя в который уже раз возблагодарил фортуну за встречу с этой гетерой по призванию.
Увидев у Вальки гитару, Лена начала упрашивать его спеть чего-нибудь. Валя предложил спеть сначала ей, но девушка застеснялась. Вальке пришлось отдуваться за двоих, и покорённая его исполнением Лена отвязалась от него только через полтора часа, когда Валя стал просто задыхаться, заикаться и фальшивить самым натуральным образом. Восторгам поражённой Лены не было предела, она хлопала в ладоши, беспокойно вскакивала и вслух выражала своё восхищение.
— Но как тебе удаётся такое? — не могла понять она, крутя головой от избытка чувств. — Это же похлеще Винокура и Евдокимова будет!
Валя невозмутимо перебирал струны, немного покашливая в кулак.
— Это опять из-за твоих занятий? — не отставала она.
— Отчасти, — согласился Валя.
— Что за туманное слово «отчасти»? Расскажи мне всё!
— Ни за что, — сурово отрубил Валя, но ноздри его задрожали, выдавая шутливый тон. — По вторникам я играю в партизанов, так что извини.
— А сегодня понедельник, — сообщила девушка.
— Ничего не откладывай на завтра, что можно сделать сегодня, — по-канцелярски сухо провозгласил Валя, вообще отвернулся в другую сторону и сел в позу лотоса.
— Негодный мальчишка!
Лена обхватила его сзади за шею и стала что было сил тормошить. В конце концов она просто завалила его набок, но так как Валя всё равно не изменил позы и завалился как деревянный, то она просто схватила его за нос и стала зажимать рот ладонью, чтобы согнать с приятеля это показное бесстрастие. Так она совсем склонилась над ним, стоя на коленях; Валя свободной рукой обнял её пониже талии и проволочил руку от поясницы до колен, изображая довольно плотное поглаживание.
— Идиот! — покраснела Лена и соскочила на пол. — Я сейчас вызову милицию!
Валька мгновенно очнулся, схватил со стола телефон, сорвал трубку, набрал «02» и протянул её Лене.
— Не упускай мелких деталей, — предупредил он .
— Ты что, спятил? — испугалась девушка и оттолкнула его руку.
— Хорошо, — согласился Валя, — тогда расскажу всё я, — он поднёс трубку к лицу, всем видом показывая, что так даже лучше будет и заговорил: — Привет, легавый. Приезжай сюда, зацепишь одну красотку...
Он посмотрел на недоумённо-испуганную девушку, многозначительно заулыбался и отвёл глаза. А до Лены только сейчас дошло, что номер он набирал, прижав рычажки сброса.
— Ой, радости-то, как в детском саду!.. — сказала она полурастерянно, но быстро овладела собой и ухмыльнулась. — Прямо натешился вволю, бедный малыш, — она почти всхлипнула, — дай я тебя приголублю...
Но тут же дерзко показала ему язык и провела одной рукой по локтю другой.
— Ладно, бандюга, я тебя помилую на сегодня, а так дождёшься, трахну тебя когда-нибудь... чем-нибудь...
Но конца фразы Валька предпочёл не услышать и высокопарно заметил, что физиологически может произойти только обратный процесс, но если у Лены хватит темперамента, то он всегда готов!

Лена вспомнила о своём вопросе, видимо очень занимавшем её, на следующий день и тогда Валька рассказал, что у него к подражанию голосов есть способности, унаследованные от деда по отцовской линии, который был сибирским охотником и умел превосходно копировать голоса всевозможных птиц и зверей без всяких рожков, даже стук копыт или шелест травы. Человеческий голос намного богаче по диапазону частот и оттенкам интонации, но его всё же изображать легче, так как не нужно подделываться под иную тональность речи, к которым гортань не приспособлена. В йоге также есть особый раздел — мантра-йога, где занимающийся специально изучает звуковые вибрации и улучшает голос, делая его музыкальным, чистым и звучным. При соответствующей модификации упражнений можно добиться способности управлять гортанью и говорить разными голосами. Лена заявила, что тоже хочет так научиться, но Валя быстро охладил её пыл, указав, что деление йоги на разделы условно и все виды её взаимосвязаны и переплетаются один с другим, не могут существовать отдельно, а вырванные упражнения, свойственные только направлению, помогающему обрести власть над звуком, дадут результат совсем не скоро.

В тот же день Лена просидела у него в гостях до вечера, и под конец Валя стал замечать, что Лена всё чаще отводит от него глаза и хмурится.

— Послушай, Валь, — то ли тревожно, то ли капризно проговорила она наконец, смотря в сторону. — Меня не перестаёт удивлять твой взгляд. Вот особенно это в ту ночь было, а сейчас когда ты говоришь что-то принципиальное для себя. Прямо такой прямой взгляд, открытый, уверенный в своей правоте и силе... И вместе с тем такой ясный, глубокий, проницательный... Сразу душа нараспашку и волнение такое охватывает, как над обрывом — посмотришь вниз и тянет туда, глаз отвести не можешь, а надо стоять... Это природное такое, или тоже тренироваться надо?
Валя покачал головой.
— Очень долго надо тренироваться. Во-первых, надо научиться управлять психикой и сделать волю непоколебимой, потом укрепить глазные мышцы, чтобы глаза не уставали и не слезились от долгого пристального взгляда не мигая; дальше научи¬ться при полной неподвижности лица придавать глазам определённое выражением это очень трудно и большую роль здесь играет самовнушение, которое переносится на окружающих; словом, это порядочно долго и утомительно.
— И ещё заметила, что ты очень редко смотришь мне в глаза, когда мы говорим, это почему?
— Видишь ли, — замялся Валя, подыскивая нужное слово, — я невольно могу влиять на тебя этой магнетичностью, ты и сейчас это ощущаешь.
— Но когда ты просто смотришь, я ничего не чувствую!
— Такое влияние будет и незамеченным, были бы лишь сомкнуты энергетические каналы.
Лена помолчала, искоса поглядывая на Валю огромными глазами и спросила затем:
— А это специально комплекс какой-то или он входит куда-то?
— Ну-у, соответствующие упражнения существуют во всех восточных системах. В йоге этому уделяется огромное значение, но оно ещё больше возрастает в боевых школах. В Шаолине взгляд тренировался по несколько часов в день, сопровождаясь усиленной медитацией и самогипнозом, который увеличивал эффективность подготовки; схожая система обучения сильному взгляду практиковалась и в ниндзюцу. Пожалуй, что там подготовка была ещё круче, учитывая специфику ночных воинов. Знаешь, какой экзамен был в таких кланах на внушение взглядом? — молодого ниндзя связывали и запирали в клетку с голодным хищником, его надо было успокоить силой одного только взгляда. Да что там ниндзя! Шаманы некоторых индийских народностей, например тоддов, точно также взглядом прогоняли злых собак и даже тигров, это умели делать и наши отечественные колдуны. Сильным взглядом можно даже убить, парализовав сердце.
— Вот как? — удивлённо воззрилась на него Лена. — А ты так тоже можешь?
— Ну ты хватила! — протянул Валька. — Я могу успокоить или вывести человека из себя, могу заставить его опустить глаза и отойти от меня, ещё кое-какие фокусы, но это ограниченно очень всё.
Лена продолжала выспрашивать, с обожанием глядя на него.
— То есть если к тебе пристанут, то ты просто прикажешь им уйти, и они уйдут?
— Во-первых, это вовсе не просто, а во-вторых далеко не всегда сработает. Это зависит от многих вещей.
— Например, каких? Ты не стесняйся, облегчи душу, я пока всё понимаю.
Валя засмеялся, Лена укоризненно посмотрела на него.
— Например от их настроения, от уровня их сопротивляемости. Но если подвалят с намерением круто вырубнуться человека три, то я смогу поколебать их решительность, но заставить полностью успокоиться... Вряд ли. Да и не захочу потом.
— А если десять?
— А если тридцать? — внезапно рассердился Валя. — Я никогда не занимался такими вычислениями, это всё относительно.
— Хорошо. Пошли тогда гулять.
Валька начал торговаться:
— Только если станцуешь.

Наклонив голову и исподлобья глядя на него шальными вспыхивающими глазами, зажмурившись в экстазе, Лена повела плечами и прямо на месте прогнала по телу волну плавных извивов, чуть согнула ноги в коленях, выставила одну ногу вперёд и с пулемётной ритмичностью сделала несколько разнообразных выгибов, не изменяя положения головы и плеч. Потом вздрогнула, словно рассыпавшись и откинулась назад всем телом, раскинувшись по невидимой выпуклой поверхности, чуть потянулась на носочках и, мгновенно переменившись, в быстром чётком ритме начала свои с ума сводящие вращения вокруг невидимой оси, сочетая их с волна¬ми дрожи и узорчатыми движениями рук.
Вспыхнувший от её контрастного превращения, Валька пристукивал в такт ногами.
— Прекрати! — со смехом выдавил он, закрывая лицо руками. — А то я могу не сдержаться.
Он-то, конечно, преувеличивал, сдержаться он смог бы всегда, если бы захотел, но в том-то и дело, что сдерживаться ему ну совершенно не хотелось!
— Да ну? — поддразнила его Лена, отвернулась и застыла в искушающей позе, так же чуть согнув колена и выставив вперёд одну ногу, полуоглянувшись через приподнятое плечо и будто мягко отталкивая кого-нибудь руками. Валя обнял её сзади, но она ловко вывернулась и с задорным смехом выбежала из комнаты. Валя вздохнул, сбрасывая с себя наваждение и тоже пошёл одеваться.
На улице он стал расспрашивать девушку, за сколько лет она достигла такого совершенства.
— Ну прям уж совершенства? — но по глазам её было видно, что она очень довольна. — С восьми лет я танцую, начинала заниматься сначала в общей группе, потом от¬дельно с тётей Ритой. А этой осенью она сказала, что дальше я могу только совершенствовать исполнение.
«А я всё искал, думал, откуда у неё такая удивительная фигура и почему она так рано развилась! — Валю осенило. — У её матери тоже, конечно, ничего, но для опытного взгляда пропорции всё же не те, даже если сделать скидку на возраст.
Физические упражнения, если они начинаются в детстве, обязательно оказывают влияние на формирование фигуры. Как все пловчихи, например, широкоплечие, малогрудые и узкобёдрые, так восточные танцовщицы формируют в себе противоположную конституцию тела. Те же пловчихи испытывают мужские нагрузки и становятся поэтому мужеподобными, а Лена занималась женским делом, именно чисто женским, оттого она так и женственна и так быстро налилась соком, превратившись из девочки-подростка в девушку».
Двум влюблённым никогда не бывает нужен кто-то третий, поэтому Лена недовольно отмахнулась, когда её кто-то окликнул.
— Ну вот, — сказала через несколько шагов, — теперь весь класс будет знать, что меня видели с парнем, — и пояснила: — Это Ксанка Брунс из нашего класса. Неплохая девчонка, но ужасно болтливая и любит посплетничать.
Валя обернулся и увидел симпатичную девушку, с озорным огоньком в глазах смотрящую им вслед. Он подмигнул ей, потому что она почему-то сразу вызвала его симпатию. Та озоровато помахала ему ручкой в ответ и пошла дальше.
Лена начала рассказывать как в начале декабря в школе проводился конкурс красоты и освещала лицо своей белозубой улыбкой, глядя на Вальку.
— Ты только представь, когда я появилась, меня такими аплодисментами встретили, у-ух!.. А когда я ещё так станцевала на месте, почти как сегодня у тебя, так они вообще меня со сцены отпускать не хотели.
— Кто это «они»?
— Ну эти... зрители. И жюри тоже.
— А Игорёчек твой не ревновал?
Лена круто остановилась, но, увидев, что Валька иронизирует, ответила, жалуясь:
— Раньше он меня и вовсе не замечал, а за это лето я выросла очень и со школы начал доставать. На дискотеку тогда заявился со своей шаблой, всех там распугал и как увидел меня, так за мной сразу ходить принялся. И не оставлял меня ни на минуту. Я хорошо ещё догадалась его предупредить, что отец у меня якобы в КГБ работает и засадить может кого угодно. А совсем отослать его тоже не могла, и он постепенно всё больше лезть начал, над ним его кретины всё издевались, дескать, не может справиться с какой-то школьницей... Как же мне с тобой повезло всё-таки, а?! Порой не верится даже, такое совпадение чёткое...
— Угу, — Валя припомнил первую встречу, оживляя в памяти все её подробности. — А я ведь тогда первый раз за последние четыре года подрался.
— Да ну? — усомнилась Лена.
— У нас было просто тихое место, потом повода не было, а просто так со мной никого не тянуло связываться.
— А они знали, что ты кунфуист?
— Два человека всего. Но по глазам видели, что ко мне лучше не лезть. А ты, кстати, сделай одолжение, не рассказывай никому особо про меня и про наши злоключения, ладно?
— А, понимаю. Буду стараться... Вот что-то спросить хотела и вылетело из головы совсем... А, вот! — она хлопнула себя по лбу и с живостью проговорила: — Тебе, должно быть, нравятся исторические фильмы.
— Как ты догадалась? — удивился Валя, никогда не говоривший этого.
Девушка нетерпеливо махнула рукой, сводя чёткие брови.
— Не знаю, не могу объяснить. Лучше скажи, какой твой любимый фильм.
— Неожиданный вопрос, по правде говоря, сложно сразу припомнить. У нас вообще мало хороших исторических фильмов. Вот сильный фильм «Русь изначальная», «Даки» ещё ничего, хотя там есть некоторые неточности.
— Странно, мне почему-то казалось, что тебе должен нравиться больше других «Андрей Рублёв». А так у нас с тобой вкусы совпадают. Правда, мне было всего одиннадцать лет, когда я «Русь изначальную» впервые посмотрела. Я тогда всю первую серию проплакала, когда убили эту хазарку, а вторую, когда Всеслава отравили и в быке людей сжигали...
— Финикийский обычай, — механически пояснил Валя, — процветал в Карфагене, за¬тем прижился в некоторых городах Римской империи. А «Рублёва» я не смотрел, но Тарковский для меня неоправданно сложен и воспринимается с огромным трудом, я не приемлю ни в кино, ни в литературе чего-то излишне затянутого, излишне навороченного, малоосмысленного, после чего может разболеться голова, когда попытаешься понять, что хотел сказать автор.
— А ты Тарковского что смотрел?
— «Сталкер» и «Солярис». Нет там ничего ни чёткого, ни определённого, только пережёвываются аморфные мысли и чувства нескольких человек вне общества, времени и пространства, всё это с мазохистским упорством тасуется и живописуется как можно дольше и медленнее... Нет, такую иррациональность я не могу принять. Делать душу каждого человека сумасшедшим домом, чтобы сказать о каких-то проблемах... Может, это от неумения сказать то же человеческим языком?
— Ну надо же, значит я права была, а казалось иногда, что не доросла просто до Тарковского!
Валька невесело усмехнулся.
— Тарковский — это полная бесфабульность формы при содержании, которое надо постигать, процарапываясь сквозь кадры. Говорят, что версия «Сталкера» у Стругацких более живая, я не читал, к сожалению, потому что попробовал в своё время прочесть их «Второе нашествие марсиан» и чуть не заснул. Сюжет туманный, везде недосказанность и неясность... Меня ужасно удивляют люди, которые объявляют такие произведения единственно «серьёзными», а остальное, склонное к классике точного и понятного сюжета и характеров определяют в промежуточную фазу. А вот настоящая Литература — над каждым её словом надо думать. Что за глупистика? Разве не лучше дойдут идеи автора до читателя, если он будет избавлен от гипертрофированных неясных конструкций; это только отвлечение здоровой психики от ценного рационального зерна, бездумная трата нервных сил читателя или зрителя. А если задача усложнить возводится в абсолют и без этого высказать мысли автора нельзя, то это мысли не вполне нормальные.
Вот дай мне придумать какое-нибудь заковыристое изречение с простым смыслом и это будет наглядным примером... Только не вздумай от меня убегать, пока я это изречение буду произносить...

 Отправлено: 18.04.14 12:16. Заголовок: Минут десять они про..

Минут десять они прогуливались молча, потом Валька победно улыбнулся и выпалил:
— При подробном анализе, постигая принципиальную сущность развёрнутых перед твоим свойством отражать действительность череду последовательно сменяющих друг друга зрительных образов при помощи двусторонней логики, основанной на сути материалистического учения о диалектике постижения объективной реальности, твоё неподготовленное в процессе эволюции к чёткому пониманию иррационального смысла сознание может расщепиться и, войдя в активный диссонанс с подсознанием, обернуться тяжёлым невротическим недугом.
Ну как? Фраза, по-моему, гениальна. А между тем я хотел сказать всего лишь, что от постижения этих конструкций слабая психика может дать трещину, породить скрытую неврастению.
— С ума можно сойти! — Лена облегчённо засмеялась. — Какой-то ты кошмар наговорил, тут язык можно сломать.
— С ума тут точно можно сойти, — подтвердил Валя, — и счесть бессмысленную вывороченность проявлением гениальности или, того хуже, голоса свыше. Сильная же психика разберётся с трудом, выяснит идею, цель автора и подумает: «Зачем же было так всё усложнять?»
— С ума можно сойти! — повторила Лена.

Счастливая пора! Ты уже здоров и не отвлекаешься постоянно на болезнь, но имеешь на руках справку, позволяющую тебе неделю-другую не появляться в школе. И ты предоставлен сам себе и счастлив вдвойне, если не теряешь зря время и тебе есть чем заняться.
Счастлива была освобождённая при выписке на десять дней Лена и ей не приходилось скучать эти дни, потому что рядом находился удивительный человек неисчерпаемый — так ей по крайней мере казалось, её парень, и была счастлива вдвойне, потому что с ним её связывала не просто дружба, но он был первым, кого она полюбила по-настоящему, а первая любовь, как известно, самая сильная и полна самых пылких чувств.

Валька никогда не вкладывал в понятие счастья столь преходящего события как двухнедельное освобождение от школы, поэтому он был просто доволен таким подарком; что был для него как нельзя кстати. И не только для многочасовых ежедневных тренировок, но и для пребывания рядом с той, что пленила его воображение и заставила сердце сокращаться в ином ритме. Им обоим нужно было время, чтобы как следует узнать друг друга вне суеты школьной жизни и это время у них появилось. Время, чтобы свойственная молодости влюблённость переросла в длительную страстную любовь и взаимную светлую привязанность.

Лена сказала Вальке, что завтра она к нему зайдёт вечером, потому что днём ей надо уезжать по каким-то делам. Валя учёл это и свою вечернюю тренировку перенёс на утро. В результате получилось так, что с шести утра до двенадцати дня он даже ни разу не прервался. Это оказалось неудобно ужасно и Валя решил, что больше никаких переносов не будет и он не поддастся очарованию этой подлинной гетеры. Очень недовольный собой, он решил заниматься и вечером, надеясь, что Лена придёт и будет должна его дожидаться час-другой. Но Лена, словно предчувствуя такой оборот событий, пришла, когда часы показывали восемь часов и когда Валька, как ни старался он растянуть время, всё же вынужден был заканчивать, чтобы по человечески выглядеть на следующие сутки.
Родители впустили Лену с некоторым удивлением, потому что на их памяти девушка к их сыну пришла впервые. Они были поражены необычайно её красотой и грацией, с какой она держалась и им оставалось только озадаченно переглянуться и негромко обсудить её в другой комнате.

Лена впорхнула к Вале и сразу поёжилась, уже успев согреться в прихожей. Окно было распахнуто настежь; Валька, обнажённый до пояса, восстанавливал дыхание с закрытыми глазами, стоя ладом к портрету Шань Ю Шэе, и на нулевую температуру в комнате, равно как и на Лену, внимания не обращал. Более того, — ему было жарко и обступающая его зимняя прохлада казалась ему не колючей льдистой накидкой, а освежающим бризом экваториальных морей.
Девушка пробралась вдоль стенки в жилую часть комнаты и по свойски улеглась на валькиной кровати, подняв повыше подушку, чтобы лучше было видно, и сразу залюбовалась его объёмистыми мускулами под эластичной разгорячённой кожей, рельефными и очень подвижными. Тело его, пышащее здоровьем и силой, даже заставило Лену что-то простонать от восхищения, полузакрыв глаза. Но кроме пары дыхательных упражнений, она ничего не увидела. Валя в конце секунд двадцать шумно выдыхал, потом поприветствовал её, ловко подхватил на руки и почти швырнул в кресло, а на кровати улёгся сам. Девушка сперва хотела возразить и даже открыла рот, но передумала, только сказав со значением, что «это припомнится».
— Обязательно, — согласился Валя и прибавил, — иди лучше ко мне, ведь вся продрогла.
Лена с треском захлопнула окно и присела рядом с Валей.
— Тебе в самом деле надо меня согреть, — сказала она, прижимаясь к Вальке и обняв ею, как люди обычно обнимают подушку. — Мне сегодня пришла в голову занимательная идея, для меня немного необычная. Мы с тобой можем сходить в одно место...
— Конечно можем,— подтвердил Валя, облокачиваясь о стену и тихо раскачиваясь вместе с Леной. — Можем даже в два места сходить.
— ...то есть в планетарий. Идёт?
Валя перестал покачиваться и спросил:
— Ты там хоть была когда?
Лена утвердительно мотнула головой и рассказала, что когда она утром ездила к своей тёте, то задержалась около неё на автобусной остановке и от нечего делать стала просматривать афишу-программу московских кинотеатров, а на другой стороне в углу оказалось расписание лекций планетария.
— Там завтра в четыре будет лекция про внеземные цивилизации, давай сходим.
В это время Валька занимался и хотел отказаться, но просительный тон прижавшейся к нему Лены заставил его второй раз подряд рассчитывать на утро, напрочь выбив из головы решения и не поддаваться на такие провокации. Послушать, что там скажут, было заманчиво, хотя три года назад он ходил уже один раз именно на эту лекцию. Только тогда об этом можно было говорить и рассуждать и известной долей нездорового скепсиса, теоретически наговорив чего угодно. Но три года назад Вальке было тринадцать лет и он не мог осмыслить как следует теорию, он ждал только сенсаций о «летающих тарелочках»,остальное было для него смертной скукой и совершенно не вызывало интереса.

Валя вспомнил, как он в то время пытался самостоятельно нащупать картину мира, придумывал сонмы параллельных вселенных, считал, что раз вселенная безгранична, то где-то обязательно есть планета, где всё в точности похоже на Землю и где живут такие люди и такой же Валька, думающий в этот момент то же самое, воображал целые дивизии таких планет, приходил к выводу, что наш мир подобен бесконечной матрёшке, то есть атом — это планетная система, там живут свои цивилизации, для которых проникнуть хотя бы на миллиметр в сторону так¬же фантастично, как для нас слетать в туманность Андромеды. А наша Галактика своего рода клетка в чьём-то колоссальном организме. Где-то Вале довелось тогда узнать, что официально существует такая «теория вкладывающихся миров» и он был ужасно горд тем, что додумался до этого сам. Потом долгое время он считал, что всё нами видимое и чувствуемое — обман, что нам это «только кажется», а на самом деле не существует ничего, никакой объективной реальности, становясь тем самым неосознанно на позиции субъективного идеализма, хотя и слышать ничего не хотел о философии йогов, Юма, Беркли, эмпириокритиков, — то есть тех, кто эту концепцию отстаивал в разные времена... Тогда он и мысли допустить не мог, что в космосе не идут чудовищные звёздные войны, где одна сверхцивилизация жадно пожирает другую, иначе и быть просто не могло, — так думал он; а все инопланетяне рисовались ему самыми фантастическими существами, ни капли не похожими на землян, но непременно с бластером в кобуре и в стремительном военном звездолёте. Северцев до определённого момента никаких разговоров на эти темы не заводил и только года два назад начал знакомить его с простейшими философскими понятиями, начиная всё вести от единоборств и незаметно переходя на общие вопросы относительно познания нового.

Прежние детские иллюзии о чудовищах-энлонавтах и жестоких войнах быстро хотя и не безболезненно отпали, их место заменили иные картины, скучные своей серьёзностью для ребёнка, но притягательные своей «взрослостью» для подростка, чей ум, по-взрослому начиная видеть мир, требует постоянной подпитки от новых глобальных сфер бытия, что пока ещё неясно оконтуриваются в его представлениях. Если, конечно, он не тупица, которому всё «до фени»,и не безразлично скучающий эгоцентрист с двумя-трёмя потребительскими инстинктами.
До восьмого класса от одного только слова «философия» Вальке хотелось спать, но в середине учебного года он уже погрузился в неё с головой, обнаружив интерес к тому, что могла удовлетворить только эта наука.
За полгода он совершил гигантский скачок в этом направлении и мог связать более или менее последовательно пласты различных впечатлений и сведений, проведя цепочку от одного к другому, с удивлением обнаружив, что они удивительным образом сплетаются и зависят каждый от другого; это было похоже на ливень, покрывающий землю сначала маленькими лужицами, постепенно разрастающимися и соединяющимися друг с другом замысловатой сетью ручейков, которые протягиваются от одного озерка к другому и превращают независимые, изолированные ранее лужи в одно море, в данном случае море познанного.
Отдав своё сердце теориям индийского и особенно китайского космизма, и находя научно обоснованные догадки в этой области Циолковского, Вернадского и особенно Ефремова, он отвергал теперь саму возможность конфликтов между разнопланетными цивилизациями, считая её нелепой и надуманной. Проблемы НЛО, палеоконтакта, всей уфологии заинтересовали его на гораздо более высоком уровне. Поэтому послушать теоретическое обоснование некоторых этих аспектов стала ему в достаточной степени занимательно. Это было второй причиной, побудившей его не отказываться.

На том и порешили, договорившись встретиться завтра в два у Лены, и та заспешила домой.
— А то я чего-то всё хожу, хожу к тебе, а ты ко мне ни ногой. С дамами нельзя так обращаться!
— Да Лен, сама ведь заскочила на пятнадцать минут, позвонить было проще.
— А тебя хотела видеть... милый.
Она, еле дотрагиваясь, провела своей горячей ладонью по его щеке; словно тёплый ветерок набежал и исчез.
— Твои руки как ветер, — прошептал Валя вычитанную где-то фразу и встрепенулся, когда Лена была уже на площадке. — Тебя проводить ведь надо!
Но девушка только качнула головой, зачарованно смотря на Вальку и словно не понимая смысла сказанного им, со своей плавной мягкостью поправила волосы и медленно пошла вниз, перебирая рукой по перилам рассеянно.
Валя затворил дверь и ушёл в комнату в немой задумчивости. Его непонятно отчего взволновал её вид и это слово: «милый...» Неужели и впрямь он для неё так много значит? Иногда невозможно поверить в такое счастье. И каждый раз это звучит как-то по-особенному, со всё более потаённым смыслом; вот и сейчас будто продолжает ещё звенеть где-то высоко в облаках на всё более высоких нотах и он, Валька, чувствует и понимает это хрустальное звучание, несмолкающее и наполняющее всё вокруг таинственной, едва проступающий грустью...
— А разве Лена уже ушла? — это была мама. — А я хотела чайку вам предложить...
Хрустальный звон натянуто оборвался, уколов в сердце, и Валька вздохнул.
— Она не надолго заходила, по делам, — ответил он, разъезжаясь на прямой шпагат.
— Ты бы хоть майку одел, неприлично же перед девочкой в таком виде находиться. Тем более после занятия, ты же весь потный, это совершенно неэтично и вульгарно, ты же не на пляже! И как в такой морозилке находиться можно? Так вот простудишь почки или воспаление лёгких схватишь... Одень хотя бы футболку, сейчас не лето в самом деле!

«Потрясающая способность вызывать скуку и раздражение, — огорчённо подумал Валя, — и ведь сама знает, что всё говорит впустую, но готова повторить всё по сто раз, а потом прийти проверять ещё и напоминать каждую минуту».
— Ты же отлично знаешь, что я никогда не потею на свежем воздухе и всегда чистый, — утомлённо отозвался он, — и занимаюсь так каждый день вот уже почти пять лет, но не заболел ни разу.
— Всё до первого раза... А здесь не в чистоте дело, а в том, что гостей в домашнем виде встречать не принято, тем более девушек. Это ты с друзьями так, можешь, но какая-то культура ведь должна быть! Она же не встречает тебя в ниж¬нем белье! Мало того, что...
Валька решил срочно применить шокотерапию.
— Скоро она будет встречать меня вообще безо всякого белья, — меланхолично вставил он.
Мама смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых читался ужас.
— О чём ты говоришь? Она же ещё несовершеннолетняя, как ты можешь говорить такое!?..
«Ну почему она такая нудная, просто не знаю, — с обидой подумал парень, — сколько можно так стоять и переливать из пустого в порожнее?»
Он пружинисто вскочил прямо со шпагата.
— Ладно, хватит, мам.
— Нет, ладно будет, когда ты...
— Ты же знаешь, как я не люблю, когда кто-то начинает навязывать мне советы, никто этого не любит. Поэтому сделай одолжение, — не трать время впустую!
— Да ты понимаешь, о чём ты говоришь? — её лицо покрылось стрессовыми пятнами, она смотрела на него чуть ли не затравленно. — Ты всю жизнь себе испортить хочешь?
Изо всех сил Валя попытался успокоить её взглядом, и она ушла, сокрушённо вздыхая, а Валька понял, что настроение у него испорчено.

До планетария добрались без особых проблем, хотя и прождали у себя автобус минут двадцать. Проходя вдоль ряда статуй, изображавших римских богов и богинь чьими именами названы все планеты, Лена дёрнула Вальку за рукав и остановилась перед двумя женскими статуями — Венерой и Геей.
— Тебе кто больше нравится? — неожиданно спросила она, рассматривая, прищурившись, античных богинь.
Валя тоже внимательно посмотрел на них, сравнивая.
— Фигура чётче у Геи, а Венере как будто пятнадцать-шестнадцать лет.
— Неплохо для пятнадцатилетней! — фыркнула Лена. — Значит, тебе больше понравилась Гея? Поздравляю, мне тоже. А почему?
— А тебе-то самой сколько лет? На все тридцать тянешь по фигуре.
— Я выгляжу как тридцатилетняя???
— Не придирайся к словам, я имел в виду твои пропорции. В Элладе развивались как ты, очень рано, поэтому анатомически никаких накладок, эта Венера действительно выглядит на пятнадцать лет по древнегреческим меркам, а Гея — где-то около двадцати пяти, это уже зрелая женщина.
Лена нетерпеливо прервала его:
— Всё должно быть наоборот! Если Венера богиня красоты, то и фигура у неё должна быть самая женская. А эта Гея пусть будет моложе.
— Я понял ход твоих мыслей, но ты врёшь. Потому что плохо знаешь греко-римскую мифологию. Афродита или Венера — богиня молодости ещё, не забывай, а Гея — одно из древнейших божеств, мать всех богов и титанов, поэтому она должна быть старше.
Лена приняла разочарованное выражение лица, отходя от каменных богов.
— Уму непостижимо, как можно столько много знать?..
— Много? — поразился Валя. — По сравнению с кем?
— Со мной.
— Да ну? Можно подумать, что мне известно всё, что и тебе. Знания любого чело¬века можно уподобить кругу, даже шару, а когда встречаются два человека, то их знания-шары в чём-то входят один в другой и чем больше у них одинаковых знаний, тем они глубже проникают вглубь друг друга. Очень редки случаи, когда такие шары, можно целиком совместить. Даже Алексей Семёнович не знает всего, что знаю я, хотя общий объём его гипотетического шара на порядок больше моего.
Девушка недоверчиво дёрнула плечом и промолчала.
До начала лекции оставалось примерно полчаса, это время они проболтались в фойе, — там было на что посмотреть. Вале всё тут было знакомо, но Лена совершенно затаскала его, и Валька подметил, как все оглядываются на них и сдержанно посматривают в их сторону. Лена приковывала общее внимание и просто скользнуть по ней равнодушным взглядом было невозможно. А трое ребят постарше, что группкой стояли у лестницы, вообще не сводили с неё глаз. В один момент Лена тихо сказала об этом Вальке.
— Я уже обратил внимание, — усмехнулся тот. — Честно скажу: с тобой опасно ходить. Тобой интересуются не только порядочные люди, но и всякая шваль, намерения у которой могут быть самыми разнообразными.
— Тебе-то чего бояться? Шеи посворачиваешь кому угодно и всё, если полезут навязчиво знакомиться.
— Да уж... А раньше не было разве ни разу такого?
Лена лукаво скосила на него глаза и мягко провела пальцем по ребристой поверхности огромного глобуса Луны.
— Всякое бывало. Обычно просят телефон, а я им брякаю первый попавшийся номер и всё о'кей. А неужели ты не плюёшь на опасности?
— Я-то плюю, но отвечаю-то прежде всего за тебя! И если придётся иметь с кем-нибудь дело, то могут и тебя задеть случайно.
— До сих пор не задевали, а теперь...
— До сих пор ты выкручивалась сама, а я, к сожалений, очень не люблю выкручиваться и юлить, и посылаю сразу... курить бамбук.
— Ну тебя, — Лена замахала на него руками, — будь человеком, прекрати говорить о всяких ужасах. Пошли в зал, уже звонок, слышишь?
Они поднялись по узкой винтовой лестнице в большой звёздный зал. Более опытный в расположении секторов, Валя провёл Лену на места сбоку от обширной кафедры. Девушка задрала вверх голову:
— Вот это высотища!

Со свойственной ему предусмотрительностью Валя отыскал среди не столь уж многочисленных посетителей тех трёх ребят. Они сидели в другом секторе и всё так же с раскрытыми ртами пялились на Лену, даже не удостаивавшую их взглядом. Валька решил, что ничего опасного нет и успокоился.

Заиграла мягкая тихая музыка, купол планетария стал темнеть, темнеть, начали зажигаться звёздочки, их рой становился всё гуще и гуще, и, на конец, над ними возникло такое невообразимо близкое и буквально-таки дышащее небо, что Лена даже взволнованно завздыхала, найдя валькину руку и сжав её.
Небо планетария и впрямь было великолепно. Объёмные сияющие гроздья созвездий молчаливо висели на непроглядно-чёрном бархате ночного небосвода, а негромкая медленная мелодия звучала симфонией тысяч световых лет и далёких туманностей. Иллюзия близости и объёмности была настолько велика, что будто стоит протянуть руку — и вот он, этот жуткий пленительный и живой мрак, пронизанный сиянием прибитых к нему гвоздиков-звёзд. Душа так и рвалась вверх, в эту бездонную про¬пасть космической бездны, от этого терялся рассудок и кружилась голова. Казалоcь невероятным думать, что над ними не беспредельный зияющий космос, а всего метров пятнадцать свободного пространства, а дальше потолок.
«Всё-таки это самая заветная и великая мечта человечества, — думал Валя, — проникнуть в эти безмерные дали, безмерные глубины вселенной, проникнуть и обра¬тить их слепую стихию на пользу себе и другим человечествам, также рвущимся в гибельные, но прекрасные и манящие просторы сонма галактик, также стремящимся преодолеть сопротивление косной материи, обуздать титаническое расстояние и встретиться с теми, кто много миллиардов лет рвался к тому же, кого также, как меня сейчас, вдохновили эти неизмеримые дали вселенной...»

Чудесное видение исчезло, музыка смолкла и послышался сухой дребезжащий голос лектора. По частому дыханию Лены и по тому, как она сжимала его запястье, Валя понял, что на неё эта потрясающая картина произвела не меньшее впечатление
Лекция тем временем набирала темп. После нескольких оптимистических фраз, касающихся вероятности большой распространённости белковой жизни, пошёл давящий поток документальных киносвидетельств человеческой жестокости и людского безумия. Вот американцы расстреливают группу мирных вьетнамцев, вот публичная бойня быков, — конкурс, кто с первого удара снесёт быку голову огромным тесаком, похожим чуть загнутую внутрь бритву. Хлещет кровь, безумной дикой радостью полны глаза мясника, восторженно ревут зрители... А вот Африка, семидесятые годы — страшные от худобы и вспученных от голода животов дети, безо всякого выражения смотрящие в камеру. Их ноги по толщине меньше валькиных рук, это живые трупы, скелеты, обтянутые кожей, огромные головы и слепни, сидящие на глазах... А вот что было три десятилетия назад — штабеля столь же высохших и уже умерших людей, но это уже Европа... А вот по поверхности океана разлилось на много километров нефтяное пятно и плывёт косяк дохлых рыб брюхами кверху...

И голос, но не лектора, а за кадром и от того ещё более зловещий:
— Почему, кто нам дал право считать себя высшими разумными существами, венцом эволюции? Откуда такая уверенность в нас? Может быть, человек — это вообще тупиковая ветвь, ошибка природы, которая ведёт к самоуничтожению? А может быть, это неизбежность любой цивилизации — самоуничтожаться? Значит, мы потому и не можем принять сигналов от других миров, потому что их попросту не существует? Что технический прогресс ведёт к неминуемой гибели?..
«Это же как в «Часе Быка»! — понял Валя. — Бегущие с Земли, будущие тормансиане захватили с собой такие фильмы, собрали, что ни на есть самого ужасного и отвратительного, чтобы сохранить в себе ненависть к покидаемой планете и завещать эту ненависть своим внукам и правнукам…»Он посмотрел на Лену, но в темноте не разглядел её лица.
Дальше пошёл рассказ об учёных, бывших сперва энтузиастами множества обитаемых миров, но под конец разочаровавшимися и заявившими на весь мир, что их прежний оптимизм бы, по-видимому, ошибочен. Рассказали также о паре случаев наблюдения НЛО, долго пережёвывали происшедшее в 1947 году с пилотом Кеннетом Арнольдом, пояснив, что это были не НЛО, а такие облака и подвели итог, что, дескать, ни одного достоверного случая появления инопланетных кораблей зафиксировано не было.
«Как же так? — хотелось крикнуть Вале. — А чей же корабль разбился в 1957 го¬ду в северной Бразилии и чьи, интересно, там были обнаружены специалистами Пентагона пятнадцать трупов карликов? Может, это была группа «Видеокитс»? А настоящая дуэль базы НАТО с НЛО над Средиземным морем? А над Ханоем?»
Один час промчался мгновенно, ребята и опомниться не успели, как очутились на свежем воздухе, вынесенные сжатой узким коридорчиком лестницы толпой.
Некоторое время шли молча, потом, чуть хмыкнув, Валя посмотрел на Лену и улыбнулся.
— Я вижу на твоём лице тень скрытой неудовлетворённости, я не ошибся?
Лена так резко отрицательно мотнула головой, что Валя сжал от неожиданности правую руку в кулак.
— Лет пять назад на меня это произвело бы огромное впечатление; я имею в виду, если бы мне тогда было пятнадцать. А так... Я ждала чего-то большего, хоть и сама не знаю чего... Когда я смотрела на звёздное небо, у меня голова даже кружилась, так всё объёмно и многомерно, как голография, а слова... они были какие-то сухие и...как будто надёрганные из разных мест, такое вот странное впечатление
Валя сознательно молчал, желая, чтобы девушка выговорилась.
— Когда показывали это небо...прямо взлететь хотелось, такой подъём, а потом стали показывать эти страшные кинокадры, говорить, что человек вовсе не высшее существо, что он обречён на вымирание от самого себя, как-то нехорошо сделалось сразу... Такая гордость сначала охватила, подъём небывалый, горы можно свернуть, а потом...не знаю, смятение какое-то, чёрт-те что.

Валя слушал её звонкий энергичней голос в такт быстрой походке и любовался ею про себя, делая вид, что вникает в каждое её слово. Вникать ему не было нужно — он знал наперёд все проявления этого горячего и совсем ещё детского протес¬та против такой несправедливости и такого обмана, разрушения самой светлой мечты. Ему лекция тоже не понравилась. За три года изменилась форма подачи материала, но сквозь отдельные оптимистичные заявления отчётливо виднелся болезненный туман пессимизма и осторожной недосказанности. Мысленно Валя отшлифовал несколько фраз, чтобы доступно и понятно объяснить Лене, в чём неверна концепция того, что заставило её чисто инстинктивно воспринять сказанное на лекции несколько болезненно. «А надо ли ей вообще это объяснять? — вдруг неуверенно подумал он. — Раз за разом её эмоциональное восприятие я ставлю на холодные взвешенные весы точных определений, а зачем лишать её возможности видеть мир по своему? Она со временем может начать стыдиться ярких проявлений своей эмоциональной натуры, видя, как логика моих фраз объясняет все её чувства, может ошибочно счесть эти чувства за проявление поверхности и тоже начнёт рыться в дебрях доказательств и определений, свойственных больше учёному... — но мигом позже он возразил сам себе: — Неправда! Я начал бояться впадания в крайности, но для её здоровой натуры это не должно грозить, и она должна знать, почему её душа затосковала от таких нежданных откровений, иначе, не вооружённая знанием, она решит, что была неправа и что услышанное ею сегодня может претендовать на истинность из-за своего якобы критического подхода и переосмысления перспектив развития человечества. Любые попытки переосмыслений всегда заразительны, верны они или нет, так как человек по своей природе вечно неудовлетворён и стремится к чему-то новому и неожиданному, тем более, что речь идёт о таких глобальных проблемах. Неважно, поверит она в это или нет, но семена сомнения посеяны будут, даже если знания мои позволяют опровергнуть это. Побеждённое внешне, оно остаётся внутри. Значит, тупик? Никогда!»

Они не торопясь шли по шумному Садовому кольцу, освещенному приятным для глаза оранжевым светом. Справа нескончаемым потоком лились автомашины, Валя отвлечённо глядел на них, пока Лена не дёрнула его за рукав, возвращая к действительности.
— Тебе не понравились прежде всего нападки на человека как на венец эволюции, —проговорил он, — признаюсь, мне тоже. Если тебя не утомит, могу сказать причину.
Получив согласие, он заговорил словно сам с собой, всё также безучастно глядя на проезжую часть:
— Всё, что мы здесь услышали, можно охарактеризовать таким термином как «антропологический пессимизм», то есть неверие в безграничные возможности чело¬века, неверие в то, что человеку по плечу преодолеть самые жестокие кризисы и выйти из них победителем. А с этой колокольни далее идёт вполне логичное сомнение в том, высшее ли человек существо или только промежуточное звено, а то и тупиковая ветвь как биологический вид. Я постараюсь тебя успокоить и заверить, что неправильна такая постановка вопроса, она проистекает только из-за мазохистских разглядываний в увеличительное стекло многих ужасов, имевших место в развитии человеческого общества без понимания причин этих ужасов. Нам сказали, что человек — чуть ли не ошибка природы и потому обречён на вымирание, чтобы освободить место для следующего эксперимента биологическую и социальную нишу, — есть такое понятие. Следует понять: почему — ошибка природы? Имеются в виду не внешние его формы, а внутренние, как-то — звериные инстинкты и страсть к разрушению и насилию как следствие их. Эти качества преподносятся как закодированная в наших генах информация, которую уже не выбить оттуда ничем, так как она закреплялась там много миллионов лет. Значит человек, совершенствуясь технически, остаётся существом, которое стремится удовлетворить свои тёмные инстинкты зверя. Такой подход делает человека изначально жестоким эгоцентристом, малоспособным в своём большинстве к проявлению положительных качеств. И сходя из этого, можно действительно заключить, что сидящий в генах варвар, получив в руки современную технику, никогда не сможет распорядиться с ней так, чтобы избежать дурных последствий. Так якобы было всегда и в конце концов эти последствия разрастутся по мере развития науки до всепланетной катастрофы, в результате чего вся человеческая раса перестанет существовать. Всё выглядит на удивление стройно и для обыкновенного человека прозвучит приговором судьбы, апокалипсисом. Ведь большинство людей не склонно к рассуждениям и воспринимает всё поверхностно.
Однако такая стройность мигом нарушится, если докопаться до отправной точке в этих аргументах — до того, что человек изначально запрограммирован на самоуничтожение из-за постоянства и превосходства зла в нашем наследственном механизме. Я, да и не только я, разумеется, считаю этот подход абсолютно неверным. Человек как биологический вид, высший примат, изначально развивался как существо социальное, то есть его существование было возможно только в группе себе подобных, хоть бы это и было обыкновенное полуобезьянье стадо, а в дальнейшем род и племя. Недаром самым страшным наказанием становилось изгнание из такого первобытного сообщества. В одиночку человек просто не мог выжить, потому что не смог бы никогда защититься от хищников, уступая им в силе и быстроте бега, один он не смог бы никогда прокормиться, а на плодах и мелких грызунах никогда не получишь высокой энергетики, если не жевать бес¬прерывно, но тогда приходится оставить мечты о развитии мозга. В результате прачеловек остался бы на уровне современных обезьян, всё время которых занято поеданием огромной массы растительной пищи в тех местах, где её изобилие. А сообщество: людей позволяло с успехом обороняться от хищников, добывать при помощи охоты богатую балками пищу. Людей в то время было ничтожное количество и им приходилось бороться отчаянно за своё существование. Но так как, оно было возможно только в сообществе, то одним из первых появился и закрепился инстинкт социальности, отождествления личных интересов с интересами сообщества, отсюда вышел и альтруизм, то есть бескорыстная инстинктивная помощь другому человеку племени: ведь, как я уже говорил, людей было очень, очень мало и каждая человеческая жизнь ценилась очень высоко. Потеряв несколько человек, племя становилось на грань вымирания, — нарушался баланс.

 Отправлено: 18.04.14 12:28. Заголовок: Именно поэтому забот..

Именно поэтому забота о потомстве и инстинкты не только личного самосохранения, но и вытекающего из него сохранения сообщества, дают положительную основу всей нашей наследственной информации, поэтому-то зло рецессивно и составляет очень небольшую часть наследия последних тысячелетий, что ничтожно по сравнению с эволюцией живого на Земле. В самом деле, без постоянной заботы о потомстве и без ежеминутной взаимовыручки появление и выживание человека было бы невозможным. Из-за всего этого концепция об изначальной «испорченности» человека надумана, а признаки этой испорченности нанесены сверху тонким слоем и при правильном общественном воспитании, направленном на пробуждение могучих социальных инстинктов, можно за два-три поколения дать миру совершенно иных людей, чем мы наблюдаем сейчас. Но для этого необходимо научное изучение и строго рациональный подход, учитывающий все последствия того или иного педагогического приёма.
И человек, с честью вышедший из тяжелейших испытаний в вечной борьбе за существование благодаря исключительно альтруистическим общественным началам, никак не может считаться тупиковой ветвью. Тупиковой может считаться классическая западная цивилизация и наука, достижения которой опережают духовное развитие людей значительно, отсюда в мире и постоянная напряжённость. И это действительно тупик для технократической цивилизации без должного запаса духовных достижений. И здесь, на мой взгляд, необходимо обращение к великой культуре и традициям духовного воспитания на Дальнем Востоке, соответственно их приспосабливая к новым условиям. Воздействие диаметрально противоположной системы взглядов на жизнь и метода научного исследования поможет разумному развитию всех людей без кризисных лихорадок.
Дело тут ещё в том, что городская цивилизация современного типа буквально с рождения задавливает человека плотной, но часто бессмысленной информацией, темп жизни всё возрастает, некогда остановиться и подумать, все увлечены огромным водоворотом шума, грохота, интеллектуального напряжения при невероятной спешке и без достойных амортизаторов. Это порождает у множества людей скрытые психические заболевания, бесконечный калейдоскоп стрессовых ситуаций сдавливает психику словно клещами и неустанно долбит по ней, вызывая всё более массовые болезненные проявления. Это нездоровое состояние общества и порождает социально опаснее элементы людей с повреждённой психикой. Эта и маниакальная беспричинная агрессия, и навязчивые идеи, и мания величия. Именно отсюда и вытекают проявления ничем не оправданной злобы и жестокости, столь свойственным в последние десятилетия молодёжным группировкам и преступному миру и усиливающиеся год за годом, ошибочно принимаемые порой за проявления необузданной наследственности. Не наследственность тому виной, а социальная сфера, в которой вращается человек и которая совершенно не соответствует его природе. Ведь никто не стремится из сельской местности уехать в город, чтобы обрести душевное спокойствие, наоборот, для обретения душевного равновесия едут в тихие уголки, куда не донёсся ещё рёв машинной цивилизации. Я не хочу сказать, что надо искать спасения в удалении от жизни и бегстве от техники, это другая и не менее нелепая крайность. Надо с раннего детства воспитывать в людях устойчивую твёрдую психику. Люди же с такой устойчивостью без комплексов и истерии смогут разобраться во всех проблемах и найти решение. Бесценную помощь в этом могут оказать традиции психофизиологического совершенствования, принятые на Востоке. Йога, цигун, тайцзицюань, айкидо — они не дадут человеку растормозиться и разболтаться ни в каких условиях при правильном к ним, естественно, подходе и послужат тем самым необходимым амортизатором. Про воинские искусства я не говорю, потому что здесь намного уже та тропка, по которой можно идти в осмыслении их, а очень многие к этому неспособны. Кстати сказать, на Западе да и на Востоке давно уже наиболее умные люди говорят о назревшей необходимости взаимопроникновения лучших сторон и той и другой цивилизации, о мудром сочетании их противоположных сторон, дабы дать человечеству новый мощный импульс к развитию. Частично эта необходимость уже в ряде случаев находит воплощение и этим путём надо идти обязательно. Это к вопросу об обречённости людей как вида.
Обречены не люди, а ревущая городская цивилизация. Катастрофа же произойти может, правда не из-за ядерной войны, а по экологическим причинам, это серьёзна; проблема и нельзя на неё закрывать глаза. Но главное то, что совершенно необязательно видеть впереди лишь фатальный мрак.
Говорить же об анатомическом несовершенстве человека — невежество просто вопиющее и могло быть простительно полвека назад»когда ещё плохо были изучены эти вопросы. Ведь каждая линия, каждая чёрточка здорового красивого тела вырезалась сеньорой Эволюцией в процессе многих миллионолетий, соответствуя слепой необходимости и наибольшей приспособленности организма к условиям его существования. А что касается ошибок, природы и тупиковых ветвей, то они были, как, например, гигантопитеки — человекообразные с четырёхметровым ростом. Они пошли по пути развития физической силы и врагов у них не осталось, настолько они были могучи. Такая четырёхметровая горилла могла поспорить с мамонтом, а придушить леопарда для неё было проще, чем для нас домашнюю кошку. Но они, перестав бороться за выживание, разучились приспосабливаться и вымерли во время оледенения, да потом просто выродились, не находя применения своей исполинской силе. Жили они, кстати, одиночками.
Поэтому не верь никогда тому, кто будет говорить о человеке, как об эксперименте-самоубийце, не выдержавшим испытания социальностью и тому подобное.

Они добрались до площади Маяковского. По огромному монитору бегала цветная реклама, кругом сновали словно в подтверждение валькиных слов, спешащие куда-то люди, справа высился театр сатиры и концертный зал имени Чайковского. Ребята свернули в его сторону и нырнули в тёплое метро.
— Кое-чего, я, конечно, не поняла, — сказала Лена, потирая виски, что служило у неё признаком напряжённого раздумья, — но основную мысль уловила, ты меня успокоил в самом деле. Но столько интересного и нового для меня тут, что всё запомнить просто невозможно... Сложный же ты человек, Валька. Иногда тебя бывает очень трудно понять: ты мыслишь такими высокими категориями, что водит из стороны в сторону.
— Я непонятно выражаюсь?
— Нет, я не совсем так сказала. Тебя трудно постигнуть, постигнуть твою сущность. Ты всегда открыт, но тем не менее как-то, непроизвольно, видимо, ускользаешь от чьих бы то ни было взглядов, которыми тебя пытаются охватить во всей полноте. Какая-то грань обязательно расплывчата и нечётка, незакончена... И это к тебе ужасно притягивает, делает тебя с этаким запасом прочности, то есть всегда ждёшь от тебя чего-то нового...
— Как клоун-эксцентрик, — перебил её Валя.
— Не говори глупостей! Нового... как бы это сказать, чёрт! Слов не хватает... Ну что ты на меня так смотришь, помоги же!
— Нового не по форме, а по содержанию и богатству мысли, я всё понял. Тебя всё время поражает моя способность все вещи объяснять и связывать их друг с другом. Иногда это кажется чертовски непостижимо, согласен. Всё дело в том, что я стараюсь, образно выражаясь, всё видеть в связи со всем, а большинство людей, анализируя какой-то эпизод, видят только его и самые ближайшие детали, это в какой-то степени можно отнести к бессознательно-метафизическому восприятию, то есть пути наименьшего сопротивления для мозга, где любой факт выступает сам по себе и практически не зависит от других таких фактов. Это так, называемая линейная, односторонняя или формальная логика, единственно понятная для человека приземлённого, не видящего невероятной сложности всех без исключения явлений и не желающего её видеть. Или не умеющего в силу плоского умственного развития.

Они забежали в готовые вот-вот захлопнуться двери электрички и отошли к противоположным дверям. Сразу несколько молодых людей потянулись уступить девушке место, но она отмахнулась бесцеремонно и полуобняла Вальку.
— Что я, старуха какая-нибудь? — презрительно поджав губы, проговорила она. — Терпеть не могу искать везде сиденье, чуть что... — хихикнула. — Нда-а... А я всё-то гадала, что такое метафизика! Это же просто прямолинейность и односторонность!
— Способности твоего гения поражают моё бедное воображение, — сказал Валя, словно декламируя с пафосом.
Лена засмеялась.
— Ну перестань, говори серьёзно.
— Леночка, я слишком много говорю серьёзно, иногда это надоедает. Мне ведь шестнадцать лет только, а тебе и того меньше, и мне не всегда хочется быть проповедником воззрений такого серьёзного учения как диалектический материализм — слово-то какое учёное! — потому что я сам знаю намного меньше, чем должен знать человек, взявший на себя эту функцию. Где-то я и сам могу ошибаться и давать неверные формулировки, а ты будешь принимать их за безоговорочную истину, заворожённая моим авторитетом. А при случае начнёшь с пеной у рта доказывать мои ошибки. Я этого совершенно не хочу.
Лена нахмурилась и щёки её потемнели; она возразила:
— Пусть ты можешь ошибаться в мелочах и частностях, но основа твоих слов верна. А те ошибки... Они ерундовые при твоём искреннем стремлении помочь мне разобраться в том, что я не понимаю.
— С некоторых пор твои возражения стали нести очень уж осмысленный характер. Где ты только этого набралась?
— От тебя, милый мой, от тебя. С тобой просто очень интересно общаться, просто разговаривать. Обо всём, о чём угодно. И мне хочется немножко понять тебя изнутри, что ли. ..понимаешь?
— Понимаю, — вздохнул Валя и закатил глаза, подумав, что Лена оказалась гораздо более любознательной, чем он сначала предполагал.
Уже у своего дома Лена посмотрела на небо, надеясь разглядеть там хоть одну звёздочку, но сквозь белёсое покрывало облаков только мутно просвечивала Луна.
— Опять всё в тучах, — она вздохнула с оттенком сожаления, — а на даче в ясную погоду, бывало, выйдешь на крыльцо ночью… Ну и небо же там! А в Крыму, когда я отдыхала, то там тоже. Низкие-низкие звёзды и огромные, словно тарелки... Но в планетарии ещё лучше; если бы и внизу такое же было, то с ума можно было сойти от этого, так захватывающе!

Пообещав Вальке, что сразу завалится спать, так как прослушала сегодня «аж две лекции и очень устала», Лена скрылась в своём подъезде, а Валя в темпе пошёл к себе, так как одет он был весьма легко. Но только сел он ужинать, как Лена пришла к нему с виноватой улыбкой, сказав, что забыла дома ключи, а мамаша куда-то смоталась. Валя мог поклясться, что она придумала это только что, отлично помня, как она запирала за собой дверь, когда они уходили, но говорить ничего не стал.

Валина мать начала усиленно предлагать гостье поужинать вместе с ними, та смущённо отнекивалась, пока в дело не вмешался Валька, хорошо познавший на себе, что такое навязчивое гостеприимство у одного своего знакомого в старом районе. Когда оно идёт от чистого сердца, то отказываться, как правило, очень неудобно из боязни обидеть, но и соглашаться не хочется абсолютно. Вот и стоишь в результате и мнёшься, а сверхрадушные хозяева принимают это за колебания и проявляют настойчивость.
Чашку душистого чая с мятой Лена всё-таки выпила, но чувствовала себя очень стеснённо под неусыпным бдительным оком валиной матери, от природы очень гостеприимной; сам же Валька загородил лицо ладонью, не в силах скрыть улыбку, видя это обхаживание.
Наконец они уединились валькином уголке и Лена принялась копаться в ящиках письменного стола, уже зная, что там всегда можно обнаружить что-либо занимательное. Они поговорили о всяких пустяках, затем Валька поднял указательный палец, что-то вспомнив.

— Я давно хотел тебя спросить, — начал он, — как твоя мать отнеслась ко всему, что случилось сдобой?
Лена недовольно нахмурилась и сверкнула глазами.
— Дура она полная! — резко и неприязненно сказала она. — Не надо так на меня смотреть! Тебе трудно это понять, но она в самом деле просто тупая дура и всё. Она сказала, что во всём виновата только я, да и ты тоже. А про этих ублюдков она ни слова не говорит.
— Навязчивая идея?
— Именно. Я не хочу всё это рассказывать подробно...Она просто ничего не захотела понять из того, что ей говорила я. Я вообще была на грани нервного срыва. Ещё бы, можно себе представить — самый близкий родственник и говорит настолько несправедливо, не пытаясь даже узнать, что было в действительности. Да от неё, впрочем, и нечего было другого ожидать. Вот тётя Рита всё поняла и постаралась меня успокоить, и папа меня бы понял... А она начала читать мораль, идиотка... А так у меня есть только ты... Почему так, почему?..

Валя с самого начала понял, что спросил некстати, и Лена опять разволнуется. И когда она в самом деле всхлипнула, бессильно вздрагивая от внутреннего плача, он поймал её взгляд и сосредоточенно напрягся на её глазах, приказывая успокоиться и заряжая девушку стойкостью к таким нелепым действиям близких ей людей.

«Внушение лучше проводить под соответствующую музыку, — быстро подумал он, — а что у нас соответствует данному случаю? Ага…»

Он, не отрывая глаз от жадного взора Лены, почувствовавшей, что ей может стать лучше, нащупал магнитофон и через несколько секунд оттуда рвался тревожный, словно прощальный, но не смирившийся голос Виктора Цоя: «И снова за окнами белый день, день вызывает меня на бой, я чувствую, закрывая глаза, — весь мир идёт на меня войной...»
Лена вся металась в обрывочных незаконченных мыслях, поглощаемая горящими валькиными глазами и угрюмым стойким голосом Цоя. Он заливал её со всех сторон, и она думала: «Чёрт, есть же люди, которые не склоняют голову перед фатальной неизбежностью, стоя на краю пропасти, они равнодушны и понимают, что их постигнет судьба остальных, но нет в них смирения, они холодны, созерцая предопределённость и с открытым лицом стоят и спокойно смотрят в самое лицо смерти. И не надо ни¬какого героизма, просто так стоять и смотреть на всё это как бы со стороны... А я?.. Что я?.. Что у меня за трудности, чтобы так изводиться, у меня нет никакой безысходности...»
«Белый снег,.. серый лёд... на растрескавшейся земле…»
«И в конце концов у меня есть Валька. И он может спокойно заменить мне всех других».
Невообразимый сплав чего-то гнетуще-печального и вместе с тем железно крепкого и непоколебимого заполнял собой всё пространство вокруг. «...Городу две тысячи лет, прожитых под светом звезды по имени Солнце».
«Всё это пустота, не стоит и гроша ломаного, есть только этот голос и эти глаза, есть только я и Валька...»

...И долго ещё Лена находилась под прикрывающим влиянием этого своеобразного сеанса, ранимость её души затвердела, не давая разгореться нервам, остужая и гася все страсти, кроме одной — кроме страсти к Вале.

Лишь полдвенадцатого они расстались у ленкиного дома и провели бы вместе всю ночь, если бы Валя был у себя дома один. Лена ещё раз просила подождать несколько месяцев, но и без этого им не приходилось скучать.

Возвратившись домой, Валя как-то по новому прочувствовал то, как он нужен этой девчонке, если даже в его присутствии она порой не могла сдержать слёз; что бы сталось с ней, если бы не благотворное воздействие Вальки? Полностью потеряла бы своё лицо и покорилась? Стала бы психопаткой? Опустилась бы до уровня «общих девочек»? Лишь с ним ей было относительно спокойно и лишь с ним ей было суждено избежать обычного при ином раскладе сил финала. Одновременно он понял, что боязнь ошибиться в выборе всё довлеет над ней, и интуитивно она чувствует, что в случае более близких отношений она будет страдать намного сильнее от охлаждения их дружбы. Своего рода испытательный срок. «Но всё же вряд ли ей под силу такие прогнозы, тут чья-то более опытная рука, — раздумывал он, — как, например, её тётя, с которой у неё, судя по всему, никаких недомолвок нет».

Назавтра Валя захотел развлечь Лену и утащить её куда-нибудь в или в кафе «Мороженое», но девушка отказалась, сказав, что некоторое время ей хочется пожить спокойно.
— Мы там не отдыхать будем, а сидеть как на иголках и ждать наезда. Такой уж у нас район.
— Классный район, — похвалил Валя, — пошли тогда в лесок, пройдёмся.
Лена согласилась, добавив, что у неё есть кое-чего рассказать.
Встретившись, они пошли к лесу, который дальше переходил вообще в загородный и часть которого вырубили десять лет назад, когда расчищали место для нового микрорайона. Ночью был снег, небо расчистилось, настроение стрелкой барометра тотчас поднялось.

Лент, запинаясь на каждом слове и подыскивая нейтральные фразы, поведала Вальке малоприятную историю, которая приключилась с её подругой Аллой. Вернее будет сказать, историю ссоры самой Аллы с её парнем. Это были практически взрослые люди и происшедшее между ними вызвало у Вали недоумение.
Размолвка, и достаточно серьёзная, если судить по словам Лены, произошла на почве интимных отношений. Алла была очень раскрепощённой и изобретательной девушкой, когда дело доходило до постели, и она навязывала приятелю восточные любовные приёмы, для непосвящённого кажущиеся чудовищными извращениями. Подобным образом начал тормозить и её Андрей, и из-за своей плоской фантазии и из-за того, что Алла была недовольна, он стал закрепощаться и считать либо неполно¬ценным себя, либо Аллу — ненормальной извращенкой. А та требовала чуть ли не по пять-шесть часов интенсивной близости подряд, после чего не оставалось сил уже ни на что.
— А кто её парень? — спросил Валя. — Сколько ему лет?
— О, он студент МГУ, математического, по-моему, факультета. А лет ему... Ты знаешь, по-моему двадцать два. Если Алке скоро девятнадцать, то... да, двадцать два года.
— А он часом не был медалистом?
— Ты хочешь сказать, что он ботаник? Нет, он клёвый парень в общем-то, спортсмен...
— Ага… — протянул Валя и остановился, — а это всё действительно было или это ненавязчивое предупреждение, такой тонкий намёк?
Теперь остановилась Лена. Покраснев, она возмутилась:
— Ну что за мания везде видеть тайные намёки?! Всё это правда было.
— А к врачу они не обращались?
— Алла ему предлагала, он вконец затормозил, назвал её развратной особой, ну и всё такое.
— Он, наверное, добродетельный моралист?
— Ну да, где-то так... Но без особых комплексов, я же тебе говорю — нормальный парень.
— А зачем ты мне это рассказала?
— Просто интересно узнать твоё мнение, может, посоветуешь чего.
— Погоди, дай мне чуток подумать, — попросил Валя, провожая глазами пронёсшегося мимо лыжника.
Лена споткнулась и чуть не упала, засмотревшись на отъевшуюся пушистую белку, что перескакивала с забора на ветви растущих рядом деревьев и время от времени замирала, и своими подвижными бусинками глаз умилительно смотрела на ребят, выпрашивая подачку. Девушка пожалела, что не догадалась захватить с собой из дома каких-нибудь старых орешков и извиняюще улыбнулась. Та поняла и разочарованно упрыгала с ветки на ветку в глубь леса, в сторону молодого разлапистого ельника. Лена ищуще повернулась к Вальке, тот с улыбкой смотрел вслед забавному зверьку.
— Вот что, — произнёс он, — если ты всё рассказала верно, то этот парень болен болезнью, которая очень распространена среди большой части нашего общества. Эта болезнь называется комплексом христианской морали. Вернее, псевдоморали. Я не очень умно выражаюсь?
— Давай объясняй всё подробно, я не врубилась.
— Хорошо, врубаю, — согласился Валя. — Все западные и ближневосточные религии — я имею в виду христианство, ислам и иудаизм — вышли из Аравийского полуострова. Иудаизм является самой древней и сформированное им мировоззрение во многом перенеслось в христианство. Само собой, в изменённой форме и в виде непреложных догм. Одна из них — о первородном грехе, поставившая секс за рамки нормальной жизни, сделав его чем-то постыдным и нечистым, «греховным». Отсюда, кстати, и выводится изначальная греховность человека, так как он был «зачат во грехе». Поэтому большое значение в христианстве имеет идея о «непорочном» зачатии девы Марии, мадонны то есть. Причин для создания такой антигуманной морали было много, одна из них та же, что руководила Фрейдом который... Так. Ты слышала про Фрейда?
— Краем уха, — Лена улыбнулась.
— Так вот, — Валька зевнул, пренебрежительно помахал ладонью у рта и продолжил:
— Фрейд заявил, что всеми поступками людей руководят сексуальные инстинкты и комплекса:, имея это в виду на самом примитивном уровне животного. Но Фрейд сам страдал массой комплексов, сознанием собственной неполноценности и создал свой метод психоанализа, неосознанно желая как-то успокоить самого себя, доказать, что ни один человек нисколько не лучше его, что все связаны массой предрассудков и страдают параноидальными психозами на сексуальной почве. Та же причина была и у создателей и проповедников христианства, чему способствовало их длительное отшельничество под убийственным аравийским солнцем, без воды... Это просто способствовало появлению абсолютно идиотского и противоестественного кодекса моральных заповедей и постулатов, в том числе идея о греховности женщин, об истязании плоти... И всё это якобы в угоду духовному возвышению. Жизнь человека строго разграничивалась на нормальную и греховную, интимную то есть. Воспалённое фанатичное воображение сулило страшные кары за вкушение этого новоявленного «запретного плода». Но всех в монастырь не упечёшь, надо кому-то и воспроизводить потомство. А раз без греха не обойтись, то всё надо сделать как можно быстрее, темноте, по необходимости, никогда потом не заговаривать на эту тему, поскольку это — не нормальная жизнь, а так, нечто грязное и за кадром.
С тех пор подавляющее большинство людей и живёт с этими укоренившимися представлениями, причём неважно какой человек: закомплексованный или раскованный, все просто по разному это воспринимают. Даже в Америке после сексуальной революции такая мораль не сдала полностью своих позиций, хотя и трещит по швам. У нас же это просто повальное бедствие, которое пытаются сейчас лечить гнусной порнографией,
— У нас же мало верующих, — вставила Лена, вопрошающе глядя на Вальку.
— Принцип греховности уже давно вырос из узких религиозных рамок, он впитался в повседневную жизнь огромного количества людей известной фразой: «Секса у нас нет», сокрытием и замалчиванием, запрещением этой темы, что, по сути дела, явилось тем же самым, и хотя к старшему поколению это относится на все сто, а современная молодёжь и более раскрепощена, проблема всё же стоит, потому что это часто оборачивается распущенностью, и её носители часто согласны с определением их как носителей разврата, многие таковыми и являются. С некоторыми из них ты была хорошо знакома, ныне это носители инвалидностей разных степеней.
А молодые люди, воспитанные в добропорядочных, но высокоморальных по старому образцу семьях носят на себе отпечаток всеобщего замалчивания и обхождения любовных вопросов. Такие дети могут быть отличными незакомплексованными ребятами, готовыми нарушать это псевдоцеломудрие, но они могут пасовать перед тем, о чём кто-то очень хорошо сказал: «В постели естественно всё, что делается по любви», то есть нормально самое фантастическое и причудливое поведение партнёров, если ими руководит взаимное влечение, всё то, что принято пока называть извращениями и патологией. Тут я не имею в виду, конечно, садизм или мазохизм.
Этот парень страдает именно этим комплексом; я это так долго объяснял... Просто мне хочется донести до тебя истинные причины такого положения, ведь незнание их часто и приводит к таким комплексам.
— Да-а, ты в этом преуспел, — Лена шла с малость захмелевшими глазами, — хорошо, что ты не стесняешься от этом говорить без смешков... А что по этому поводу говорит твой любимый Восток?
— Мой любимый Восток, — сказал Валя и как-то про себя кашлянул, представив наглядно, что предусматривает его любимый Восток, — предусматривает следующее здоровая сексуальная любовь — источник высшего наслаждения, которое может получить человек. В тантрических сектах индуизма это приравнивалось к йогическому состоянию самадхи. И слова там не расходятся с делом. Мне кажется, что ты знакома с индийскими любовными наставлениями, не так ли?
Лена порозовела и кивнула, поблёскивая искорками больших смеющихся глаз.
— Вот видишь. Значит, твоя основная задача — дожить до лета, — подвёл итог Валя и заговорщически ей подмигнул.
Девушка повела плечом и насмешливо посмотрела на Валю одним глазом, совсем как довольная кошка. Затем приподнялась на цыпочки, обняла его за плечи и прошептала в самое ухо, хотя рядом никого не было, только вдали тащился дед с санками:
— А вот это зависит от твоего поведения.
Вале оставалось только пообещать, что будет вести себя примерно.

Лена вечером специально позвонила своей тёте и рассказала ей про точку зрения Вали, и в пятницу встречала Валю уже с новой идеей. Подтолкнутая серьёзным разговором с тётей, она захотела полностью разобраться в этом и задала Вале вопрос, который мучил её всю ночь, что ранее для неё было просто немыслимо.

— Ты говорил о недопустимости распространения пуританской морали, — сходу сказала она ему, даже не поздоровавшись, — и что противоположностью её являются несдержанность и распущенность. Но как избежать одного, не переходя к. другому?
Валя немного удивлённо посмотрел на неё. Его мысли заняты были совсем иным, он оглядывал Лену, бывшую в затёртом домашнем халате, не скрывавшем её фигуры, кое-где даже расстёгнутом из-за отсутствия пуговиц. Невзрачный поясок туго стягивал талию, подчёркивая ощутимую тяжесть и объёмность бюста и бёдер. Заглядевшись на неё, в ответ промычал что-то невнятное, пытаясь её чмокнуть в щёку, но Лена отскочила в сторону и сделала отстраняющий жест рукой, повторив свой вопрос.
— Что за Софья Ковалевская?.. Это не так сложно для тренированного психически и просто правильно воспитанного человека. А для несдержанных и суетливых людей, не понимающих диалектику жизни, это действительно очень сложно, они не видят выход и мечутся, замыкаясь в нелепых представлениях и комплексах. Прежде надо поменять вложившийся стереотип мышления. Истина — это всегда объединение противоположностей, надо по-новому раскрыть глаза всего лишь. Это очень перекликается с тем, что я тебе говорил после планетария...
— Но если противоположности растворяются, то они исчезают, порождая эту середину. Следовательно, исчезает сама диалектика, — Лена с тревогой смотрела на него.
«Попытки до всего дойти своим умом на уровне ребёнка, — подумал Валя, проходя в её комнату. — Что ж, можно ей поаплодировать».
— Ничего подобного, — возразил он, качая головой в предвкушении своего ответа. —Противоположности никогда не растворяются. Вот тебе аналогия — двойственность отображения в мозгу объективной реальности — сознание и подсознание. Они слиты и в то же время раздельны, но раздельны по функциям, а слиты по существу. Специальными препаратами или очень сильным внушением можно их расщепить, но тогда мы получим человека, неспособного нормально существовать, — это будет законченный дебил. Напротив, люди, которые посредством специальных тренировок или врождённых способностей добиваются активного взаимопроникновения сознания и подсознания, являются великими философами и мудрецами, так как способны заглянуть в собственное «я», увидеть в себе всю необъятную вселенную.А у обыкновенно здоровых и энергичных людей — типа меня — сознание с подсознанием сшиты очень крепко и они находятся в постоянном взаимодействии. Такие люди плохо поддаются внушению, ибо любое внушение строится на кратковременном расщеплении ума надвое. Напротив же, чем слабее сшиты эти два неразделимых понятия, тем неуровновешеннее человек, тем разболтаннее его психика. Совсем как старая скрипящая дверь.
— У нас полно здоровых людей... — начала было Лена, но Валя живо её прервал:
— Сказки! Я имею в виду не то мнимое здоровье, которое позволяет двигаться и разговаривать. Попробуй кого-нибудь из своих знакомых поставить на место Робинзона Крузо. Даже обладая необходимыми знаниями, ручаюсь, почти никто из них не продержится долго в живом состоянии — не та физическая конституция и слишком большая подверженность стрессам. Потому что здоровье современного городского жителя скрывает в себе бездну самых разных болезней и по существу здоровьем не является.
— Хватит, хватит! — вскричала Лена, со смехом опрокидываясь на диван. И тут же посерьёзнела. — Ты абсолютно подавляешь меня, обо всём говоря с такой уверенностью.
— А вот это очень плохо, — сказал Валя с какой-то несвойственной даже для него серьёзностью. — Но я сдерживаю свою психическую силу.
— Дело не в этом, — Лена махнула рукой, — просто ты знаешь так много, что иногда рядом с тобой стоишь как с египетской пирамидой... Но хочется залезть на самую вершину. И кто-то подталкивает сзади.
— Ну, а ты говоришь подавляю, — облегчённо ответил Валя, — это же прекрасное чувство, и ты прежде разбирайся в своих ощущениях, прежде чем меня пугать.

 Отправлено: 18.04.14 12:37. Заголовок: Лена вскочила на ног..

Лена вскочила на ноги и подошла к зеркалу, поправляя причёску.
— Я подумала, и мне показалось, что ты должен увидаться с тётей Ритой, — полувопросительно сообщила она. — Я ей вчера должна была позвонить и рассказала заодно про твою реакцию на алкины проблемы. Она очень удивилась, сказала, что для твоего возраста это очень точное, даже излишне точное, как она это выразила: «Контрастность и чёткость объяснения до рези в глазах, изложение, несвойственное юношескому возрасту».
— Это звучит как диагноз болезни, — улыбнулся Валя, думая, к чему она клонила.
— Да, тётя Рита имеет медицинское образование. Она очень заинтересовалась тобой ещё давно, когда я всё про тебя рассказала. Она вообще меня опекала всегда когда папа уезжал в командировки и поэтому ей любопытно с тобой встретиться и поговорить.
Валя в растерянности потёр переносицу, не ожидая, что предложение сделала сама её тётя. Лена выжидательно смотрела на него, чуть склонив голову, что придавало ей выражение нетерпеливого ожидания. Помедлив, Валя спросил, в какой форме она предложила это сделать.
— Не предлагала она никакой формы, это как мы захотим, — беспечно отозвалась Лена.
— Как-то неожиданно ты это сказала... Как ты себе это представляешь?

Девушка, коварно улыбнулась, еле сдерживаясь от весёлого смеха и пытаясь не тараторить, а говорить более или менее раздельно.
— Никогда не видела этого героя затруднении, — пытаясь его поддеть, произнесла она и вдруг зовуще изогнулась тугим луком, широко раскрывая свои погибельные изумрудные глаза, раздувая ноздри и наполняя свою неподвижную позу подрагивающим порывистым напряжением страсти невиданной силы. Теперь она почти грозно смотрела на Валю, скрытая дрожь незримей волной пробежала по её телу. Тёмный древний инстинкт острой жаждой физической близости ударил враз по всем предохранительным клапанам, затуманивая рассудок; Валька почувствовал прилив к сердцу горячей волны желания, руки уже потянулись к тяжёлому, гибкому и сильному телу этой красавицы, но в последнюю секунду сработал тренированный предо¬хранитель психического равновесия. «Она же испытывает меня, мою волю! — догадался Валя и закрыл глаза, чтобы не поддаться магии этой зовущей грозной красоты. — Стоило мне только на миг расслабиться, как она берёт реванш за моё постоянное психическое превосходство! Ну подлинная ведьма, какой и должна быть ученица Маргариты».
Он закусил губу и приказал себе обрести спокойствие, но заалевшие щёки выдали эту внутреннюю борьбу, и Лена рассмеялась, расслабленно откидываясь назад
— Чувствуется, что ты долго ждала этого момента, — проговорил наконец Валька, ещё не избавившись совсем от власти её перевоплощения. — В средневековой Европе тебя бы сожгли на первом же костре, а у нас на святой Руси упекли бы в монастырь.
— А я не стремлюсь в средневековье, — беззаботно ответила Лена. — А тебя я могу поздравить — ты первый, кто устоял передо мной. Но, наверное, только потому, что понял, что я тебя проверяю на прочность.
Валя потёр виски, остужая всё ещё пламенеющий рассудок.
— А если бы я поддался, то ты холодным презрением оттолкнула бы меня, да? А потом бы так же засмеялась? — допытывался он.
— Тебя легче приворожить, чем оттолкнуть, поэтому вряд ли. Я ведь не железная как ты, не такая собранная и волевая... А стоило бы, чтобы проучить тебя малость.
— Какое мелкое зловредное вредительство! — шутливо возмутился Валя и пересел к девушке на диван, а та звонко расхохоталась, видя его смущение. — Так я не первый, кому ты устраиваешь такой экзамен? — полюбопытствовал он, осторожно проводя пальцами по её нежной руке и представляя, что будет, если она опять соблазнит его. Тогда он без промедления поддастся этим колдовским чарам, не станет сопротивляться.
Лена устремила свой смеющийся взор в угол комнаты и ответила немного с вызовом:
— Не первый.
И также с вызовом оглядела Валю. Было видно, что ей доставила удовольствие эта маленькая шалость, но что одновременно она довольна исходом их поединка. Явно набивая себе цену, она начала увлечённо вспоминать, как в начале осени испытала одного парня из их класса, который особенно на неё засматривался. Тот чуть не обезумел и с тех пор влюблён в неё по уши. Но он слишком высокого о себе мнения и Лену не устраивал, хотя она, в общем, и благосклонно принимала от него знаки внимания, потому что это было всё же более цивилизованно, чем в компании Игоря. Гораздо любопытнее, по её мнению, был случай за день до конкурса красоты, когда она воздействовала из шалости на учителя физкультуры, специально задержавшись после одного урока. Своим необычным поведением она обратила на себя внимание физрука и тот был ошеломлён невероятно.
— Сперва он никак въехать не мог, что происходит, — говорила Лена, — потом как-то в лице так изменился, по руке мне так провёл, сам глаз с меня не сводит. А я ему вдруг говорю: «Вы что, Игорь Васильич?» — и руку так выдёргиваю. Боже, как же он покраснел, несчастный!.. Никогда не видела, чтобы люди так краснели...
— Ну и чего дальше?
— Ну, и ничего особенного. Извинялся он, конечно, долго очень, и ушёл к себе. Но с тех пор я заметила, что он тоже теперь на меня без конца засматривается, хоть спортивный костюм никогда не одевай. И как только мою фамилию произносит, сразу краснеть начинает у всего класса на глазах. Но ему-то всего тридцать шесть лет, простительно поэтому... Так, о чём мы говорили там? А, да: вот — я себе это представляю так, что просто мы завтра мы поедем к ней и всё.
— А причина какая?
— Никакой причины не надо. Потому что так я захотела.
Подумав, Валя согласился. В самом деле, почему бы не познакомиться с её тётей если та сама выразила такое желание?
В два часа следующего дня они встретились и поехали к ней. Валя принялся допытываться у Лены, что она конкретно говорила про него. Оказалось, что Всё. И про Алексея Семёновича тоже.
— Ты не подумай, что я какая-нибудь сорока, но от тёти Риты я ничего не скрываю, мы друг другу очень доверяем.
— Она-то чего тебе может доверить? — усмехнулся Валя
— Ну вот, ты опять надо мной издеваешься, — девушка отвернулась к окну автобуса. — Ну, я ей доверяю, какая разница, не понимаю?

Маргарита Львовна встретила их с удивлением, а Лена заявила, что они зашли только погреться. Валя аж поперхнулся, услышав это. Бессмысленнее причину найти было трудно. Ехать сорок минут, чтобы погреться, — такое сморозить могла только Лена с её беспечной уверенностью, что «и так сойдёт».

Вначале ощущалась естественная неловкость между Маргаритой Львовной и Валькой, а Лена же в это время без особых церемоний ушла на кухню и на всю квартиру начала жаловаться, что там нет ничего вкусного. Валя невероятно покраснел и взглядом дал понять хозяйке, что есть вообще не собирается.
— Здесь просто для неё второй дом, так что ты не смущайся, — Маргарита Львовна провела Валю в просторную гостиную с простенькой, но уютной обстановкой. Они перекинулись парой ничего не значащих фраз о погоде, и Валя окинул её острым взглядом. Ей было на вид лет тридцать, да и держалась она молодо, не как умудрённая годами матрона. Однако же ей был сорок один год. На Лену она походила только немного смешливыми серыми глазами и сохранившейся с годами превосходной фигурой с осиной талией, что для её лет было вообще поразительно. Она была блондинкой и её густые короткие полосы и гладкая кремовая кожа вынуждали давать ей сто очков вперёд, проводя сравнение с её ровесницами. Роста она была меньшего, чем Лена, сантиметров на пять, и вообще странно было говорить, что для Лены она тётя, скорее походила она на старшую сестру. Невольно вспомнив мать Лены, бывшую приблизительно в этом же возрасте, Валя увидел, что Маргарита Львовна выгодно от неё отличается рядом неуловимых признаков, которые Вале доводилось наблюдать и у Лены. И эти-то незаметные штрихи, которые в действительности и создают впечатление о человеке, были у них одни и те же.
Точно с таким же любопытством познакомилась с ним и сама Маргарита Львовна. Наслушавшись от Лены целый вагон неуёмных восторгов об этом парне, при встрече с ним она сделала вывод, что он действительно очень необычен и являет собой букет из качеств, лишь малой части которых было достаточно, чтобы очаровать её племянницу. Пока она была на кухне, Маргарита Львовна сказала гостю,
неприметно оглядывающемуся, предлагая ему садиться на диване.
— Лена мне много про тебя рассказывала, как ты помог ей… Я бесконечно благодарна тебе за это. Ведь она, считай, одна живёт. С матерью у неё такие отношения... — она неопределённо помахала кистью.
— Я уже заметил это, — согласился Валя.
— Вот... А у вас там не вполне тихое место, как и на всех новостройках. А Лена мне даже ничего не говорила про то, что к ней всякая шваль приглядывается... А ведь я её спрашивала!
— Она склонна играть, даже с риском. Иначе мы бы и не познакомились, — Валька кивнул.
— Странно, ты рассуждаешь как взрослый, — Маргарита Львовна посмотрела на вошедшую племянницу, жующую какой-то бутерброд и послала её заваривать чай.
— Не бездельничай, Ленка, — она погрозила ей пальцем, — умей не только очищать холодильники родственников. Если уж хозяйничаешь, то давай уж до конца.
Та состроила недовольную гримасу и неслышно выскользнула обратно.
— Она мне говорила про твоё мнение относительно христианской морали. Оно удивительным образом совпало с моим мнением. Ты давно пришёл к нему?
— Конкретно с этим я никогда не сталкивался, это как-то само пришло. Меня про¬сто всегда интересовали основы разных религий и их воздействие на людей. А подтверждение этому я нашёл в некоторых книгах несколько позднее, но это систематизировало и упорядочило определённый подход и моё видение всего, что связано с религиями.
— Я позволю себе нескромный вопрос: кто твои родители?
— Инженеры. Но большого влияния они на меня никогда не оказывали, а сейчас скорее даже наоборот.
— Лена мне говорила про твоего знакомого... — Маргарита Львовна взглянула на Вальку, желая увидеть его реакцию на поднятие этой темы.
Валя кивнул, не дожидаясь продолжения:
— Да. В какой-то степени его можно назвать моим духовным учителем. Но он требует, чтобы я до всего доходил своим умом, дав мне лишь метод познания и возможность советоваться по особо сложным вопросам. Так что я не связан в этом отношении.
Они поговорили ещё несколько минут, взаимно приглядываясь друг к другу, и вскоре Лена на красивом подносе принесла три чашки и маленький, но очень симпатичный самоварчик. Ловко постелив на стол пёструю скатёрку, она с грохотом водрузила поднос на середину.
— У нас на даче растёт превосходная клубника, — сказала Маргарита Львовна, — и я каждый год делаю очень много варенья.
С этими словами она сняла с подноса также большую вазочку с густо-красным вареньем и ловко разложила его в красивые стеклянные розетки, Лену послала за печеньем.
— Уже давненько не попадался мне независимый дегустатор, — продолжала женщина между делом, с лёгкой улыбкой взглядывая на Вальку, который воспитанно оглядывался в который уже раз по сторонам, не находя себе более подходящего занятия.
— Ты увлекаешься парапсихологией? — спросила хозяйка, усаживаясь за стол и разливая по чашкам заварку из старого пузатого чайничка с выцветшими фиалками по бокам.
За Вальку ответила входящая Лена:
— Тётя, нет такого предмета, каким бы он не увлекался.
И, словно игральные карты, принялась раскидывать по трём блюдцам печенье.
— В какой-то степени увлекаюсь, — сказал всё же Валя. — Но это очень обширная область и охватить всю её практически невозможно. Я могу только более или менее компетентно судить только о суггестии, подсуггестии и телепатии, как их высшей ступени.
— Суггестия это внушение, — удивилась женщина, вопросительно подняв на него глубокие серые глаза, — это я знаю. А термин подсуггестии слышу впервые.
— Видите ли... — Валя пощёлкал пальцами, задержавшись с ответом,—честно говоря, точного определения дать я не могу, лучше приведу наглядный пример: если внушить человеку из ряда карт взять определённую, когда они положены картинками вверх, то это будет суггестия, а если эти карты будут скрыты от испытуемого, а он всё же достанет именно нужную карту, то это уже подсуггестия.
— А, то есть, грубо говоря, это направленная на определённый предмет и усиленная воздействием извне временная чувствительность, — догадалась та, — вернее, способность к этому. Это как сдвоенное внушение.
— Где-то так, — Валя немного беспомощно улыбнулся, показывая, что точно объяснить это явление не может и вынужден довольствоваться смутными словесными наворотами.
— А расскажи-ка вообще о гипнозе, — попросила неожиданно Лена, — ты же у нас такой профессионал.
— Я добавлю от себя, — Маргарита Львовна с живостью прервала племянницу, откусывая кусочек печенья. — Ты знакомился с гипнозом не по классическим определениям и было бы интересно узнать тот взгляд на него, каким ты пользуешься.
Валя сел поудобнее и задумчиво проглотил большую сладкую клубничину, уставясь на тюлевую занавеску и думая, просто так она спрашивает или нет.
— Вы, несомненно, знакомы с этим, — ответил он по прошествии некоторого времени. — И я могу показаться дилетантом.
В глазах у женщины промелькнула лукавая искорка, совсем как у Лены, и она возразила:
— Я думаю, что это проявление излишней скромности.
Внутренне Вальке пришлось согласиться.
— Весь гипноз можно разделить на две ступени, — начал он. — В первом случае гасится сознание, человек .впадает в транс, а гипнотизёр управляет им через подсознание. В этом состоянии можно проявить потенциальные возможности этого человека — заставить его прекрасно рисовать, танцевать, и так далее. Тут проявляются истинные способности, это один из самых распространённые фокусов. Приблизительно таково же и действие пресловутого «пси-оружия», управляющего человеком, блокируя сознание. Повинуясь гипнотическим приказам, человек может совершать любые поступки, не сознавая этого, ибо биотоки его мозга подавляют¬ся более мощными биотоками извне. Это так называемые зомби. В таких случаях религиозные люди говорят, что у зомби нет души, так как её забрал дьявол. Как красочная аллегория, это определение вполне подходит, так как в научном определении душа ассоциируется с сознанием, а оно у зомби плотно заблокировано, то есть фактически это робот, марионетка до того, как сознание не освободится — ведь человек перестаёт воспринимать мир и всё делает либо машинально, либо по приказу от того, кто ввёл его в такое состояние.
Но существует и другая ступень, дающая возможность внушать без подавления сознания. Если внушение происходит незаметно, то испытуемый может выполнить какой-то приказ, а сам себе удивится, не понимая, почему он так поступил. Можно заставить человека непроизвольно говорить нелепости, например, спросить, как его зовут, а он ответит, что Крокодил Гена или Степашка. Это кратковременное подавление подсознания, и изолирование сознания вследствие этого от управления телом, включая и речь. При полном затемнении подсознания тоже можно заставить человека делать всё, что угодно, хоть он и не будет понимать, что с ним творится и будет пытаться не подчиняться этой странной силе, управляющей им. В этом случае человеку легко внушить любое желание или эмоцию; вариантов здесь бесконечное количество и это деление гипноза в большой степени относительно, так как возможно частичное внушение, оно чаще всего и применяется; и смешанное, которое колеблется от одного к другому. На самой же высшей стадии один человек подчиняет другого на неограниченный срок, меняя все его устоявшиеся взгляды и сложившиеся ценности, меняя сам образ его мышления. Можно сделать это так искусно, что тот другой ничего странного в себе не ощутит и даже не будет задаваться вопросом, почему он изменился. Но это требует ювелирного искусства, таких людей единицы.
Маргарита Львовна внимательно слушала его, подперев голову рукой.
— Но в современной медицине иное деление гипноза. На уровни состояния — летаргический, каталептический и сомнамбулический, — проговорила она после.
Валя согласно кивнул, отпивая глоточек чая.
— Это мне известно, — согласился он, — но я говорю о механизме, о методе. Производная может изменяться. При активном боевом внушении противник погружается обычно в «деревянное», каталептическое состояние, для массовых внушений или для самовнушения используется сомнамбулический транс, а летаргическое состояние — оно подходит больше для лечения. Но при сопротивлении человека проще ввести его в «деревянное» состояние каталептии, это так называемый «эффект кобры», от которой невозможно отвести глаз и сдвинуться с места. В стрессовых ситуациях психически неустойчивые и нервные люди впадают в него сами.
— «Деревянное»... В этом виде был Буратино, — хихикнула Лена, — а интересно, можно человека ввести в «луковое» состояние? Тогда будет Чиполлино...
— Елена! Ты же взрослая девушка, а говоришь такую ерунду. Так Валя с тобой и общаться не будет!
Валька уткнулся в чашку, сдержанно улыбаясь.
— Насколько правильно я поняла, — обратилась снова к нему Маргарита Львовна, — зомби в твоём определении можно отождествить с человеком, введённым в глубокое сомнамбулическое состояние.
— Именно так, — ответил Валя. — Но высшее мастерство: произвести внушение при полном сознании объекта мысленной атаки, без погружения его в гипнотический сон и незаметно для этого объекта.
— А ты сам умеешь внушать? — спросила хозяйка заинтересованно.
— Он всё умеет, — опять вмешалась Лена, поглядывая на Валю. — Но очень не любит, когда становится из-за этих способностей центром внимания.
Валя почувствовал себя неловко от того, что каждое его слово предваряется рекламным вступлением, со стороны это выглядело слишком пафосно и ненатурально, словно встреча двух иностранцев под камерами телевизионщиков в присутствии переводчика. Но Маргарита Львовна, казалось, тоже это отлично понимает и не обращает на это внимание.
— Мне интересно знать это не из праздного любопытства; я ведь врач, но не встречалась ещё с шестнадцатилетними гипнотизёрами, — не смутилась она, — и я хотела бы испытать свою психическую силу, если ты, конечно, согласишься.
Она вопросительно взглянула на Вальку, тот рассмеялся.
— Я никогда не занимался внушением непосредственно, это побочные результаты, поэтому меня нельзя назвать гипнотизёром, — ответил он, — и я никогда не шёл дальше сугубо утилитарного подавления, или наоборот, пробуждения воли к сопро¬тивлению; или психологического удара, расстройства чувств.
— А в больнице, забыл? — подсказала Лена. — Когда ты медсестру усыпил и врача загипнотизировал?
Валя не выдержал и недовольно проговорил:
— Лен, хватит меня рекламировать и заботливо дополнять мои слова, я же не гербарий, чтобы мои достоинства изучать под микроскопом!.. Медсестру я действительно усыпил, но не погружал её в транс, к тому же она толком ещё не проснулась. А врача... Это было слабое внушение во время психологического удара, когда его защиту я сбил физически.
Ленкина тётя подлила всем чая и подложила Вале варенья, заметив, что его розетка уже пуста. Тот поблагодарил и несколько минут в комнате стояло молчание прерываемое позвякиванием фарфоровых чашек и аппетитными вздохами.
— Право же, Валя, — сказала наконец Маргарита Львовна, облизывая ложку, — я не хочу выглядеть навязчивой, но не отказывайся, прошу тебя.
Отказать в самом деле было неудобно, гостеприимная хозяйка производила на Валю очень хорошее впечатление и чем-то была похожа на жену Северцева. Он подумал, что не ошибся, когда не стал отказываться от предложения своей подруги, своей будущей жены... Мысль эта возникла настолько неожиданно и не к месту, и вместе с тем она была так отчётлива и наполнена такой ясностью – впервые Валя ощутил себя в этом положении — что он даже покраснел слегка и провёл рукой по лицу. Немного смешным ему показалось увидеть себя в роли зятя этой умной женщины и он весело прищурился.
— А то Лена мне все уши прожужжала про твой магический взгляд, — закончила Маргарита Львовна, приняв валину улыбку за реакцию на её слова. Но она тут же слетела с его лица, Валька даже покачал головой:
— Ленка, это медвежья услуга. Представляю, что ты могла наговорить!
— Тётя! — укорила её Лена, просительно посмотрела на Вальку и развела руками.
Маргарита Львовна невозмутимо попросила племянницу отнести посуду на кухню и как только осталась наедине с Валей, быстро спросила:
— Она душевно нестойкая, неспособная сопротивляться, не так ли?
— Её очень легко увлечь, вы правы. Но возраст у неё такой...
— За тобой трудно не пойти девочке с её характером, но будь осторожен с её психикой. Она полностью доверяет тебе, не обманывай её ожиданий.
«И моих», — добавили её глаза.
— Я очень боюсь как-то влиять на неё авторитетом, а не убеждением, но иногда это происходит непроизвольно.

Женщина кивнула и было непонятно, одобряет ли она его слова или просто принимает к сведению. Валя замолчал, разглядывая, чуть прищурившись, красивый рисунок на скатерти. Маргарита Львовна смотрела на него, пристально рассматривая черты его лица. Тот чувствовал это и давал возможность рассмотреть себя хорошенько.
В комнату вошла Лена, Валя полуобернулся, взглянул на неё, потом на Маргариту Львовну, и встретился с её внимательным, изучающим взором. Глаза его приобрели тут же необычную глубину, источающую спокойствие и собранность. Так продолжалось несколько минут. Вошедшая Лена, пройдя на своё место, переводила взгляд туда и обратно, догадавшись, что Валя исполняет тётину просьбу.
— А теперь чувство подавленности и одиночества, — сказала вдруг женщина.
Валя отрицательно качнул головой и сделал рукой отстраняющий жест, взгляд его сразу потвердел и обрёл непроницаемость, показывая, что на этот раз просить его бесполезно.
— Такие заказы не принимаются, — решительно отверг он это предложение. — Генерировать отрицательные эмоции я не буду.

И Маргарита Львовна поняла, что перед ней очень сильный и умный человек, если только умело не притворяется, если он искренен в своих словах. Сомнений в этом у неё оставалось всё меньше, и она ничего не стала спрашивать о его занятиях йогой и кунг-фу, поняв, что такие вопросы в самом деле малоприятны ему и что просьбе её он уступил только из вежливости.
Она оживлённо говорила с ним несколько часов, — время летело незаметно, Лена успела уже заскучать, несмотря на то, что было очень интересно. Но, увлёкшись беседой, и Валя, и Маргарита Львовна перешли на более сложные изъяснения не затрудняя себя расшифровкой непонятный для Лены терминов.
А тётя её была безмерно удивлена не только глубокими валькиными познаниями и холодным трезвым умом, но и манерой его мышления, а главное — его непоколебимой уверенностью в своей правоте, которая проистекала не из хвастливого самомнения и презрительного отношения, к словам, противоречащим его убеждениям, а от способности эти слова корректно опровергнуть и безукоризненно обосновать это опровержение. Так, Маргарита Львовна с недоверием относилась к теории магнетических флюидов в гипнозе, но Валька убедительно доказал обратное, сказав, что погружение в гипнотический сон лишь на низкой стадии не зависит от психической мощи человека и требует только знания физиологии процесса торможения в мозгу, а выше вступает в силу личная энергетика и усыпить человека можно в одно мгновение, безо всяких ритмических покачиваний и жестов, без моно¬тонных убаюкивающих слов. Ведь если исходить единственно из теории Павлова, то масса парапсихологических феноменов должна либо отвергаться, либо оставляться для вооружения идеалистов. Но как можно отвергать Вангу, Джуну, Иванку? Если же не признать ограниченность павловской теории, то как тогда изучать эти явления науке? Если же биополе легко даже сфотографировать, то как можно отрицать его материальность?
Маргарита Львовна, в свою очередь, немного рассказала ему об Индии, где была два раза; о школе знаменитой Рукмини Деви в Мадрасе — Калакшетре, которая возродила для светской культуры искусство храмового танца даси аттам — танец девадаси, получивший новое название: бхарат-натьям. Рассказала о танцевальном трак¬тате начала нашей эры «Натьяшастре», о юго-восточной школе одисси, с которой тоже была знакома.

Давно всё это знающая, Лена углубилась в изучение кипы каких-то журналов, стащив их с какой-то полки.
А Валя с жадностью слушал, так как об Индии, её искусстве и культуре всегда мечтал знать как можно больше. Этот интерес Северцев поощрял и сам кое-что рассказывал, считая, что образованный человек просто обязан знать не только о своей родине, но и обо всех колыбелях человеческой цивилизации и культуры в особенности, к которым он относил прежде всего Элладу, Индию и отчасти Китай. Но его знания вращались главным образом вокруг философии, Вале трудно было за¬поминать сложные названия различных архитектурно-религиозных памятников, их сектовую принадлежность и отличительные знаки этих сект, в этом он всегда путался и почти с мистическим страхом слушал своего шифу, который ориентировался в этнически-религиозных переплетениях так, словно не меньше двадцати лет жил в Индии.
Ленкина тётя знала об этой загадочной для европейца стране, пожалуй, не меньше, многое она видела собственными глазами, рассказчицей была превосходной и Валя загорелся со свойственной ему манерой ярко представлять себе всё, о чём бы ни велась речь. А об Индии... И в скульптурных изваяниях мрачно-величественных южноиндийских храмов, и в своеобразной орнаментировке ваз, и в золототканых узорах сари, и в мягком перезвоне бронзовых браслетов на руках индийских девушек — везде чудится её поющая пластика, её затейливые, витиеватые ритмы...

Возвращались они с Леной в разном настроении. Уставшая от вынужденного молчания, Лена безуспешно пыталась разговорить Валю, но тот молчаливо мотал головой, пожимал плечами или вовсе отмалчивался, ограничиваясь ничего не значащими междометиями. Он совершенно не хотел переключаться на новый разговор, далёкий от его внутренних переживаний.
— Извини, Ленка, — наконец сказал он, — необходимо по горячим следам осмыслить все впечатления.
Та обиженно замолчала, глядя в окно на пролетающие в темноте фонарные столбы. Но все её обиды враз исчезли, когда они расстались. «В самом деле, — подумалось ей, — у меня совершенно нет терпения».

Дома уже была пришедшая с работы мать, она за последний год уже сменила три работы и приходила всегда в разное время, угадать было невозможно.
— Где шаталась столько времени? — спросила она Лену, не отрываясь от телевизора. — Я тебе сто раз звонила с работы. Опять так нарвёшься на кого-нибудь.
— У тёти Риты, — ответила девушка и язвительно спросила в свою очередь:
— А с каких это пор я должна сидеть на телефоне и ждать твоих звонков?
— Опять у Риты? Чего ты там только находишь, ума не приложу, — она брезгливо приподняла верхнюю губу, в первый раз обернувшись на дочь.
— Интересно, — процедила та и вышла из комнаты, подумав: «Было бы что приложить». Но скоро опять вернулась и потребовала ужин.
— Я в столовой хорошо пообедала, — сказала мать с таким видом, что это весомый предлог для того, чтобы ничего не делать на ужин.
Вконец разозлённая, Лена ушла на кухню, сказав матери напоследок, что её с ней в столовой не было. Но та её уже не слушала, совмещая просмотр газет и телевизора. Она была сегодня не в духе, но есть от этого Лене хотелось почему-то не меньше.
Кое-что перехватив второпях, она позвонила Маргарите Львовне, с нетерпением ожидая её приговора в отношении Вальки.
— Ну, тёть Рит, что ты скажешь о нём?
— Он очень сдержанный мальчик, я таких никогда не встречала. Именно сдержанный, а не замкнутый. И, как ни странно, ты почти ничего не преувеличивала. Если он не остановится в своём развитии, то, я думаю, у него будет большое будущее, если он найдёт достойную сферу деятельности.
Единственное, что меня беспокоит в ваших отношениях, это то, что ты через какое-то время можешь устать от него.
— Тётя?!..
— Не перебивай. Он слишком глубок и многогранен, чтобы ты сейчас могла на него равняться. По крайней мере, мне так показалось. Он значительно устойчивее тебя, поэтому может позволить себе походить на этакую тугую струну всё время. Ты просто утомишься от его насыщенности и вечной наэлектризованности.
— Что ты глупости такие говоришь? — возмутилась Лена, искренне негодуя и даже приподнявшись с тахты, на которую уже успела завалиться.
Голос в трубке возразил с досадой:
— Глупа как раз ты. Я хочу объяснить тебе причины того, что может доставить тебе немало неприятных минут. Поэтому подумай хорошенько и будь мудрой, если это произойдёт, прими это спокойно, как временное непонимание. И не надо столь бурно реагировать, единственное, чего я хочу — чтобы ты не изводилась зря в случае чего.
— Чтобы я была вооружена знанием? — спросила девушка с иронией — ей не хотелось думать о том, что это правда. — Так всегда он говорит.
— Он очень правильно говорит, — сухо ответила трубка, уловив легкомысленное пренебрежение в тоне Лены, — но просто переоценил твоё умственное развитие.
Лена горячо возразила — признавать себя ущербной не хотелось ещё больше:
— Неправда, мне с ним очень интересно и надёжно. И если он видит, что я не настроена его слушать, то никогда не будет ничего рассказывать. Не знаю уж, как он это видит, но вот так вот тем не менее. И вообще...
Лена замолкла, пытаясь придумать, что же «вообще».
— Да успокойся, — весело усмехнулось в трубке, — я же не подписываю тебе смертный приговор! Просто прими это к сведению, что я тебе сказала.

Дома Валя безуспешно пытался решить парадокс, возникающий из его сегодняшнего утверждения насчёт гипноза. Тогда ведь получается, что все религиозные атрибуты обладают сильными полями и идею о самогипнозе во время молитв, в результате чего люди изредка выздоравливают, приходится оставить.

 Отправлено: 18.04.14 12:38. Заголовок: Только перед сном ем..

Только перед сном ему пришло в голову, что вера — это не только самовнушение но и повышенная чуткость к биоизлучением объекта веры, своеобразная резонансная настройка, а неверие — наоборот, энергетическая блокировка. Однако он заснул, прежде чем понял, что это влияние очень слабо и если этот объект действительно наделён высокой биоэнергетикой, то здесь мало что зависит от мнения человека, а если такая энергетика слаба, то излечение может наступить в результате горячечного самовнушения. Никому не удавалось при правильном диагнозе победить рак или чуму молитвами, мощами или иконами, а человек-целитель с могучим биополем способен сотворить такое.

Валя заснул, но во сне будто бы продолжал незаконченный разговор. Его охватило радостное ощущение удачи и ясной уверенности, настолько сильное, что он оторвался от размытых очертаний пола или земли — трудно было разобрать – и взлетел вверх, словно доказывая этим свою правоту неопределённой толпе скептиков, стоящих в стороне, и, ликуя, поднимался всё выше... Наступило внезапно светлое прозрение, какое бывает в исключительных случаях, когда заснувший человек одновременно видит сон и понимает, что это сон.

...Пробудившись от резкого подсознательного толчка, он несколько минут переживал заново ночные ощущения, прорвавшиеся к нему прямо в картинку сна, потом вздохнул и, отбросив тонкое одеяло, вскочил на пол. Мир сна порой в размытых и абсурдных образах может доставить такое удовольствие, что после всё отдашь за вторичное испытание иллюзорного счастья и нетерпеливо зароешься в подушку, пытаясь возродить сладкие мгновения. Искушение было велико, но Валя сжал зубы и под напором его воли утягивающие и расслабляющие видения быстро стёрлись.

Давно у него не было столь напряжённых дней. Он встретился с рядом проблем и мнений, которые убедили его в том, что многие люди имеют массу неправильных представлений о самых разных вещах; более того, официальная пропаганда или создавала предубеждения или вовсе молчала. Лена как-то упрекнула его в бескомпромиссной подавляющей самоуверенности. Этот наивный упрёк Валя прочувствовал очень глубоко, зная по опыту, что безапелляционные суждения и последовательное отстаивание своей точки зрения, особенно при свойственной Вальке жёсткой манере спора и опровержения, создают часто впечатление об отсутствии сомнений, этакий образ стерильного молодца, который всегда прав и отмахивается недовольно от возражений и контрдоводов. Но что же поделать, если возникающие порой перед людьми сомнения уже потеряли для Снегова свою остроту и его «всезнание», могущее легко взбесить плохо сбалансированного человека, объяснялось не высокомерием самомнения, а знакомством с рядом глубоко обоснованных алгоритмов и невероятной начитанностью, двуединое совмещение которых позволяло делать быстрые и смелые заключения. А сомнения... Ими был полон и сам Валя, но они представляли собой другие грани других проблем, о которых средний человек в современном обществе вообще не имеет обыкновения задумываться, к сожалению.

Пытаясь как-то обобщить эти появившиеся реакции на впечатления последнего месяца, Снегов постепенно пришёл к выводу о необходимости широкого синтетического образования, просвещения населения и соответствующего детского воспитания, популярно излагающего в связанной междисциплинарной форме основные понятия психофизиологии, исторической диалектики, спроецированные на человеческую жизнь коренные общие законы материи, чтобы человек мог по настоящему глубоко осознать, что он лишь отражает в себе всю двойственную логику вселенной и глубоко зависим от её законов развития, а их бессознательное, а ещё хуже сознательное игнорирование только и порождает весь пласт проблем и вопросов, всю анархию бесчисленных мировоззрений и бесцельного мудрствования, против чего боролся ещё Лао-цзы две с половиной тысячи лет назад.
Цепкая память Снегова подсказала ему, что он изобрёл велосипед, но где встречался с подобным, вспомнить не смог. Это было странно, потому что те же мысли находились в одной из самых любимых его книг: «Часе Быка» Ефремова.

Двадцать лет назад написал об этом великий мыслитель, но палец о палец с тех пор никто не ударил из власть имущих, чтобы воплотить его мечты в жизнь, несмотря на их очевидную справедливость и важность. Точно также как и учение Макаренко, превращенное в кладовую для звонких цитат... И разве это единственные примеры? Нет пределов для косного скудоумия отъевшихся демагогов, вогнавших народ в низкое невежество и боявшихся минимального проявления здравого смысла. Мало того, часто этот здравый смысл в разной степени отождествляется с ненатуральностью небожителя, далёкого от реальной человеческой природы, хотя действительный расклад диаметрально противоположен. Но так или иначе надо идти вперёд, разбивать укоренившиеся фантасмагории, — какой же смысл знать и молчать?

 Отправлено: 18.04.14 13:06. Заголовок: Глава пятая. Наследи..

Глава пятая. Наследие титанов

Хочешь ли ты стать сильным? Хочешь ли удесятерить свой разум, смести паутину с глаза мудрости и, освежённый ледяным озоном одухотворённого знания, оглядеться вокруг себя? Хочешь ли ты увидеть то, что прежде недоступно было для твоих неразвитых чувств и желаний?

Если — да, то познай себя, познай могущество своего разума, познай добро и зло, только во всём знай меру... И отправляйся в этот долгий и тернистый путь без промедления, ибо это твой святой долг.
Да, именно долг, долг перед природой. Миллиарды лет она выкристаллизовывала тебя, создавая триллионы организмов, всё более сложных, безжалостно истреблявшихся другими, для которых те первые оказывались в конечном счёте стартовой площадкой и топливом для собственного развития. Пришло время и появился, наконец, наследник мучительного пути жестокой борьбы, тот, чьё появление оправдало и искупило всю кажущуюся бессмысленной жестокость природных законов. Миллиарды лет слепой путь страдания, называемый эволюцией, работал на то, чтобы создать тебя, и неужели ты не ощущаешь огромную ответственность, какую взвалил на свои плечи, родившись человеком? Ты просто не имеешь права бездумно прожигать и растрачивать свою жизнь, купаясь в неге пещерных удовольствий. Это преступление против тех триллионов жертв, погибших в тёмной безысходности, которые незримо стоят за твоей спиной и умоляют не делать их жизнь и борьбу напрасными. Да! Они страстно шепчут, молят и призывают тебя не делать своей бездарной жизнью нелепыми их страдания, их безмолвный крик требует уравновесить второй чашей весов их боль и смерть.

А если ты снисходительно ухмыляешься сейчас, не поняв ничего, кроме вызвавшей у тебя насмешку мысли об ограничении твоих скотских плотоядных инстинктов, то отведи глаза от этой книги, она не для тебя; а сам можешь, как и прежде, радостно похрюкивая, копаться в отбросах, накрывшись скорлупой тупости, лени и цинизма, тебя уже не переделаешь. Но не смей мешать стоящим на Пути своими идиотскими насмешками, ибо, — помни! — закон возврата сработает без осечки и именно тогда, когда ты меньше всего будешь ожидать этого, и твои дети будут плеваться, вспоминая твоё имя. Неотвратим закон кармы, никому не дано переступить через него.
Если же твоё сердце полно отваги и стремится к свету, и в самый пасмурный день ты не оставляешь надежды быть осиянным ласковым солнцем, тянешься к нему, то в твои руки я смело вверяю эту мечту о том, каким может быть человек и каким он должен быть.

Ниже нет никаких преувеличений. Основная масса населения Земли, особенно сосредоточенная в городской местности, слаба, не тренирована, и для неё развитие действительных потенций человека, ни которые он рассчитан по своему строению, кажется невероятным и фантастическим; объективно нормально развитый человек наделяется короной исключительности, а остальные признают тем самым свою вроде бы нормальность, в то время как ею является та самая исключительность, а общепризнанное развитие, «среднее развитие» — болезненное отклонение от нормы. Люди, от малейшего сквозняка получающие насморк, от малейшего несоответствия в одежде зарабатывающие простуду, вместо физической разрядки устраивающие перекуры и накачивающие себя стимуляторами, смотрят на нормальных, полноценных людей и готовы зачастую чуть ли не обожествлять их, проявляя детскую инфантильную восторженность, или ненавидеть с завистливой злобой, всячески пытаясь унизить их — неизбежные следствия ущербной психологии.
Палеонтологи находят скелет первобытного человека, загрызенного волками. Но вокруг него они откапывают десяток волчьих скелетов, задушенных человеком.
Вот он, первый шаг, основа, стартовая площадка человеческого развития. Но есть и второй шаг, поднимающий человека над миром животных — мозг!
Беспредельны возможности разума. Он наполняет содержанием совершенную, но по первобытному тёмную форму — тело человека: красивый, но пустой сосуд бесполезен, его надо наполнить. Они не могут существовать друг без друга, иначе получится неполноценная особь, неспособная к прогрессу или не имеющая устойчивости в сложных условиях окружающего мира. Подвергаясь тяжёлым испытаниям, такие люди мигом разлетаются по полюсам, превращаясь или в дикарей, или в шизофреников. Лишь целостный человек остаётся человеком.

Наша природа такова, что мозг может без искривлений проявить себя только в здоровом, энергичном организме — именно в таких организмах он развивался долгие сотни тысячелетий и пришёл в теперешнее состояние, из-за этого неизбежна его зависимость от физического здоровья, его настройка на выносливую крепкую оболочку. И это изначальное его свойство, нелепо думать, что его можно изменить, полностью переключиться на умственную деятельность; нелепо думать, что его вообще можно изменить, ибо для этого необходимо менять всего человека: превращая его в нечто иное, враждебное той планете, в чьих условиях он сформировался. А существующие примеры обратной связи только доказывают бесконечные возможности разума.
Люди сотни веков прочно стояли на первой ступени своего развития и из древней наследственности ещё ничто не утеряно, стоит только повнимательнее следить за собой и сделать стремление к возрождению древнего здоровья и силы уделом государственной политики и серьёзных научных исследований.
Но человек — существо мыслящее, и если его физиологические возможности всё же ограничены, то психические, умственные никем не меряны и безграничны, как безгранична и вся вселенная. Развитие материи приводит её к осознанию, познанию и преобразованию самой себя. Это гарантия бесконечных возможностей разума, которому выпала честь исследовать бесконечную по сложности вселенную

Стремление к овладеванию этими возможностями должно бы занимать жизнь человека как самое насущное и увлекательное занятие, но люди чаще идут по пути наименьшего сопротивления, услаждая инстинкты, возводя это в примат и цель жизни.
Психика производна от физиологии, идеальное от материального. Но диалектика их взаимодействия такова, что надстройка для уравновешивания её с базисом требует поставить его себе на службу.
Но на этом пути множество рытвин, колдобин, глухих стен, от которых с одинаковой лёгкостью будут отскакивать и горошины, и чугунные ядра. В пустыне человеку непросто добраться до оазиса, даже если он его видит. А если он видит мираж? И, поверив в него, все силы отдаёт для приближения к нему, жгуче надеясь на чудо?

Так светлый оазис радостного увлекающего изучения и развития своего бесконечно сложного организма, его души, его психики, заменён одурманивающим ароматом условных религиозных формул, а человек, мыслитель по призванию, кланяется тёмному углу и увешивает себя амулетами, пусто и бездумно. Об этом прекрасно говорили Рерихи: такой человек спит в темноте обычности.
Таких людей большинство, и многие, живя среди серого инертного окружения, невольно приспосабливаются к нему с ранних лет, растворяются в нём, губя свои способности или растрачивая их впустую: подчиняются закону усреднения, низводясь до общего уровня». А беспечные в своё время родители ужасаются, вспоминая, что их ребёнок в начальной школе был отличником, а в восьмом клас¬се его внезапно оставляют на второй год или выгоняют вовсе за прогулы и хулиганство, что он уже не дурак выпить, вовсю курит и шляется по стройкам и подвалам... Впрочем, это крайний вариант.

Валя Снегов к этой категории не принадлежал, уже давно бесцельное времяпрепровождение его раздражало. И заслуга эта была целиком его старшего друга и учителя, Алексея Семёновича. Часто Валя сам на догадывался, насколько велика помощь, оказываемая ему Северцевым. Мудрый психолог, тот о ней редко говорил, не желая порождать у Вали безмятежное и некритическое отношение к действительности. Он никогда не расскажет ему, например, что погибший от валькиной руки фигурировал в милицейских и медицинских отчётах как отравившийся некачественным алкоголем, и что сам Валя и думать перестал о том, что он убил человека, и что Лена уже через месяц после того дикого потрясения полностью отошла от пережитых ужасов. Зачем им всё это было знать? Чтобы принести наибольшую пользу, ангел-хранитель должен всё делать по возможности незаметно, дабы глаза охраняемого были устремлены на землю, но не на небеса.

Северцев сорок лет изучал цюань-шу; йогой занимался с рождения: этому его учил отец, сам усиленно скрывающий это ото всех знакомых. После войны он длительное время работал в странах дальневосточного региона, во второстепенных консульствах, советником по культурным вопросам, и у него была не одна возможность познакомиться с экзотической «индийской гимнастикой» и оценить её по достоинству. В классической хатха-йоге он достиг определённых результатов и передал их своему сыну.
Помимо индийской йоги Северцев был глубоко знаком с даосским цигуном как внутренним отделом южношаолиньской боевой техники, но его шифу не настаивал на непременной замене цигуном йоги, только для ориентировки обратил внимание на параллельные соответствия в этих самостоятельных учениях, а также дал молодому тогда Северцеву широкое представление о северокитайской тантрической йоге — психотехнике чань. У того были определённые способности, и они на замедлили дать обильные всходы.
И конечно же, было бы странным полагать, что поистине огромное могущество этого человека — а на фоне окружающих его людей оно было огромно — не находило себе достойного применения, что он оставался этакой «вещью в себе», приоткрываясь лишь для своего ученика.

Алексей Семёнович заочно окончил медицинский институт, а также физико-математический факультет МГУ, самостоятельно изучил геологию, палеонтологию и биологию. Работал он в научном центре по изучению нетрадиционной медицины, участвовал в экспериментах и одновременно занимался практической деятельностью, ведя ограниченный приём безнадёжных больных, от которых отказалась официальная медицина, и людей с тяжёлыми заболеваниями нервной системы, которых в самый раз было отправлять в психиатрические лечебницы. Помимо этого он вёл ещё две большие группы людей, страдающих хроническими заболеваниями внутренних органов и повышенной возбудимостью психики истерического характера.
Это отнимало много сил, ведь в каждой группе было по двадцать пять-тридцать человек, и болезни каждого были индивидуальны, приходилось составлять столько же методов лечения, включавших в себя в оптимальной форме для данного индивида весь богатый арсенал медицинских познаний Северцева, учитывать их совместимость и максимальную эффективность. Акупунктура, акупрессура, аутотренинг, гипноз, траволечение, диета, правильный график жизнедеятельности больного, йогические асаны и оздоровительное ушу — всё это совмещалось и использовалось Северцевым, добивавшегося максимальной отдачи. Для него было важным, чтобы по окончании лечебного цикла выздоровевшие люди не отказывались от постоянных профилактических мер, поэтому он всегда внушал это на сеансах своим пациентам; не было случая, чтобы прошедший курс лечения у Северцева и выполняющий все его рекомендации когда-либо жаловался на свои старые или заново приобретённые болячки.

Как-то раз Валя просидел в кабинете Северцева несколько часов, пока тот принимал больных, записавшихся к нему на приём по направлениям из больниц, психоневрологических диспансеров, от знакомых целителей. К концу рабочего дня Вале сделалось дурно, в глазах всё расплывалось, тело ослабло и странно, как-то заунывно ныло, болела потяжелевшая голова, ужасная усталость сковала мышцы, Валя весь был разбитый и больной. Тогда только он понял, сколько берёт на себя его учитель, сколько людского страдания и отчаяния ему приходится нейтрализовывать ежедневно; какая ответственность ложилась на него тяжким бременем, когда он брал на себя всю застоявшуюся боль несчастных людей, сколько требовалось могучести духа, чтобы вынести всё это, не навре¬див самому себе! Северцев изредка проводил семинары, встречи со всеми желающими, так там, казалось, вообще невозможно вздохнуть под прессом людской надежды. Выдержать это непросто.

В этой связи Алексей Семёнович как-то говорил Вальке:
— Находятся... не очень умные люди, в которых вдруг проснулись экстрасенсорные возможности. Они ничтожны, эти возможности, но обретшие их преисполняются гордостью и сознанием собственной значительности, начинают лечить всех направо-налево, снимут кое у кого головную боль, осмелеют и полезут заниматься серьёзными болезнями, и наломают дров. И больному хуже сделают, на имея представления а характере заболевания — элементарные ведь невежды, — и себе, перенеся на себя все эти болячки. Такие люди, если зайдут слишком далеко, умирают очень скоро.
Вероятно, он тогда ощутил появлявшееся у Вали стремление к безоглядной демонстрации зарождающихся психических возможностей. Валя быстро смекнул, что к чему, и оставил бесконечный тренаж на окружающих.

...Предложение Северцева переехать на его квартиру на неделю, остающуюся до школы, Валя принял с удовольствием. После всех эксцессов Вале в самый раз было отдохнуть, развеяться, да и кроме этого его ждала новая техника; осваивать её можно было только под руководством шифу. Родителей уговорить на этот временный переезд было не так уж просто, и Валя было отчаялся, но под конец привёл самый неотразимый аргумент, твёрдо сказав: «Так надо».
Лену он настоятельно просил беспокоить его лишь в крайних случаях, и уединение его удалось на славу.
Квартира Северцева являла собой по интерьеру необычное сочетание пустоты и наполненности: большая комната была лишена всякой мебели, если не считать развешанных по стенам ковров, большой груши и ещё некоторых подобных же вещей — это было тренировочное пространство. Люстра там отсутствовала, только к самому потолку была притянута яркая лампа, укрытая матерчатым абажуром. Средняя комната выполняла роль гостиной с телевизором, стенкой, диванами и приземистым резным сервантом. Там же медитировал который уже год бесстрастный Будда. Маленькая комната была сплошь заставлена шкафами книжными полками, большой двуспальной кроватью и рабочим столом хозяина.

Валя приехал в этот дом в крайне неустойчивом состоянии. Его вдруг начали терзать сомнения в правильности многих своих поступков; не приносящие никакой пользы длительные лихорадочные размышления на эту тему истощали и опустошали душу, усиливая царивший там сумбур, оставляя только неприятный осадок из клокочущих противоречивых чувств и побуждений. Будто перед тем, как отдать себя в руки душе несравненно более могучей, его собственная душа расслабилась и из приоткрытой двери вырвался бесноватый джинн — демонов сомнения и неуверенности.
Наступило состояние это неожиданно и поразило Валю отягчающей серьёзностью, с которой было не справиться волевым нажимом. Тоска по былым безоблачным дням, настороженность в преддверии будущей развёртки событий плюс новое чувство ответственности за благополучие любимого человека, мучительные колебания из-за сомнений в правильности выбранного решения при понимании цены ошибки, горьковатая сладость любовного трепета, замешанная на ржавчине, крови и грязной сырой штукатурке — конкретных ассоциациях неустроенности и тревожного ожидания удара в спину, — всё это перемешалось и завязалось в единый узел, пудовым грузом повисло за плечами. К нему периодически примешивалась ярость на самого себя и бессильное скрипение зубами от отсутствия видимого выхода. С таким вот пораженческим настроением Балл предстал перед глазами шифу.
Почти сразу же, торопясь и волнуясь, что для него было совсем несвойственно, он выплеснул свой чувственный хаос учителю. Вопреки ожиданию, Северцев принял его состояние как должное и посоветовал доверяться сердцу, когда разум в смятении.
— Но я сам столького ещё не знаю! — с сердцем ответил Валя. — Я сам очень часто подвергаюсь длительным раздумьям, пытаясь осмысливать что-то... И когда я упираюсь лбом в чёрную стенку и вижу перед собой безбрежный океан неведомого, становится очень неуютно; тогда мне начинает казаться, что я просто не имею права вмешиваться в судьбу других людей, что не в силах взвалить на себя эту огромную ответственность. Ведь не мне вам объяснять, как чертовски сложен человек, когда самые мельчайшие нюансы готовы столкнуть его с пресловутого лезвия бритвы... Приходит на ум, что надо самому прежде достигнуть несравнимо большего в познании мира и людей, чем я, чтобы кого-то наставлять, с кем-то спорить... Проходит какое-то время, и я укоряю себя в слабости, всё начинается с- начала. Я хочу разобраться в этом, невыносимо это.
Всепонимающие глаза шифу глядели ласково и печально.
— Всё, что ты сказал сейчас — естественно. Более того, неизбежно. Я не имею права убивать твои сомнения, ты во всём должен разобраться сам. Я могу лишь подсказать тебе. Ты становишься взрослым человеком, Валя, взрослым становится твоё мышление. Это долгий процесс, и пройдёт ещё несколько лет, прежде чем он утрясётся; я не могу ни ускорить, ни замедлить его. Что же касается внезапности появления душевного кризиса, то, я думаю, на уровне голой логики ты уже давно всё объяснил для себя. Твой незаурядный ум создаёт сейчас полную картину мира, полную не в прямом смысле этого слова, но наполненную такими понятиями вселенского бытия, на какое способен толь¬ко взрослый человек. Знаешь ты уже очень много, и я говорю не о каких-то новых понятиях, хотя грядут и таковые, а о новом, взрослом понимании уже знакомого. Поэтому неслучайны твои метания, так всегда бывает с теми, кто выходит на более высокую ступень познания и стоит в смущении перед бескрайними просторами мира с весьма отдалённой и зыбкой чёрточкой горизонта. И особенно, если он страстно желает отдать познанное людям, бескорыстно и благородно.
На Дальнем Востоке на пороге подобного состояния великие философы и мудрецы уходили от людей и становились отшельниками, много лет проводя в одиночестве. А переход во взрослую жизнь лишь первый циклический кризис. При нынешних темпах жизни уединение исключено и всё приходится познавать в обычных условиях. Приходится, согласно тантризму, искать сансары среди чувственного мира.
Твоё всестороннее образование, которое лет через тридцать должно пере¬расти в энциклопедическое, уже сейчас даёт тебе возможность не только видеть всемогущество материалистической диалектики, но и применять на практике её основное правило: видеть не какой-то конкретный факт, а видеть, охватывать одновременно всю многообразную картину вечно изменяющегося мира, которая породила этот факт и как-то изменится благодаря совершению его. Понимая вечную борьбу двух противоположностей — инь-янь, Тамаса и Раджаса, и — частично пока — владея двусторонней логикой, ты можешь понять и представить себе побольше иных учёных, замкнувшихся в узкой специальности. Поэтому отдавать своё понимание людям — это твой долг, твоя прямая обязанность по искоренению на Земле лжи и косности, по очищению ноосферы от зла. Именно это плюс неукротимая жажда познания и определяет в различных, конечно, интерпретациях, смысл жизни или Дао — великий путь посередине бушующего океана инь-янь, путь по «лезвию бритвы», как справедливо говорил любимый тобой Ефремов. Всё в природе качается на этих весах, стремясь к совершенству бесконечной борьбой противоположностей, воздвигших в схватке между собой гряду, увенчанную неуловимой гранью Дао, этого философского нуля. И всё это проявляется каждую кашту в движении галактик и атомов, не прекращаясь ни на мгновение и свёртываясь в великую и бесконечную в своей многоструктурности спираль эволюции Материи, вечно живой в самых причудливых проявлениях бытия.
Северцев умолк и долго смотрел на ковёр на стене, в мыслях продолжая ещё свой монолог.
— Очень давит на психику модное ныне утверждение, что насилие порождает ответное насилие, что и согласуется с третьим законом Ньютона, — Валя медленно подбирал слова, вопросительно глядя на шифу, — и, якобы, непротивление злу насилием должно лечь в основу нашей жизни, но там тоже тупик — одни будут все¬прощающими рабами, а другие — безжалостными бандитами, которые с каждым поколением будут чувствовать себя всё безнаказаннее и наглее. Перспектива здесь может быть только для мягких идеалистов. Но где же выход?
Северцев заговорил без промедления:
— На тебя, оскалив зубы и рыча, наступает огромная собака. Она сейчас — источник зла. У тебя в руках увесистая дубина. Если ты ударишь её слабо, то этим только разозлишь ещё сильнее, тогда и будет порождено ответное насилие. Если же отбросить её со всесокрушающей уверенностью, не сомневаясь в своих силах — она заюлит, подожмёт хвост и не осмелится напасть на тебя. Зло собаки исчез¬нет, его место займёт страх. Это тоже плохо и ещё хуже, если зло переместится в тебя, и ты будешь гнать в упоении своего превосходства это уже безвредное животное. В таком случае ничего не изменилось, стало даже ещё хуже, ибо вместо уверенности у тебя появилось злорадство и ненависть. Но человек умный бросит этому псу кусок мяса и ласково с ним поговорит. И со временем не станет у него преданнее друга, чем эта собака. Вот когда побеждённое насилием зло не воскреснет. Если же ты испугался этой собаки или в силу принципа не смог поднять на неё руку, то есть выполнил толстовскую заповедь, то эта собака, покусав тебя, пойдёт и покусает ещё кого-нибудь. Зло умножится.
Разумеется, это грубый пример, но наглядный для понимания общей основы механизма взаимодействия добра и зла.
Когда ты стоишь на пути гири маятника, то имеешь три способа поведения. Можно нанести встречный удар — как боксёр или каратист, но, отлетев, гиря с удвоенной скоростью обрушится на тебя и сметёт со своего пути — это закон возврата, карма. Можно закрыть глаза и закрыть голову руками, покориться — и тебя сметёт без промедления. Третий способ обычно забывается, но он несёт спасение. Тебе ведомы импульсные гасящие удары, после которых противник не отлетает на несколько метров, а медленно оседает на землю. Вот возможность избежать стихийного качания маятника, подчинить его своей воле.
Я говорю это всё затем, чтобы ты понял, что на твоём уровне невозможно перерождать человека, но ты просто обязан остановить любое проявление агрессии, нейтрализовать его, заменив пусть даже страхом, но самому не опускаться до безудержной злобной ненависти к побеждённому. Тобой может овладеть кратковременно благородное возмущение, это естественное состояние, не затемняющее рассудок. Опуститься до ослепляющей злобы — это значит и есть породить то ответное насилие, которое может таким образам продолжаться бесконечно.
Пусть ты не изменишь человека, но ограничишь его воздействие на других людей, заставишь залезть в свою раковину и захлебнуться там, в самом себе, своей же яростью. Хуже от этого будет только ему. Пусть знает, что его безнаказанность минула.
Ты — разумный человек. И если не будешь бесноваться в безумном экстазе, порождая страх и ответную ненависть, спокойно, но с каменной твёрдостью и решительностью поставишь негодяя на место, то можешь пробудить в нём уважение.
Повторю: ты наделён разумом, чтобы видеть нежелательные последствия и предотвращать их, сохраняя при этом достоинство Человека.
Таков ответ на твой вопрос, но я предвижу следующий и отвечу сразу и на него. Теория о неизбежном воспроизводстве зла при активном сопротивлении ему возникла среди людей, не научившихся управлять психикой и возможностями своего разума. Для полубольных людей, не знающих этих скрытых возможностей и бьющихся над разрешением этого вопроса на основе сугубо линейной логики, часто искривлённой господствующими отношениями в обществе, их бессилие из-за непонимания диалектики или её неприятия, и не давало выхода из этого круга кажущихся неразрешимостей, порождая такого рода теории.
Крепко засевшие шлаки чёрных сомнений уходить не хотели, со слепым упорством хватались за двери и были изгнаны на следующий день.
— Я думал о непротивлении злу насилием. Ведь этот принцип исповедует айкидо, — сказал Валя.
— Я не считаю так, — возразил Северцев, — Уешиба отказался от ударной техники, но его броски, если им сопротивляться, искалечат человека в долю секунды. Потому что сберечь нападавшего и мягко отстранить его от себя можно только на очень высокой ступени мастерства. Точно также подлинный специалист кунг-фу, прочно овладевший энергией джин-лэк, тоже не опустится до избивания противника, он просто не позволит к себе приблизиться. Но даже на моём уровне при стечении нескольких неблагоприятных обстоятельств я буду вынужден защищаться, используя стили Вай-шья.
Северцев работал по скользящему графику и свободного времени имел достаточно, да и спал всего по четыре часа в сутки, поэтому Валя вниманием обделён не был.

Валька тренировался упорно, можно даже сказать, самозабвенно, чувствуя, что быстрое восстановление формы имеет теперь сугубо прикладное значение. Он бодрствовал восемнадцать часов в сутки и ему всё равно не хватало времени. Шесть часов отводилось на еду и медитацию, чтение философской литературы, шесть часов — на специальные упражнения и столько же – непосредственно на рукопашный бой. Северцев уделял ему два-три часа в сутки, а рано утром, после совместной пробежки по зимнему лесу, они углублялись в чащу, и там Валя разучивал упражнения с шестом — в квартире с ним было не управиться. А изматывающие тренировки по колено в снегу с отягощениями позволяли совершенствовать тяо яо — технику прыжков, столь необходимую для схватки со многими противниками.

Семи дней было ничтожно мало, но Северцев всё свободное время отдавал Вальке, стремясь в предельно сжатые сроки вместить подачу массы информации, которую Валя должен был усвоить. И приходилось всё это усваивать, напрочь забыв о том, что его ожидает за пределами этого мирка. Сверхнапряжённый тренинг с его жёстко контролируемым ритмом жизни истощал, казалось, все силы, но после возвращал их вдвое-втрое больше. Словно Валя впаялся в сеть могучей и разумной машины и через неё осознал себя исполином, монолитом, как Святогор вдохнул в Илью Муромца силу всей земли Русской.

Почти паническое смятение, с которым Валя приехал к шифу, растворилось бесследно в том океане спокойствия и уравновешенности, что излучал Алексей Семёнович. Но перед сном Валя ощущал иногда непонятно отчего лёгкую заволакивающую грусть, прежде посещавшую его золотой осенью и в первую половину мая. Сейчас это чувство было по особому тоскливым и волнующим, словно от него уходило что-то привычное и дорогое, и уходило навсегда, а впереди брезжил рассвет чего-то неведомого и совсем нового, влекущего в своё лоно непознанной красотой. То же чуткие люди испытывают на вокзалах, стоя между двумя мирами, один из которых предстоит покинуть навеки, вступить же в иной. Это чувство собственной отрешённости и покинутости, «вне всего», и одновременно полноты и единения, совмещающиеся только на изломах цикличного жизненного пути. Так было и с Валькой. Знакомые и старые переживания и стремления, всё то, что называется душой человека, оставались вроде всё те же, но вместе с этим пробудилось нечто новое. И было ясно, что новое это в конце концов оттеснит всё остальное. Раздвоенность эта благодатна для творчества и душевного подъёма, но она не может продолжаться вечно. А сознание близкой утраты и особенно остро ощущаемой уходящей в бесконечность преемственности всего сущего откладывает свой след на сердце, даёт сполна ощутить краткость человеческой жизни, которая вся-то и состоит из переливающихся и не повторяемых более никогда мгновений. Как быстрая горная речушка.

 Отправлено: 18.04.14 13:10. Заголовок: Северцев рассказывал..

Северцев рассказывал очень много нового, неторопливо, но каким-то образом делая свою речь одновременно и понятной и насыщенной до предела. Он по много раз повторял в разных контекстах элементы нового, связывал их с уже известными Вале положениями и раскрывая их сложную иерархию и взаимообусловленность. То, что ранее упоминалось вскользь, теперь охватывалось во всей полноте, подтверждая неизменность узловых структурных определений, их проявление на более высоком уровне. Он начал знакомить Валю с основами восточной медицины. Усевшись на жёсткой циновке, он чётко излагал её стержневые принципы, старательно избегая языка зашифрованных поэтических сравнений, но глубоко и всесторонне объясняя каждое из них, делая это в то же время так, чтобы Валя проникся их легко ускользающей связью, чтобы он ощутил в себе неразрывную цепь причудливой сложноосязаемой поэзии метафор и иносказаний с жёстко обоснованной рациональной основой, чтобы цепь эта, протянутая от конкретного к абстрактному, от чёткого к туманному, не потеряла ни одного своего звена, что легко могло бы привести к дуальности и потере глубоко внутреннего, спонтанного видения единства и зеркальности во всём, что гораздо важнее внешней рациональности.

— Способ перекладывания ясного смысла в красочные витые аллегории, характерный для восточного мировосприятия, давал сразу великое множество положительных моментов, — говорил Северцев, — и самый главный из них — невозможность непосвящённому человеку проникнуть в суть тайного учения. Теперь люди, не прошедшие суровой подготовки, не ставшие мастерами духа, не взрастившие в себе особой культуры миросозерцания, не могли уже бездумно, находясь во власти неукрощённых страстей, использовать ужасную в неумелых руках силу, способную произвести жестокие потрясения.
Второй, не менее важный аспект, заключается в том, что ученик часто сам должен был разгадывать разнообразные метафорические манифестации древних мастеров, постигая скрытый в них ключ к тому или иному действию. При многочасовых созерцаниях им удавалось добиться почти полного слияния в себе природы двойственной естественности в такой мере, что противоречия оставались лишь в форме. Адепт теперь видел, что языком, то есть внешней формой одной категории, можно выразить содержание, то есть внутреннюю форму другой, на первый взгляд, совершенно иной категории, и наоборот. Первый взгляд – это определение формы, долгие размышления при должной концентрации внимания позволяли выковать ключ для определения содержания, и с той поры такие люди приобретали замечательную способность во всех внешне различных категориях видеть общие механизмы взаимодействия — инь-янь через борьбу пяти стихий – первооснов всего сущего. Говоря современным языком, они видели и понимали, что за неисчерпаемым разнообразием и кажущейся непохожестью бесчисленного множества необратимых явлений и превращений материальных структур различной организации скрываются одни и те же законы, железно подчиняющие себе все процессы во вселенной. И выйти за пределы этих законов невозможно, а их несоблюдение повлечёт за собой одни беды. Наоборот, узнав эти законы, надо им следовать непременно, быть естественным.
Как я не раз говорил, китайские шифу предпочитали ничего не объяснять, показывая лишь форму, а из ряда бессмысленностей выкристаллизовывать смысл было задачей ученика, которую он решал по мере продвижения в занятиях. Но для этого необходимо многолетнее уединение и углубление, не нарушаемое из¬вне. Для нашей жизни это невозможно и при быстрой смене декораций приходится для нормального усваивания подводить с самого начала подо всё рациональную базу и обосновывать целесообразность предлагаемого. Может быть, это и лучше в некоторых случаях, так как исключает возможность чисто психологического ухода из мира и абсолютизации относительности и принципа ву-вэй.
Северцев говорил о том, что автономно возникшие направления восточной медицины удивительным образом совпадают в своих представлениях о человеке и болезни, и не это ли лучшее доказательство их верности, подтверждённое опытом многих веков!
Индийская йога, южнокитайский цигун и тибетская ламаистская йога с родственной ей йогой северокитайского тантрического буддизма. Они говорят о пути всех вещей: Дао или Брахмане, о жизненной энергии: ци или пране.
Традиционно даосы считали янь внешней силой, а инь — внутренней. Все внутренние органы распределялись по их принадлежности к инь-янь. Желудок, толстая и тонкая кишка, желчный и мочевой пузыри относились к янь-органам; сердце, лёгкие, печень, селезёнка, почки — инь-органам. Отталкивающиеся от иных философских построений тибетские ламы учили, что каждый орган обладает своим пульсом. Пульсы разделялись на поверхностные и глубокие, причём пульсы, улавливаемые при лёгком нажатии, определяли именно янь-органы в даосской интерпретации, а глубокие, прощупывающиеся при сильном надавливании — инь-органам. Вообще восточные врачеватели широко использовали пульсодиагностику и различали более четырёхсот видов пульсов, в зависимости от сезонных, суточных и личноциклических ритмов больного. Собственно говоря, внимание к природным ритмам и человеческим биоритмам было непременно и в практике боевых искусств.

Подобные вечерние беседы на разнообразные темы приносили глубинную уверенность и успокоение. Чтобы Валя лучше настраивался, Алексей Семёнович зажигал несколько свечей на красивых подставках, подсвечивая золочёную улыбку царевича Гаутамы. Неровное пламя заставляло колебаться ночную темноту и струило нагретый воздух, играя тенями на лице изваяния, делая его живым и неуловимо подвижным, прикрывая обман лёгким дымком. Знающий весь механизм вызывания гипнотической отрешённости, Валя тем не менее поддавался ему, растворяясь в окружающих сумерках, негромком голосе шифу и своих собственных мыслях.

— Я хотел бы говорить с тобой о Лене, — сказал однажды Северцев.
В первую секунду до Вали не дошло, и он непонимающие перевёл глаза на учителя. За прошедшие пять дней он настолько погрузился в себя, что даже перестал воспринимать время, совсем не думая о том, что находится за пределами эго самоограничения. Вопрос застал его врасплох, точно порвалось, не выдержав, какое-то звено, впустив шумящий и суетный водопад старых проблем, напомнивших о существовании внешнего мира.
Некоторое время Валя молчал, приводя в порядок нахлынувшие воспоминания. Северцев безмолвствовал, читая его состояние.
— И что конкретно вас интересует?
Вопрос был формальный, Северцев этого не любил и нахмурился, но его ученик, сообразив, что допустил оплошность, поспешно добавил:
— Я начисто отключился от всего житейского, сразу даже не понял, о ком идёт речь.
— Ты успел за такой короткий срок позабыть даже о Лене?
Как всегда, Северцев спросил очень кстати; отвечая, Валя сам смог разобраться в своих чувствах.
— Не позабыть, вовсе нет! — горячо воскликнул он. — Но весь мой настрой, все помыслы обращены были в иную сторону. На какое-то время. И созвучно этому настрою Лена выглядит в нём чужеродным телом. Просто я сосредоточился на другом.
Алексей Семёнович покачал головой. Потом терпеливо сказал:
— Я бы понял тебя, если бы ты только тренировал тело. Но у тебя была возможность много и долго думать об извечных вопросах бытия, а любовь и красота неразрывно связаны с ними. Хотя...
Он умолк, давая досказать Вальке, и тот ответил:
— Я думал об общем, сходя к частному, но подавляя личное. Слишком свежи воспоминания, и мысли о Лене неизбежно повлекли бы за собой те проблемы, каких я не хотел касаться и от которых уединился здесь. Её имя сейчас неразрывно связано с этим.
— Хорошо, — проговорил тогда Северцев, — но настало время приготовиться к возвращению старых вопросов.
На секунду Валя ощутил непреодолимое желание залезть куда-нибудь в пещеру и затаиться, переждать всё это. Заломило затылок, словно в него накачали свинца. Северцев уловил изменение в валином настроении и зорко поглядел на него.
— Я хорошо понимаю тебя и пытаюсь помочь. И скажу, что тебя ожидает в дальнейшем.
— Я сам могу это представить, — безучастно отреагировал Валька и запоздало дёрнулся, сжимаясь и блокируясь, но кулак Северцева успел на какой-то миг задержаться у одному ему ведомой точки и вернуться обратно. Как мастер покинул своё место, вообще было неясно.
— Неплохо, — спокойно отозвался Северцев, задумчиво взирая на Вальку и всё так же расслабленно восседая на тахте, — летящий нож ты успеешь перехватить в последний момент, хотя ловить стрелы вряд ли сумеешь. Но не думаю, что по тебе будут стрелять из арбалета.
Так слушай. Ты из тех немногих, что могут устоять. Твой дух несгибаем, твоё тело — это могучее оружие. Но ты один. А их много. Но обратного пути нет. Ни для тебя, ни для Лены. Для неё особенно. Да и тебя вряд ли оставят в покое. Так что готовься. Отныне ни одного шага без оружия, чаще тренировки на выносливость с отягощениями, с нунчаками и шестом, — всё, чем мы занимались это время. На улицу не выходи без ракушки. Месяц будет мешать, один раз выручит. Я уверен, что твои проблемы умножатся, не только Лена может стать их причиной. Плохо, что у неё нет дома большой собаки и ещё хуже, что нет взаимопонимания с матерью. Через несколько месяцев у неё могут быть связанные с этим неприятности. А ты единственный мужчина, за которым она может укрыться, и этот момент в её отношении к тебе очень силён. Но! — Северцев поднял предостерегающе палец. — Но. Пройдёт какое-то время и между вами возникнут трения. Ты не допускал, конечно, этой мысли?
— Нет, — честно признался обескураженный Валя.
— Она будет метаться. Ты значительно мощнее её душевно. Она чувствует это и всё время тянется к тебе, на какой-то период это может обратиться в манию. Твоё внутреннее спокойствие будет и влечь её и раздражать, приниматься в свой адрес. Ты должен учитывать её состояние. Увлеки её чем-нибудь, поменьше высоких материй, если только по её инициативе.
Валя вспомнил бесконечные расспросы на совершенно разные теме, которым он подвергался, восторженный блеск огромных глаз-озёр, с обожанием глядящих на него. Усмехнулся.
— Порой своей инициативой она изматывала меня по-чёрному, деваться было некуда.
— Первоначальная реакция. Она хорошая открытая девчонка, страшно любопытная, очень чуткая, но — именно девчонка, хоть с фигурой читрини. Когда она повзрослеет умом, не будет тебе лучшей подруги.
Обычно столь красивые девушки носят одежды презрительного высокомерия, это неосознанная попытка заменить душевную пустоту суррогатом из снисходительного цинизма и пошлости, конструируя из себя расчётливых и недоступных актрис, каждое слово которых — фальшь и игра. Ты знаешь живой пример этого типа. Они оправдывают своё поведение извлечением практической пользы, и они действительно лучше приспособлены к жизни — к нашей извращённой, вывернутой по отношению к лучшим человеческим качествам жизни, умеют брать от неё выгоды, но ареал их внутреннего мира крайне узок, что неизбежно ведёт к умножению недоразвитости. А ведь глубина внутреннего мира человека и проекция этого мира на его общественное поведение — вот критерий оценки человеческого развития, его экодуховной ниши, пси-ареала. В общих чертах это повторение основных моментов животной эволюции нашей планеты. Приспособленчество к главенствующей системе, если та мелка и ограничена, так или иначе приводит к ужасным последствиям из-за нарушения индивидуальности унылым повторением.
Предостерегаю тебя также от поспешного сближения в интимных отношениях. Ты ярко вспыхнешь, но быстро сгоришь, не выдержав колоссальной нервной перегрузки, из-за чего утратишь спокойную готовность к отражению злого умысла и взятию его под контроль. Рано наслаждаться победой, когда битва лишь разгорается.
Должен предостеречь тебя и от ложной гуманности, когда поднятая рука на мгновение дрогнет и это явится первым признаком поражения. Не говорю о безжалостности, но в бою следует руководствоваться отрешённой целесообразностью, не нарушая спонтанность в решающий момент самооправданием. Ибо на пути твоём будет чёрная нежить, сознание которой раскрыто немногим более современных обезьян. Не как психоприём-метафору говорю это — как суровую действительность, зная, как часто прямая походка и отсутствие хвоста останавливает в смущении борцов с грубой тьмой. Поднявший щит для отражения врага часто должен поднять и меч, дабы впредь не подвергаться набегам; мало людей способно избежать этого. Ты получил в наследство по эстафете многих веков доспехи солнечного Карны. Пусть они недокованы и не позолочены; в час опасности всякая броня послужит защитой. И когда ты реально встанешь один против многих, не забывай, что за спиной твоей тысячи титанов тела и духа, чьим наследником и продолжателем ты пытаешься стать. Тогда будешь стоять как железная башня, а грозное пламя твоего сердца, освещённое холодным сиянием воли и разума, испепелит любые сонмы врагов.

 Отправлено: 22.04.14 09:13. Заголовок: Главный герой - юный..

Главный герой - юный Гирин, только в другую эпоху.

Восхищает художественная выразительность повести, понимание автором в столь юном возрасте не только философских, но и психологических тонкостей, умение выразить мысль словом. И - конечно - это незабываемое ощущение, когда ты стоишь на пороге взрослой жизни, полный молодых сил и решимости изменить мир, и бесконечная дорога уходит за далёкий горизонт.

 Отправлено: 24.04.14 01:05. Заголовок: Очень трудно убить в..

Очень трудно убить в человеке зверя. Еще труднее не убить при этом самого человека.

Мой шурин как раз в год начинания данной повести был призван в ВВ. Служил в Подмосковье и занимался 2 года конвоированием зеков и дежурством в залах судов. К тому же его за дружбу с русским языком сделали писарем - все кондуиты этапируемых-конвоируемых проходили через него. Преступность была тогда архиострой темой, юноша он был впечатлительный, саркастичный и языкастый - и первый год обстоятельно писал нам с женой кого, за что, на сколько лет и по какому разу. Потом, видимо, наелся изнанки жизни - и стал писать уже не про зеков, а про разные города, куда они этапы сопровождали. А конвои - это не овец пасти, а волков стеречь.

Мог бы выйти неплохой философский сюжет для повести на тему Добра и Зла в человеке - и об их корнях. С названием "Последний караул". И эпиграфом - "Разве я сторож брату моему?"

Человек человеку - сторож. Я хорошо помню свои впечатления от судебного заседания, где я проходил как свидетель (залетел, поскольку с товарищами-однокурсниками на дипломе вызвал милицию по факту беспричинного избиения нашей однокурсницы в женском туалете нашего корпуса залетным отморозком - сам знал по делу мало, с чужих слов). Остался горький скорбный осадок - "Сколько же в людях злобы..." А отморозка того отмазал папаня - большая физкультурная шишка местного значения. Там вообще целая мелодрама была - с внезапным, почти случайным, задержанием гада, с прессингом родичей и сованием денег. Ладно. хоть врачи глаз девушке спасли - осколки от очков все вынули, через год защитилась.

Сначала наглеют, потом скулят. Чтобы потом опять начать наглеть. Причем и наглость, и злоба почти беспричинны - просто надо кого-то покусать, унизить, замучить для личного удовольствия. Чтобы потом устраивать истерики с проклятьями всем и вся.

Все это однозначно вызывает непреходящую ненависть. Даже после отбытия гадом наказания. И шукшинский герой из "Калины Красной" вызывает не сочувствие, а почти проклятие - что же не ты своих подельников-то казнил? За твою мягкотелость брат твоей любимой теперь на твои же нары сядет - ИЗ-ЗА ТЕБЯ! Что ж НА ТЕБЯ такого мстителя не нашлось, когда ты вместе с кодлой еще волчарил?

Злоба не прощается. Даже после наказания, раскаяния, искупления. Прощает злобу только доверие к человеку.

С другой стороны - среда (включая и наследственность!), действительно, заедает. Достаточно "Принца и нищего" у Твена почитать. И много злобы в людях НАВОДИТСЯ средой. И наводится НА СРЕДУ. Интересно исследовать формирование у людей образа врага - порой создается впечатление, что широта этого образа на грани клинического. Гормон злобы действительно есть, чего не скажешь о гормоне доброты - его просто нет. Интересный вопрос - что же реально делает человека добрее? Уважение? К чему? Сочувствие? В чем?

Девять лет назад по проекту моего знакомого архитектора (а тогда - моего босса) был построен православный храм в одной из колоний нашей области (кстати, в 25 верстах от родных пенат Антипа Харитоновича) - силами заключенных. Сроки там серьезные - семь, восемь лет. Мой босс ездил туда регулярно на авторский надзор, потом делился впечатлениями. На пути от КПП до стройплощадки нужно было пройти ДЮЖИНУ запертых и охраняемых железных дверей. Видел он и штрафной блок, и сидельцев в оном - "Слушай, у них там рожи - как в фильме ужасов!". После таких поездок у него обычно два дня болела спина - такая тяжелая там атмосфера, даже Рэйки мало помогало, а у босса тогда уже третья ступень была, многих лечил. Затеял это дело местный батюшка из соседнего села (он три раза в неделю приезжает в зону и окормляет сидельцев), весьма деловитый и целеустремленный ("Слушай, наш батюшка мне сегодня в Облархитектуре показал мастер-класс по согласованию вопросов!"). Несколько раз отче заходил и в наше проектное бюро - двухметровый бугай с резким, будто вырезанным, суровым обветренным лицом, колючими глазами-алмазами и роскошной окладистой седой бородой - похож на толкиеновского Гэндальфа Серого! И у него, похоже, спина не болела! "У батюшки там уже обитель" - как-то философски заметил мой босс - "восемь человек из освободившихся себе на подворье взял, идти-то им с такой судьбой некуда..."

Не польстившись - не искусишься. Не искусившись - не согрешишь. Не согрешив - не воздастся. Не воздавшись - не угрызешься. Не угрызясь - не раскаешься. Не раскаявшись - не отринешь. Не отринув - не спасешься. А короче - только у Склифосовского.