форум

А. Р. Беляев
(1884 – 1942)

Выдающийся мечтатель

Бывают в жизни эпизоды, с глубочайшей силой обнажающие суть всех порывов и стремлений человека; эти точечные эпизоды – символы личности, раскрывающие её подлинный характер. Тогда проясняется прежде невидимая причинная нить, влекущая человека к тому или иному делу.

В детстве мальчик Саша забрался на крышу сарая и прыгнул оттуда. Он был абсолютно уверен, что полетит, в результате же оказался надолго прикован к больничной койке. Но мечта о полёте осталась и прошла через всю его жизнь. Недаром последний роман писателя, написанный незадолго до смерти, – «Ариэль» – посвящён юноше, который умеет летать.

Александр Романович Беляев был выдающимся мечтателем, он жил в постоянном ощущении чуда. Невозможное не существовало для него – оно было лишь неосуществлённым. Месяцами он был прикован к постели и почти парализован, но снова поднимался и продолжал работать.

Часто бывает так, что, повзрослев, человек начинает стыдиться детских и юношеских мечтаний, старается забыть их. Но если встречается человек, сохранивший в себе чистоту светлого ожидания и бескорыстной романтики, то надуманное оцепенение сбрасывается многими, уставшими притворяться скучными и занятыми людьми. Жизнь тогда наполняется страстным, волнующим нетерпением и радостью искренности.

Значительная часть жизни молодого человека оказалась связанной с театром, который он любил с детства. Сам он мог выступать и драматургом, и режиссёром, и актером. Домашний театр Беляевых в Смоленске пользовался широкой известностью, гастролировал не только по городу, но и по его окрестностям. Однажды, во время приезда в Смоленск столичной труппы под руководством великого К. С. Станиславского, Беляеву удалось заменить заболевшего артиста - сыграть вместо того в нескольких спектаклях. Успех был полным, Станиславский даже предложил Александру остаться в труппе, однако он по неизвестной причине отказался.
Характерна дружба, связывавшая Беляева со знаменитым учёным и изобретателем Циолковским. Циолковский тоже жил в провинциальном городке – Калуге, где всю жизнь над ним глумились обыватели, считая учёного сумасшедшим чудаком, а иногда – и опасным еретиком. Атмосфера дореволюционного Смоленска мало чем отличалась от калужской. Чтобы вырвать душу из сонного царства провинциальной одури, было необходимо уметь по-настоящему мечтать – живо и пылко. Многих одарённых людей ломала мучительно-однообразная жизнь. Октябрьская революция дала шанс таким людям уже тем, что разрушила застывшие рамки общества.

После революции Беляев работал в народном комитете просвещения, потом в милиции, которая только формировалась, воспитателем в детском доме… Потом впервые после того злополучного прыжка проявилась болезнь позвоночника и на три года он оказался прикован к постели. Отчаянные мечты о выздоровлении сочетались с поисками медицинских решений. Это был сильнейший духовный кризис, высвободивший массу творческой энергии. Многих обуревают героические фантазии, но немногие готовы на длительную работу ради воплощения мечты. Сначала Беляев стал мечтать, выдумывая для себя несуществующую жизнь, в которой он представал самоотверженным и гениальным учёным. Сначала это была игра воображения. После тщательно выдуманные детали потребовалось закрепить на бумаге, и одновременно стало ясно, что разбуженные вера и надежда нужны не только ему.

Едва оправившись от болезни, сжигаемый творческим накалом Беляев принимается писать своё первое произведение – «Голова профессора Доуэля». Выстраданность темы уберегла начинающего автора от слепого подражания своим любимым писателям: Жюлю Верну и Герберту Уэллсу. Рассказ, который впоследствии будет переработан в роман, был закончен в 1925 году и тогда же напечатан в журнале «Всемирный следопыт». Читатели единогласно назвали рассказ лучшим из всего напечатанного. Фантастическая идея состояла в возможности поддерживать жизнь в одной голове, отделённой от тела. Тогда мало кто знал об опытах по оживлению, проведённых ещё в ХIХ веке Броун-Секаром, а работы советских врачей в этом направлении ещё не начинались. Мысль Беляева казалась плоским сталинским идеологам и скептикам дурной мистикой. Но реакция специалистов была иной. Студенты Ленинградского мединститута провели по книге специальный семинар. Особенно заинтересовался идеей Беляева профессор Неговский. Спустя много лет именно Неговский первый в мире «оживил» человека, умершего клинической смертью. Вера в мечту и нетерпеливое желание приблизить её осуществление породили в Беляеве великую чуткость к новейшим веяниям в науке.

Однако писатель не впал в эйфорию. Напротив, он понимал несовершенство созданного, и это тоже важное отличие человека, стремящегося к вершине. Наработанные идеи Беляев начинает воплощать в серии небольших рассказов. Впервые возникает идея аппарата для чтения мыслей («Идеофон»), погружения человеческого организма в состояние анабиоза путём резкого охлаждения («Ни жизнь, ни смерть»). Беляев не был биологом, но он интуитивно уловил важнейшую закономерность эволюции; и не только уловил, но и осмыслил её последствия в рассказе «Инстинкт предков». Он показал, как физические свойства – сила, ловкость, напрямую зависящая от них обострённая чувствительность – оказались внезапно пробуждёнными в современном человеке. Принятое как дар обернулось почти проклятием.

Почему?

«Человек-амфибия»

Излюбленные темы: биология на стыке с социальными проблемами несовершенного общества - предельно ярко проявились в романе «Человек-амфибия». Старая тема «улучшения» человека прозвучала в нём по-новому. Мысли об утраченных в ходе эволюции возможностях соединились с мыслями об освоении громадных просторов мирового океана. Так гениальный профессор Сальватор хочет не только подарить человеку его прародину – море, но и дать неисчерпаемые богатства задыхающемуся обществу. То есть Сальватор пытается создать своего рода утопию, построить мир, где не будет нужды. Мечта о человеческом счастье – ведущая во всём творчестве писателя.

Неизведанные просторы мирового океана манили воображение, подсказывали, где таятся колоссальные сокровища, ждущие своего часа, чтобы их переработал пытливый разум нового человека. Беляева вплотную интересует тема расширения возможностей человеческого организма. Он утверждает:

Получив в процессе эволюционного развития большие преимущества по сравнению со своими животными предками, человек вместе с тем потерял многое из того, что имел на низших стадиях животного развития.

Доктор Сальватор подходит к проблеме как выдающийся биолог – он вживляет больному ребёнку жабры молодой акулы, и тот превращается в поразительное существо, способное свободно существовать в водной среде…

цитата:

На западе ночь уходит за далёкие горы. Уже алеет восток. На глади океана появилась едва заметная, спокойная зыбь, и на ней – золотые струйки. Белые чайки, поднимаясь выше, становятся розовыми.
По бледной глади вод зазмеились пёстрые, голубые и синие дорожки: это первые порывы ветра. Синих дорожек становится всё больше. Ветер крепчает. На песчаном берегу уже появляются перистые жёлто-белые язычки прибоя. Вода возле берега становится зелёной.

Приближается целая флотилия рыбачьих шхун. Отец приказал не попадаться людям на глаза. Ихтиандр ныряет глубоко в воду, находит холодное течение. Оно несёт его ещё дальше от берега на восток, в открытый океан. Кругом сине-лиловая темнота морской глубины. Плавают рыбы, они кажутся светло-зелёными, с тёмными пятнами и полосками. Красные, жёлтые, лимонные, коричневые рыбы беспрерывно снуют, как рои пёстрых бабочек.
<…>
То, что страшит земного человека, радует Ихтиандра. Конечно, надо быть острожным, иначе на него обрушится водяная гора. Но Ихтиандр не хуже рыб умеет управляться с волнами. Надо только знать их: одна несёт вверх-вниз, вверх-вниз, другая, того и гляди перебросит через голову. Он знал и то, что делается под волной, знал, как пропадают волны, когда кончается ветер: знал, что сначала исчезают мелкие волны, потом крупные, но мёртвая мерная зыбь остаётся ещё долго. Он любил кувыркаться в прибрежной волне, но знал, что это опасно. Однажды волна неожиданно перевернула Ихтиандра, он сильно ударился головой о дно и потерял сознание. Обыкновенный человек утонул бы, но Ихтиандр отлежался в воде.

Дождь перестал. Его унесло вслед за грозою куда-то на восток. Ветер переменился. С тропического севера подуло теплом. Сквозь тучи показались куски голубого неба. Прорвались солнечные лучи и ударили по волнам. На юго-востоке на тёмном ещё, мрачном небе появляется двойная радуга. Океана не узнать. Теперь он не свинцово-тёмный, а синий, с ярко-зелёными пятнами в тех местах, где прорвались солнечные лучи.
Солнце! В одно мгновение небо и океан, берег и далёкие горы стали иными. Какой чудесный, лёгкий, влажный воздух после грозы и бури! Ихтиандр то вбирает в лёгкие чистый, здоровый морской воздух, то начинает усиленно дышать жабрами…

После грозы и бури из зарослей морских джунглей, из тесных щелей скал, из чащи причудливых кораллов и губок выплывают мелкие рыбки, за ними появляются скрывавшиеся в глубине крупные рыбы и, наконец, когда уже совсем утихнет, всплывают нежные, слабые медузы, прозрачные, почти невесомые рачки, сифонофоры, гребневики, венерины пояса.

Вот луч солнца упал на волну. Вода вокруг сразу позеленела, сверкают мелкие водяные пузырьки, шипит пена… Недалеко от Ихтиандра резвятся его друзья – дельфины, поглядывая на него весёлыми, хитрыми, любопытными глазами. Их лоснящиеся тёмны спины мелькают среди волн. Плещутся, фыркают, гоняются друг за другом. Ихтиандр смеётся, ловит дельфинов, плавает, ныряет вместе с ними. Ему кажется, что и этот океан, и эти дельфины, и это небо и солнце созданы только для него.
<…>
Ихтиандр смотрит вверх – перед ним свод, сплошь усеянный мелкими, как пыль, звёздами. Это ночесветки зажгли свои фонари и поднимаются на поверхность океана. Кое-где во тьме виднеются голубоватые и розоватые светящиеся туманности – плотные скопления мельчайших светящихся животных. Медленно проплывают шары, излучающие мягкий зелёный свет. Совсем недалеко от Ихтиандра светится медуза – она похожа на лампу, прикрытую затейливым абажуром с кружевами и длинной бахромой. Бахрома медленно покачивается, как от лёгкого ветра, при каждом движении медузы. На отмелях уже загорелись морские звёзды. В больших глубинах быстро двигаются огни крупных ночных хищников. Они гоняются друг за другом, кружатся, гаснут и вспыхивают.

Снова отмель. Причудливые стволы и ветки кораллов освещены изнутри голубым, розовым, зелёным, белым огнём. Один кораллы горят бледным мигающим светом, другие – как накалённый добела камень.
На земле ночью только маленькие, далёки звёзды в небе, иногда луна. А здесь тысячи звёзд, тысячи лун, тысячи маленьких разноцветных солнц, горящих мягким нежным светом. Ночь в океане несравненно прекраснее ночи на земле.

И, чтобы сравнить, Ихтиандр всплывает на поверхность воды.

Воздух потеплел. Над головой тёмно-синий свод неба, усеянный звёздами. Над горизонтом стоит серебристый диск луны. От луны протянулась по всему океану серебряная дорожка.

Образ Ихтиандра перекликается с образом Маугли. Даже в таком поступке, как спасение выброшенной на берег рыбы, которую он в другое время с удовольствием бы съел, видно стихийное великодушие природного мира, по законам которого живёт человек-амфибия в океане. Но приходит время, и игры с дельфинами уже не могут удовлетворить того странного и жгучего томления, которое можно назвать предчувствием любви. Человек, которым не переставал быть Ихтиандр, не может жить в одиночестве, он должен искать свою стаю…
Именно с этого начинаются злоключения наивного и страстного героя. Мир людей и девушка Гуттиэре – словно два полюса его нового опытного знания. Но Гуттиэре – часть мира людей, и она оказывается тем крючком, на котором вынужден оставаться несчастный Ихтиандр. Тем крючком, которое приготовило жестокое общество для нового изгоя. И Ихтиандр загоняет себя в ловушку, попадая под действие причин и следствий, о коих не имеет ни малейшего представления. Трагизм разворачивающегося взаимодействия можно выразить словами доктора Сальватора: «…беда не в том, что человек произошёл от животного, а в том, что он не перестал быть животным…».

Есть ли противоречие в этом определении, ведь Ихтиандр превосходно вписывался в законы «океанских джунглей»!? Чем отличаются животное начало в человеке от животного начала в животном?

До роковой встречи с Гуттиэре Ихтиандр был мудро отлучён доктором Сальватором от общества. Даже в наше время человек с необычными способностями часто становится предметом травли. Что же говорить о ребёнке в ещё более грубом и невежественном окружении? Изредка попадающегося на глаза Ихтиандра местные жители объявляют «морским дьяволом», не пытаясь разобраться в сути явления. Характерен эпизод на шхуне Зурита, когда из воды вытащили рыбака, только что спасённого Ихтиандром от акулы.

цитата:

- Кого же ты больше испугался – акулы или чудовища?
- Чудовища, - без колебания ответил он. – Чудовища, хотя оно спасло мне жизнь.

Всё необычное ограниченными людьми воспринимается настороженно, порождая часто совершенно немотивированную агрессию. Иная, совсем непонятная жизнь заставляет проводить сравнения, а они, как правило, невыгодны и разрушают иллюзию понятной, легко объяснимой жизни. Иное будоражит воображение, заставляет нестандартно думать, что в замкнутом мирке приводит к серьёзным конфликтам и желанию изменить существующее положение вещей.

Череда событий неумолимо приводит к развязке. Проводимые тайно опыты гения становятся достоянием гласности. В беде оказывается Ихтиандр. На суде, объясняя причины своего отшельничества, доктор Сальватор показывает себя трезвым реалистом:

цитата:

…Я опасался, что моё изобретение в условиях нашего общественного строя принесёт больше вреда, чем пользы. Вокруг Ихтиандра уже завязалась борьба. Кто донёс на меня из мести? Вот этот Зурита, укравший у меня Ихтиандра. А у Зуриты Ихтиандра отняли бы, чего доброго, генералы и адмиралы, чтобы заставить человека-амфибию топить военные корабли. Нет, я не мог Ихтиандра и «ихтиандров» сделать общим достоянием в стране, где борьба и алчность обращают высочайшие открытия в зло, увеличивая сумму человеческого страдания…

Сальватор по-настоящему умён, он понимает, что время для обнародования им своих открытий ещё не приспело. Он думает о сумме человеческого страдания, которое прибавляет всякая возможность, попадающая в руки к стяжателю. Сейчас уже никого не удивишь, что дельфинов военные пытаются использовать в качестве подводных камикадзе, а любое техническое открытие прежде всего обслуживает тех, кто имеет большие деньги.

Любовь Ихтиандра к Гуттиэре – это та же любовь Маугли. Ясно, что они не были бы счастливы, даже живя на суше. Его необычные знания должны были быть востребованы, ведь это большое горе, когда знания лежат мёртвым грузом, подвергая сомнению смысл существования.

Или у вас иная точка зрения? Могла бы любовь дать ему новый смысл?

Беляев походя ставит в романе достаточно много проблем весьма деликатного свойства. Вспомним сцену разговора епископа с прокурором.

цитата:

Епископ сидел молча, сжав тонкие губы и глядя на угол стола. Потом он сказал совсем тихо:
- Я не ожидал от вас этого!
- Чего, ваше преосвященство? – спросил озадаченный прокурор.
- Даже вы, блюститель правосудия, как бы оправдываете действия Сальватора, находя его операции не лишёнными целесообразности.
- Но что же здесь плохого?
- И затрудняетесь определить состав преступления. Суд церкви – небесный суд – смотрит на действия Сальватора иначе. Позвольте же прийти вам на помощь и подать совет.
- Прошу вас, - смущённо произнёс прокурор.
Епископ заговорил тихо, постепенно повышая голос, как проповедник, как обличитель:
- Вы говорите, что поступки Сальватора не лишены целесообразности? Вы считаете, что изуродованные им животные и человек получили даже некоторые преимущества, которых они не имели. Что это значит? Неужели творец создал людей несовершенно? Неужели нужно вмешательство какого-то профессора Сальватора, чтобы придать человеческому телу более совершенный вид?
Потупясь и не двигаясь, сидел прокурор. Перед лицом церкви он сам оказался в положении обвиняемого. Он никак не ожидал этого
- Разве вы забыли, что сказано в священном писании, в книге Бытия, глава первая, стих двадцать шестой: «И сказал бог: сотворим человека по образу нашему, по подобию нашему», - и далее стих двадцать седьмой: «И сотворил бог человека по образу своему». А Сальватор дерзает исказить этот образ и подобие, и вы – даже вы! – находите это целесообразным!
- Простите, святой отец… - мог только проговорить прокурор.
- Не нашёл ли господь своё творение прекрасным, - вдохновенно говорил епископ, - законченным? Вы хорошо помните статьи законов человеческих, но забываете статьи законов божеских. Вспомните же стих тридцать первый той же главы первой книги Бытия: «И увидел бог всё, что создал, и вот хорошо весьма». А ваш Сальватор полагает, что нужно что-то исправлять, переделывать, уродовать, что люди должны быть земноводными существами, - и вы тоже находите это остроумным и целесообразным. Разве это не хула бога? Не святотатство? Не кощунство? Или гражданские законы уже не карают у нас религиозных преступлений? Что будет, если все за вами станут повторять: «Да, человек плохо сотворён богом. Надо отдать человека в переделку доктору Сальватору»? Разве это не чудовищный подрыв религии?.. Бог находил всё, что создал, хорошим – все свои творения. А Сальватор начинает переставлять животным головы, менять шкуры, создавать воистину богомерзкие чудовища, словно издеваясь над создателем. И вы затрудняетесь найти в действиях Сальватора состав преступления!
Епископ остановился. Он остался доволен впечатлением, которое произвела его речь на прокурора, помолчал и снова заговорил тихо, постепенно повышая голос:
- Я сказал, что меня больше интересует судьба Сальватора. Но разве я могу безразлично отнестись к судьбе Ихтиандра? Ведь это существо не имеет даже христианского имени, ибо Ихтиандр по-гречески значит не что иное, как «человек-рыба». Даже если Ихтиандр сам не виновен, если он является только жертвой, то он всё же является богопротивным, кощунственным созданием. Самим своим существованием он может смущать мысли, наводить на грешные размышления, искушать малых сих, колебать слабоверных. Ихтиандр не должен существовать! Лучше всего, если бы господь призвал его к себе, если бы этот несчастный юноша умер от несовершенства своей изуродованной природы, - епископ многозначительно посмотрел на прокурора. – Во всяком случае он должен быть обвинён, изъят, лишён свободы. Ведь за ним тоже водились кое-какие преступления: он похищал у рыбаков рыбу, портил их сети и в конце концов так напугал их, что, помните, рыбаки бросили лов, и город остался без рыбы. Безбожник Сальватор и омерзительное детище его рук – Ихтиандр – дерзкий вызов церкви, богу, небу! И церковь не сложит оружия, пока они не будут уничтожены.

Когда Беляев писал роман, в нашей стране отношение власти к религии было крайне негативным. Естественно, епископ представлен как двуличный хитроумный злодей. Попробуем освободиться от этого представления и взглянуть на его аргументы беспристрастно. Сейчас в нашем обществе церковь постепенно возвращает утраченные позиции. Следовательно, возвращаются и старые вопросы. Суть ведь не в характере вымышленного персонажа, а в том, что за ним стоит мнение и воля мощной идеологии. Помните, что любой из вас теоретически может оказаться в спорной ситуации, когда будут приведены аналогичные доказательства.

Вам показалось что-нибудь неубедительным в речи епископа? Почему? Почему епископ желал смерти и Сальватору и Ихтиандру?

«Счастливое» спасение Ихтиандра тоже по-своему закономерно. Умный и сильный человек, каким предстаёт доктор Сальватор, даже в тюрьме продолжал творить добро и выполнять свой врачебный долг. Количество совершённого им при ясном понимании целей и путей, ведущих к ним, отлилось в качество – возможность побега для своего воспитанника.

Как вы думаете, когда будет возможно конструирование человеческого организма? Хотели бы вы иметь дополнительные органы? Какие именно? Как подобные возможности сказались бы на психологии человека?

Тема космоса. Беляев и Циолковский

В начале 30-х годов Беляев увлекается темой освоения природы, наблюдая за происходящим обустройством новой, советской жизни. Сейчас много говорится о тяготах и несправедливостях той эпохи. Однако многим современникам эти годы казались временем раскрытия потаённых стремлений и реализации давнишних идей. Замыслы великого учёного К. Э. Циолковского особенно волновали воображение писателя. Бескорыстие продолжателей его дела поражало Беляева. Например, когда не хватило серебра для детали одной экспериментальной ракеты, молодые учёные использовали принесённое из дома столовое серебро.

Общение с самим Циолковским было важнейшим при написании повестей о космических полётах. Константин Эдуардович периодически присылал писателю свои критические замечания, писал предисловия к издаваемым книгам Беляева о космосе («Прыжок в ничто», «Воздушный корабль», «Небесный гость»), оценивая их очень высоко. В повести «Прыжок в ничто» острый, захватывающий сюжет был использован для популярного изложения идей Циолковского в области астронавтики. Впервые в научной фантастике появилось подробное описание самого принципа реактивного движения, открытого Циолковским, подготовки к полёту, проблемы связи в космическом пространстве, жизни в невесомости…

Пропагандирование многих идей калужского изобретателя вызвало к жизни роман об освоении околосолнечного пространства землянами, недавно объединившимися в одну братскую семью народов. В память об учёном и изобретателе роман был назван «Звезда КЭЦ». Ощущение грандиозности человеческих дерзаний, радостной смелости и глубокой увлечённости людей скорого будущего разнообразной работой звучит в романе с огромной победной силой.

Созданный на высокой орбите спутник под названием «Звезда КЭЦ» - это авангард научно-прикладной мысли объединившейся Земли. Повышение урожайности, лечение неизлечимых в земных условиях заболеваний, новая, космическая металлургия – весь роман густо насыщен массой подробностей, демонстрирующих возможности выхода за пределы атмосферы. Занимательное путешествие по Луне, конечно, слишком оптимистично, а вот идея, с которой носится чудак Тюрин, достойна астрофизика. Достойна она и того, чтобы ею руководствовались всегда и всюду: «Движение – жизнь!» или: «Жизнь – только в движении!»

В извечном споре с пессимистами победу одержал Беляев, потому что бескрылая очевидность в историческом развитии не может победить мечту. В одном из журналов была помещена очень поучительная схема. Были изображены три кривые развития науки: самая нижняя и пологая – результат предвидения учёных. Вторая, средняя – по представлениям фантастов, а самая крутая изображала взлёт действительности.

Многого не успел сделать Александр Романович. Многое оказалось не под силу даже его самобытному таланту, и он это прекрасно понимал. Попытки изобразить людей светлого будущего предпринимались им неоднократно, но… время для таких попыток тогда ещё не наступило. В своих критических статьях он настойчиво подчёркивает тот путь, по которому непременно должна идти научная фантастика. «Самое лёгкое – создать занимательный научно-фантастический роман на тему классовой борьбы… И самое трудное для писателя – создать занимательный сюжет в произведении, описывающем будущее бесклассовое коммунистическое общество, предугадать конфликты положительных героев между собой, угадать хотя бы 2-3 чёрточки в характере человека будущего…» И ещё: «Наша техника будущего является лишь частью социального будущего… Социальная часть советских научно-фантастических произведений должна иметь такое же надёжное научное основание, как и часть научно-техническая».

Эти высказывания показывают великую широту беляевского ума и понимание им истинных задач фантастики будущего. Спустя 30 лет обозначенное Беляевым идейное пространство будет заполнено неисчерпаемым могучим потоком творчества Ивана Антоновича Ефремова.