|
| постоянный участник
|
Пост N: 528
Зарегистрирован: 19.05.05
|
|
Отправлено: 18.02.07 01:04. Заголовок: Re:
Повесть, конечно, потрясающая. Я так понимаю, есть ещё одна глава? Выкладывай, не томи! Если первую главу я сравнил со сплавом Крапивина и Ефремова, словно слились воедино тот редчайший изотоп серебра, из которого был сделан спиралодиск из Туманности Андромеды, и хрустальный барабанщик Тилька, то последующие ближе к алхимическому, чародейски ускользающему сочетанию бездонной интуиции лоцмана Сашки с кармической властностью царя-мудреца из «Цитадели» месье Антуана… Цитировать отдельные фрагменты можно бесконечно, я приведу лишь то, что оказалось особенно важно именно для меня – и среди находок чисто описательного, образного плана, и среди поразительных по соразмерной, золотосекущей асимметрии философских истин. — Молчи! — умолял он. — Возвращается детство. И если ты разрушишь, мое сердце не в состоянии будет опять это построить. …безнадежно бездуховные морды гигантских ящеров… — Зачем же вернулся ты из антимира в мир? — пожелала узнать уже не девочка, а женщина. перезрело-лиловые, полуночно-синие... улыбка епископа вылеплена усилием — на этот раз последним — мудрости и сострадания. Да, была эпоха, когда человек развоплотился в машины, чтобы потом, овладев стихиями мира, погрузить руки по локоть в первоосновы бытия и стать духовно могущественным и бессмертным... Да, переходные формы уродливы: от первых, в вонючей тине, земноводных, выпластавшихся из Мирового океана на сушу, до первых автомобилей и самолетов, над которыми хохочут сегодня дети в музеях. узкие, высокие — вероятно, разноцветные — окна плавились тускло-тускло, сосредоточивая в себе убывающую мощь полнозвездного, уже не ночного и еще не утреннего неба. Когда мы поднимались в собор, ты помещал подошвы в углубления камня бездумно и бесчувственно, будто не изваяны они поколениями людей, молившихся, надеявшихся и умерших, а выветрены равнодушными веками. Ступени не сумели за себя отомстить, хотя и было им больно. Они уступчивы и молчаливы. Но вот ты шаришь беспомощно по полу, удивляясь, как ребенок, что нет осколков от вазы, а ведь она и не падала, не разбивалась; это я, рассмеявшись, разбудил то, что ты и не заметил в сумерках собора. У вас там вещи рождаются обильно, без мук и живут не века и тысячелетия, а дни и часы. Они не успевают насытиться человеческим теплом и мертвы поэтому. …я расту, и вот уже выше собора, держу его в ладонях, сосуд, наполненный лучшим из вин — вином духа и должен не расплескать, не утратить ни единой капли, а бережно, как только могу, нести, нести... Потом спираль мощно сжалась, осев на горы — вернее, сама став горами, которые теперь не стояли, вековечно застыв, а дышали бесчисленными витками. ...Я не успел дочитать строк, написанных узкострельчатым, явственно устремленным кверху изящным и чуточку нервным почерком… Я посмотрел на дерево, которое росло наклонно от дома к стене, ударяясь о нее и изламываясь, как рука, согнутая в локте, поднималось вверх, обрывая кожу о камень, чтобы, оставив потом под собой его косную массу, выжать обильные ветви к небу. Мне показалось, что сейчас оно отдыхает, может быть, уснуло; над ним, чуя рассвет, лепились посветлевшие облака.
|